Предыдущая публикация
Почему в Оружейной палате оказались псевдоисторические регалии
Кольчуга Марфы-посадницы, доспехи Дмитрия Донского, шлем Александра Невского, сабля Владимира Мономаха и шлем, наручи и щит князя Мстислава Владимировича. Такой впечатляющий набор памятников обнаружили в Оружейной палате Московского Кремля в первой половине XIX века.
Запрос от генерала
Речь идет о переписке 1837 года, вызванной запросом от генерала Петра Андреевича Клейнмихеля в Московскую дворцовую контору1. Генерал требовал "допущения к снятию рисунков с некоторых вещей, хранящихся в Оружейной Палате".
В правление Николая I Клейнмихель, протеже уже покойного Аракчеева, пользовался особым расположением государя. В 1838 году ему доверят перестройку Зимнего дворца, которая станет как исключительно быстрой, так и не слишком качественной, а сам Клейнмихель получит за усердие графский титул.
Почему же влиятельный царедворец вдруг заинтересовался собранием Оружейной палаты?
Памятники, связанные со средневековой историей России, вызывали все больший интерес в первой половине XIX века. Этому способствовали подъем патриотизма после Отечественной войны 1812 года и характерные для эпохи романтизма увлеченность Средними веками и национальной историей.
Как раз в 1830-х годах в Московском Кремле работал художник Ф.Г. Солнцев, в том числе зарисовывая предметы из Оружейной палаты.
Фантазии Свиньина
Состав списка явно связан с тем, что Клейнмихель приходился шурином брату Павла Петровича Свиньина. Коллекционер, поэт и художник, служивший в Московском архиве Коллегии иностранных дел, Свиньин во всех начинаниях отличался энтузиазмом и дилетантизмом. Его "Указатель главнейших достопамятностей, сохраняющихся в Мастерской оружейной палате" увидел свет в 1826 году. Очевидно, из этого сочинения или напрямую от Свиньина Клейнмихель и узнал о якобы хранившихся в Кремле редчайших предметах.
Хотя Свиньин был почетным членом Оружейной палаты, у современников он пользовался неоднозначной славой. Согласно Вересаеву, А.С. Пушкин высмеял Свиньина в сказочке "Маленький лжец": "Павлуша был опрятный, добрый, примерный мальчик, но имел большой порок, - он не мог сказать трех слов, чтобы не солгать. Папенька в его именины подарил ему деревянную лошадку. Павлуша уверял, что его лошадка принадлежала Карлу XII и была та самая, на которой он ускакал из Полтавского сражения"2.
Примерно так же обстояли дела со многими атрибуциями в труде Свиньина. Настоящие исторические памятники XVI-XVII веков получали совершенно легендарную биографию. Директор Оружейной палаты Ф.А. Ушаков осторожно отвечал сначала А.М. Урусову, президенту Московской дворцовой конторы, а затем и самому Клейнмихелю, что "хотя под сим наименованием г-н Свиньин 1826 года в изданном Указателе <...> и называет вышепрописанные вещи; но Палата о достоверной принадлежности оных документов никаких не имеет, исключая того, что словесные предания о сих вещах всегда были согласны с изданным г-м Свиньиным описанием. А щита к. (князя. - Авт.) Мстислава Владимировича <...> Палата в своем хранении никогда не имела"3.
Сложно сказать, когда и почему среди служащих Оружейной палаты начали ходить упомянутые Ушаковым "словесные предания". Они могли появиться под влиянием сочинений Свиньина и более раннего труда А.Ф. Малиновского или же зародились самостоятельно и перекочевали на страницы книг из устной традиции.
Большинство предложенных Свиньиным громких атрибуций были забыты или опровергнуты уже в XIX веке4. "Кольчуга Марфы-посадницы" оказалась кольчатым доспехом-байданой, созданным даже не в эпоху Марфы Борецкой, а позже, в XVI веке. "Доспехи Дмитрия Донского" - детскими латами XVII века на западноевропейский манер, видимо, сделанными для одного из царевичей, детей царя Алексея Михайловича. "Шлем Александра Невского", на самом деле, создали для царя Михаила Федоровича в XVII веке. А "саблю Владимира Мономаха" изготовили в Стамбуле во второй половине XVII века.
В списке выделяются "шлем, наручи и щит князя Мстислава Владимировича". То есть комплекс предметов, якобы связанных с Мстиславом Великим. И эти памятники, в особенности щит, заслуживают отдельного внимания.
Арсенал Мстислава Великого
"Великим" князь Мстислав Владимирович, судя по всему, окончательно стал только в XVIII веке. Это прозвище закрепляется за ним благодаря историческим трудам В.Н. Татищева, который именует древнерусского князя "великим правдосудцем".
Мстислав, в крещении Феодор (1076-1132), приходился сыном принцессе Гите Уэссекской, дочери последнего англосаксонского короля, сложившего голову в битве при Гастингсе. А отцом Мстислава был князь Владимир Мономах. Сам Мстислав первым браком был женат на Христине Ингесдоттер, дочери шведского короля. После смерти Владимира Мономаха в 1125 году именно Мстислав унаследовал великое княжение.
К тому моменту, когда появились первые описания памятников Оружейной палаты, с личностью Владимира Мономаха связывали не только шапку Мономаха, но и целый комплекс регалий из кремлевского собрания. Все эти атрибуции были легендарными.
Однако очевидно, что эпоха Владимира Мономаха вызывала особенный интерес у авторов эпохи романтизма. Отсюда и определение Свиньиным предмета XVII века как "сабли Владимира Мономаха".
Мстислав, сын и наследник Владимира Мономаха, выглядел не менее достойным кандидатом для тех, кто искал исторические реликвии. Тем более что в описании Татищева он оказывался идеальным правителем: "В воинстве храбр и доброразпорядочен, всем соседем его был страшен, к подданым милостив и разсмотрителен. Во время его все князи руские жили в совершенной тишине и не смел един другаго обидеть"5.
Меч
В запросе Клейнмихеля не упоминался меч, однако Свиньин в 1826 году утверждал, что в Оружейной палате есть меч князя Мстислава с надписью "полного великокняжеского титула" на клинке6.
Среди холодного оружия из собрания Оружейной палаты есть только два ранних предмета с клинками, украшенными золотой насечкой с упоминанием княжеского титула. Это нож Андрея Старицкого и сабля, поступившая в Оружейный приказ в 1622 году в составе выморочного имущества князя Федора Ивановича Мстиславского (ок. 1550-1622). Владельческая надпись на клинке сабли говорит о принадлежности деду князя, полководцу Федору Михайловичу Мстиславскому (умер в 1540 году).
Не исключено, что Свиньин увидел "Мстислава Великого" в упоминании фамилии Мстиславского. Вслед за ним С. Романчиков в 1835 году также писал о мече "князя Мстислава Владимировича, вступившего на престол в 1125 году"7. При этом уже исследователи XIX века отказались от такой атрибуции, однозначно связав саблю с именем князя Федора Михайловича Мстиславского.
Наручи
Наручи, украшенные золотой насечкой и золотыми накладками, которые усыпаны драгоценными камнями и бирюзой, поступили в Оружейный приказ в 1622 году после смерти Ф.И. Мстиславского. Свиньин утверждал, что они принадлежали Мстиславу Владимировичу. Однако даже их конструкция, форма и декор показывают, что этот предмет защитного вооружения принадлежит более поздней эпохе8. На это обратили внимание уже в XIX веке. Сначала их считали иранскими, но к настоящему моменту исследователи относят эти наручи к турецким парадным доспехам. В датском замке Розенборг сохранился похожий наруч, видимо, привезенный в числе даров датскому королю от царя Михаила Федоровича в 1622 году.
Шлем
Судя по описанию, Свиньин имел в виду турецкий шлем-шапку иерихонскую конца XVI века, который, как и наручи, и сабля, принадлежал князю Ф.И. Мстиславскому. Однако не исключено, что речь шла о другом шлеме, схожем своим декоративным оформлением с наручами, однако не имеющем отношения к выморочному имуществу Мстиславского. Его также относят к турецким парадным шлемам XVI века.
Щит
Упоминая щит Мстислава Великого, Свиньин повторял версию другого автора. Им был Алексей Федорович Малиновский, также сотрудник Московского архива Коллегии иностранных дел. Во введении к "Указателю главнейших достопамятностей" Свиньин прямо признавал, что "при составлении сего руководства... пользовался известными трудами почтеннаго Историографа Оружейной палаты А.Ф. Малиновскаго"9.
В 1807 году Малиновский опубликовал "Историческое описание древнего российского музея, под названием Мастерской и Оружейной палаты, в Москве обретающегося". Это был первый иллюстрированный капитальный труд, посвященный памятникам из кремлевского собрания. Малиновского даже утвердили почетным членом Оружейной палаты. Однако он успел издать только первую книгу, посвященную регалиям, где воспроизводил многие легенды. При переиздании первой книги комитет, назначенный высочайшим повелением в 1835 году, подверг текст Малиновского суровой критике, указав на ряд неверных датировок и атрибуций. Возражения автора не убедили членов комитета. Вторая книга "Исторического описания" так и не была завершена и не увидела свет.
Малиновский утверждал, что в собрании Оружейной палаты есть щит, который "известен со времени великого князя Мстислава Владимировича, вступившего на Киевский престол в 1126 году, и имевшего в супружестве Христину, дочь Ингоря II, короля Шведского
Вслед за Малиновским об этом писал и Свиньин, а затем мы встречаем "щит Мстислава Владимировича" в запросе Клейнмихеля от 1837 года.
Тем не менее долго легенда не прожила и уже в 1844 году А.Ф. Вельтман в труде "Московская Оружейная палата" не связывает щит с Мстиславом Великим. Однако приключения щита на этом вовсе не заканчиваются11.
Как щит стал государственным
В 1702 году в Оценочной описи казны Мастерской палаты царя Петра Алексеевича появляется "щит оклеен бархатом красным, на нем сорок два места яшмовых болших в том числе: пять по хрусталю насечено золотом с ыскрами"12. Далее следует подробное описание драгоценных камней и их оценка.
По своему типу это сплетенный из прутьев восточный щит-калкан. Накладки с драгоценными камнями находят аналогии среди произведений османского декоративно-прикладного искусства XVII века. Однако в числе сохранившихся турецких щитов нет ни одного с похожим расположением накладок. Как нет и калканов, полностью обтянутых бархатом. Видимо, щит перекрыли бархатом и украсили накладками в московских придворных мастерских.
В Реестре регалий, составленном капитаном Оболдуевым в 1776-1778 годах, также упоминается "щит оклеен бархатом красным в нем в золотой насечке изумруды и яшмы"13. В этом документе на полях напротив конкретных предметов записаны легендарные сведения о происхождении регалий, в том числе о привозе мономаховых даров из Константинополя. Но вот в случае щита ничего не указано.
При этом А.Ф. Малиновский настаивал, что щит еще "в древности" стал называться государственным. Отмечу, что, в отличие от государственного меча, понятие "государственный щит" является уникальным для Российской империи. Щит присутствовал в погребальных традициях европейских монархий как важный символический и мемориальный предмет. Однако нигде, как на Западе, так и в Османской империи или Иране, он не имел статуса, аналогичного государственным регалиям.
Стоит приглядеться к первому известному упоминанию щита в Оценочной описи 1702 года. Там действительно содержатся слова "Государ. щит". Только написаны они другим почерком и добавлены после слов "в том числе" и перед началом перечисления драгоценных камней. То есть внедряются в текст описания, лишая его смысла. Что явно выглядит более поздней вставкой XIX века. Кто это сделал? Может быть, сам Малиновский, а может, кто-то из сотрудников Оружейной палаты начала XIX века? Сейчас уже не выяснить.
По всей видимости, словосочетание "государственный щит" вошло в оборот именно после публикации сочинения Малиновского в 1807 году. Малиновский же заявлял, что щит "выносили на подушке при венчании государей на царство и в прочие высокоторжественные дни". Все это никак не подтверждается источниками. Тем не менее в отличие от легенды о Мстиславе Великом, определение щита как государственного прижилось.
В описи Мастерской и Оружейной палаты 1808 г. в разделе "Регалии и прочее" мы видим просто "щит оклееный красным бархатом"14. В 1835 году он уже назван "государственным", причем описание заканчивается фразой "выносится при Высочайших коронациях с прочими регалиями"15. А вот в описи Оружейной палаты 1884 года упоминание об участии государственного щита в коронациях вновь отсутствует16. В сборнике П.П. Пятницкого 1896 года рассказ о коронации сопровождался изображением государственного меча вместе со щитом. Но в самом тексте щит не был включен автором в перечень коронационных регалий17. Наконец, в "Коронационном сборнике" 1899 года в разделе, посвященном восшествию на престол императрицы Елизаветы Петровны, утверждалось, что "к государственным регалиям с этого времени присоединены еще: государственное знамя, государственный меч и государственный щит"18. Но на самом деле, неизвестно никаких документальных свидетельств, подтверждающих участие государственного щита в коронации 1742 года.
В целом, изучение источников не позволяет говорить об участии государственного щита как в венчаниях на царство, так и в императорских коронациях.
При этом на протяжении XIX столетия щит вместе с другими регалиями выдавался из Оружейной палаты для церемоний погребения государей19. Известно, что он участвовал в траурных процессиях по случаю смерти императоров Николая I, Александра II и Александра III. Интересно, что в XIX веке обсуждалась идея создания нового государственного щита, однако дальше эскиза дело не продвинулось20.
Благодаря поздней вставке в опись 1702 года и смелому допущению Малиновского, парадный турецкий щит XVII века, украшенный для царя Ивана Алексеевича, превратился в уникальный символ власти. Опись 1835 года и документы, связанные с выдачей щита для погребения императора Николая I в 1855 году, видимо, закрепили его обозначение как "государственного". Так щит был возведен до статуса государственной регалии, хотя никогда не появлялся на коронациях российских императоров, участвуя только в погребальных церемониях. И даже появился в композиции пасхального яйца Фаберже "Трехсотлетие дома Романовых", созданного в 1913 году.
Следующая публикация
Нет комментариев