Предыдущая публикация
Однажды мы уже говорили об отзыве академика С.
Б. Веселовского на роман Коростылева об Иване IV Грозном. Теперь под огонь критики выдающегося историка попал писатель куда более талантливый. В историю русской литературы Алексей Николаевич Толстой вошел как автор двух прекрасных романов «Хождение по мукам» и «Петр Первый», замечательной сказки «Приключения Буратино или Золотой Ключик» и неплохой фантастики «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина». Но были у А. Н. Толстого и произведения куда менее удачные.
Статья «О драматической повести «Иван Грозный» А. Н. Толстого» была написана в 1945 году, но опубликована лишь в 1988 году С.О. Шмидтом в «Археографическом сборнике». Думаю, примерно понятно, почему она осталась в столе.
По форме драматическая повесть А. Н. Толстого эклектична. Она не имеет общего сюжета. Это несколько картин, связанных только личностью Ивана Грозного. Такая структура произведения естественно отрицательно повлияла на историчность описанного в тексте. «Действующие лица повести носят исторические имена, но говорят такие речи и совершают такие поступки, которых не могли говорить и делать те лица, именами которых пользуется автор». Первая часть повести читалась в институте Истории (в Ташкенте – видимо, в эвакуации), обсуждалась, и тогда Веселовский прямо заявил Толстому о недопустимости подобного обращения с именами реальных исторических личностей.
Далее приведем несколько «прекрасных» примеров из статьи Веселовского.
Состав действующих лиц первого эпизода – приезд в Москву датского принца Магнуса – замечательно показывает, как Толстой использует реальных людей в качестве «этикеток», «тосуя» их в абсурдных сочетаниях. Приезд Магнуса и помолвка его с дочерью князя Владимира Старицкого состоялся в конце 1570 г. В картине представлены: Федор Алексеевич Басманов, князь Телепнёв-Оболенский, князь Михаил Репнин, царица Мария Темрюковна, отец невесты и его мать инокиня Евдокия. Это «целый сонм выходцев с того света». Князь Телепнёв убит около 1563 года, по свидетельствам современников за то, что упрекнул Федора Басманова в том, что тот фаворит царя, так как занимается с ним «содомскими потехами». Сам Федор Басманов за год до приезда принца погиб загадочной смертью. Михаил Репнин убит в 1563 году «за решительный отказ скоморошничать на пиру у царя». Царица Мария Темрюковна умерла более, чем за год до приезда принца. Княгиня Ефросинья Хованская (по мужу Старицкая) в 1564 году была принудительно пострижена в монашество и сослана на Белоозеро в Горицкий монастырь; в 1569 году казнена одновременно с сыном. Причем в пьесе Марию Темрюковну еще и травят беременную. Излишне говорить, что это сомнительно. В 1572 году вопреки канонам, разрешая четвертый брак царя, Собор под его диктовку пишет об отравлении первых трех жен, но позже в первом письме к Курбскому Иван Грозный обвиняет бояр только в смерти первой жены Анастасии.
Второй эпизод. Побег князя Курбского в Литву показывает разницу между историком, хорошим писателем и плохим. Веселовский тут сравнивает подход к одному и тому же событию Карамзина, графа Алексея Константиновича Толстого и Алексея Николаевича Толстого. У А.К. Толстого есть стихотворение «Василий Шибанов». Фабула этого стихотворения позаимствована у Карамзина. Она следующая: Шибанов подает царю «эпистолию» от Курбского, царь вонзает ему в ногу жезл, опирается на него и слушает послание, после чего велит подвергнуть пытке преданного слугу Курбского и казнит его. Карамзин основывается на тексте Латухинской степенной книги, но, будучи тщательным, отмечает, что она противоречит сведениям Летописца Русского. Алексей Константинович Толстой не учитывает эту подробность, ему важнее художественно изобразить гибель верного холопа князя. В первом послании Ивана Грозного князю Курбскому можно прочесть следующее: «Како же не усрамися раба своего Васьки Шибанова, еже бы он благочестие свое соблюде, и пред царем и всем народом, при смертных вратах стоя, и ради крестного целования тебя не отвержеся, и похваляя и всячески за тебя умерети тщася». Царю важно подчеркнуть верность Шибанова и обвинить в предательстве Курбского. Однако официальный Летописец Русский, напротив, сообщает, что Василий Шибанов много кого оговорил. С. Б. Веселовский считает, что противоречий тут нет. Просто Шибанова сломали пытками, и в конце он уже говорил все, что хотели. Подавая царю «эпистолию», Шибанов идет на верную смерть. Это понадобилось и Карамзину и А. К. Толстому, так как им надо было логически объяснить, каким образом послания Курбского попадали к царю. Тогда считалось, что речь идет о личной переписке, но более поздние историки пришли к разумному выводу, что это публичная полемика между князем Андреем Курбским и царем Иваном Грозным, то есть «открытые письма», распространявшиеся во множестве списков. Никем жертвовать ради их доставки было не нужно, а Василий Шибанов, скорее всего, просто не успел сбежать и попался людям царя. Кстати, Веселовский замечает, что князь Михаил Воротынский в переписке с Григорием Хоткевичем говорит, что Курбский изменил и сбежал «от шибеницы утекаючи», то есть от виселицы.
Как же, однако, описывает побег Курбского Алексей Николаевич Толстой? Он превращает его в абсурдный фрагмент оперного либретто. Для начала автор осложняет процесс побега убийством воеводы и двух стражников. Затем начинаются метания Курбского на тему бежать или нет. Причем его приближенные Шибанов и Козлов весьма разумно его уговаривают это сделать. Затем следует вставная «ария» Андрея Курбского на весьма актуальную тему: какой он достойный князь из рода Рюрика. Его снова принимаются уговаривать, приводя как главный аргумент, то что времени после убийств остается все меньше. На что князь разражается тирадой, которую нельзя не процитировать: «Холопы! Живот мой заботитесь спасти… А царь Иван, развалясь за явствами да чашами, уж посмеется ехидна над убогим бегством моим … Блюдолизы меня трусом и собакой назовут… Царский шут, влезши на шута верхом, да погоняя его по заду пузырем с горохом, закричит, что де князь Курбский от тебя отъезжает… Этого хотите? Ох, стыд! Ох, мука!». Из чего делается понятным, что Курбский от переживаний, вероятно, сошел с ума. Затем князь призывает жену и сыновей. Следует фальшивая мелодраматическая сцена. После чего он подзывает Шибанова к себе и вручает ему «тайное» письмо к Ефросинье Старицкой и «эпистолию» царю (Первое послание Курбского), резонно советуя тому вначале передать письмо княгине Старицкой, «ибо тяжко тебе будет» (с царем). То есть князь Курбский еще и клинический идиот, который, отправляясь в побег, взял с собой все компрометирующие его бумаги.
Таким образом, Алексей Константинович Толстой, хотя и исторически не совсем точен, логичен, и это не вредит художественности текста. А Алексей Николаевич Толстой тот же исторический сюжет превращает в фарс.
В заключении С. Б. Веселовский разбирает финальную картину драматической повести А. Н. Толстого «Иван Грозный». Речь идет о пожаре Москвы в 1571 году. Здесь нужны исторические пояснения. В мае 1571 года Крымский хан Девлет-Гирей беспрепятственно подошел к Москве, поджег ее, разграбил окрестности и ушел в Крым с большим полоном и добычей. Для отражения татар царь Иван Грозный поставил во главе опричных и земских полков своего шурина опричника князя Михаила Темрюковича Черкасского и сам поехал к нему в Серпухов, где стоял большой полк. Там он узнал, что в войске Девлет-Гирея в качестве союзника находится князь Темрюк Айдарович – отец князя Михаила и царицы Марии. В самый критический момент главнокомандующий князь Черкасский исчезает. По одним источникам его посадили на кол, по другим зарубили стрельцы по приказу царя, хотя позднее московские послы в Крыму отрицали насильственную смерть Черкасского. Исчезновение главнокомандующего привело к неразберихе. Татары переправились через Оку, подошли к Москве, а царь Иван из Серпухова бежал аж на Белоозеро. За этот эпизод князь Курбский назовет царя «бегуном и хоронякой». В середине июня царь вернулся в Александрову слободу, произвел расследование произошедшего и казнил трех из шести воевод опричных полков, земские воеводы в опале не были.
У Алексея Николаевича Толстого… Царь Иван на фоне зарева пылающей Москвы под фонарем (!) пишет письмо своему шурину Никите Романовичу. Со здоровьем у него все хорошо, справляется, от чего Никита не пишет о новых победах над королями польским и свейским (Никита не может при всем желании – боевых действий против Речи Посполитой и Швеции в 1571 году не велось). Входит Годунов и сообщает, что Москва горит и в том числе опричный двор. Царь «проницательно» замечает: «Многие этого хотели». Далее Иван продолжает диктовать письмо: «Случилась у нас беда невеликая (!). Хан Девлет-Гирей… перелез через Оку,… зажег посады и слободы и сам огня испугался(!). Жаль только – много людей в плен увел и много скота поворовал». Иван предлагает в письме Никите Романовичу распустить слухи в Литве, что у него с ханом мир и дружба, а также похваляется тем, что хану не удалось его захватить и забрать его царство.
Годунов предлагает царю бежать, но их прерывает Малюта Скуратов, в разговоре с которым выясняется, что земские полки «осерчали» и готовы стоять под Москвой до конца. Далее следует сцена балаганного характера: «Из глубины сцены появляются мужики и изъявляют готовность отстоять Москву (когда она уже сожжена, и хан, по словам Толстого, ушел в Крым), лишь бы им дали оружие». Далее входят несколько крупных опричников и сообщают о победах над татарами на всех направлениях. Приводят пленного Мустафу – главного улана Девлет-Гирея. Сцену с ним Веселовский опускает, но замечает, что она тоже фальшивая.
Почти в самом финале на сцене появляется князь Милославский, который падает на колени, говорит о своем предательстве (навел хана на Москву) и горюет о погибшей в огне семье (в действительности его семья не пострадала – горевать так не стоило). Тут же составляется документ с его признанием. Это реальный источник, вероятно, написанный не во время пожара, а позже, по возвращении царя в Александрову слободу. Однако, так как реальный Милославский не попал в опалу, а продолжал быть боярином и заседать в Думе, судя по всему, документ был составлен специально, то есть он принимал на себя несуществующую вину, чтобы оправдать других виновников катастрофы.
Пьеса завершается монологом царя Ивана Грозного: «Горит, горит Третий Рим. Сказано четвертому не быть… Горит и не сгорает, костер нетленный и огнь неугасаемый… Се правда русская, родина человекам…».
Ваш админ, как и Веселовский, не понял, что этой последней речью Ивана Грозного хотел сказать автор. Интересно, что в последней картине есть явные светониевско-нероновские мотивы, о которых С.Б. Веселовский не упомянул. Но в целом это театр абсурда.
Общий же вывод относительно границ дозволенного автору художественного произведения у Веселовского в этой статье очень верный. Вот он: «Если автор художественного произведения на исторические темы ставит себе задачу изобразить быт и нравы той или иной эпохи, людей разных слоев населения вообще, то имена действующих лиц и для самого автора, и для читателей совершенно безразличны. Но если автор пользуется историческими именами, то он должен считаться со всем, что мы знаем о людях, которые носили эти имена. В психологической характеристике лиц, в оценке поступков и исторического значения автор в известных пределах волен, но совершенно недопустимо приписывать историческим лицам такие речи и поступки, которые они не могли говорить и делать ни при каких условиях».
***
На фотографиях :
1. Обложка от книжки со статьей с изображением Ивана Грозного.
2. Академик Степан Борисович Веселовский
3. Писатель Алексей Николаевич Толстой.
Следующая публикация
Комментарии 1