Когда в 1762 году архитектор Бартоломео Растрелли сдавал императору Петру III свежепостроенный Зимний дворец, это 22-метровое здание являлось самым высоким жилым строением Санкт-Петербурга. К 1830-м годам в столице появились дома, не уступавшие царскому по высоте. Но Зимний всё равно поражал воображение горожан своими размерами. На трёх этажах дворца, имевшего двести метров в длину и сто шестьдесят в ширину, находились более тысячи комнат и залов. В этих лабиринтах, особенно в хозяйственных помещениях, с трудом ориентировались даже те, кто всю жизнь провели во дворце.
Хотя дворец являлся официальной резиденцией императорской семьи, проживали в нём не только Николай I с женой и детьми. Согласно докладу шефа жандармов Александра Бенкендорфа, на трёх этажах, чердаках и подвалах Зимнего обитали около 3500 человек. Среди них были придворные, получавшие в здании казенные квартиры, лакеи с семьями, офицеры-ветераны, солдаты-инвалиды, старухи-приживалки… На чердаках дворца даже держали кур и поросят. Зимний никогда не спал. В подвалах постоянно топились печи, дворцовая провизория круглосуточно снабжала лекарствами полгорода, на кухне днём и ночью готовили еду для многочисленных гостей и хозяев, каждый час сменялись караулы из гвардейских полков.
За прошедшие три четверти века каждый из русских императоров, хоть немного, да перестраивал Зимний дворец. В 1833 году Николай повелел Огюсту Монферрану перестроить Фельмаршальский и Петровский залы. Архитектор выполнил приказ, устроив в залах фальшивые стены, украшенные огромными зеркалами. Между деревянными фальшстенами и каменной кладкой остались пустые пространства, где прятались печные трубы. Это сыграло в декабре 1837 года роковую роль…
Запах дыма учуяли дворцовые камердинеры в середине декабря. Доложили начальству, позвали пожарных. Те обнаружили, что в полуподвальной аптеке вытяжная труба соединялась с дымоходом. В этой же комнате ночевали дворцовые дровоносы. Чтобы морозными ночами помещение не выстужалось, они затыкали трубу рогожей. Тряпка провалилась в дымоход и загорелась. Источник огня потушили, залы, в которых пахло дымом, обкурили благовониями и на этом успокоились. Вечером 17 декабря в залах дворца, особенно в Фельдмаршальском вновь завоняло палёным. Струйки дыма пробивались из-под плинтуса. В восемь часов вызванные пожарные решили разобрать паркет. После первого удара ломом по полу рухнули зеркальные двери фальшивой деревянной стены, и оттуда полыхнуло пламя.
Николай I с женой в тот вечер смотрели балет в Большом театре. Государь покинул спектакль и помчался на Дворцовую площадь. Та уже была запружена народом. За окнами дворца клубился дым. Там почти на ощупь блуждали солдаты гвардии, пытавшиеся потушить огонь подручными средствами. Император приказал объявить тревогу во всех пожарных частях столицы, а также разбить окна в залах, чтобы гвардейцам было чем дышать. Зря. Почуяв приток воздуха, огонь вспыхнул ярким пламенем, и по деревянным перекрытиям начал распространяться по всему зданию.
Николай приказал гвардейцам вытаскивать на площадь дворцовое имущество и сам ринулся внутрь, чтобы руководить эвакуацией. Тем временем стали прибывать пожарные части. Воду начали подвозить бочками от прорубей, устроенных на льду Невы и Зимней канавки. Из этих бочек её качали огромными ручными насосами, коромысла которых тянули по несколько десятков добровольцев из толпы. Водяные трубы пожарных не могли не только потушить огонь, но даже справиться с его стремительным продвижением. Зимний дворец не имел внутренних брандмауэров — каменных или кирпичных стен, которые должны были бы преграждать путь огню. Солдатам приказали таскать кирпичи с соседней стройки и срочно возводить стену посреди одного из залов. Эта преграда огонь не остановила — он легко перебрался через неё по деревянному чердаку.
Гвардейцы выносили из дворца всё, что попадалось им под руку. Картины, скульптуры, личные вещи, мебель, бельё, книги, посуду, документы и прочее барахло грудой складывали прямо на снег у подножия Александровской колонны. Внутри дворца под ногами солдат занимался пол. Спустя час он уже вовсю горел и проваливался вместе с людьми. В один из таких провалов угодил обер-полицмейстер Петербурга Сергей Кокошкин. Пролетев полтора этажа, генерал от инфантерии упал на груду обломков, но уцелел, лишь потеряв сознание. Его тоже вынесли на площадь и уложили на один из диванов.
Зарево пожара было видно за десятки верст от Петербурга. Поэт Василий Жуковский записал по горячим в прямом смысле слова следам: «Вся громада дворца представляла огромный костер, с которого пламя то восходило к небу высоким столбом, под черными тучами черного дыма, то волновалось, как море, коего волны вскакивали огромными зубчатыми языками, то вспыхивало скопом бесчисленных ракет, которые сыпали огненный дождь на все окрестные здания. В этом явлении было что-то невыразимое: дворец и в самом разрушении своём как будто вырезывался со всеми своими окнами, колоннами и статуями неподвижною черною громадою на ярком трепетном пламени».
К полуночи стало ясно, что спасти дворец не удастся. Верхний этаж полыхал вовсю. Пожарные теперь старались не позволить огню перекинуться на здание Эрмитажа, где хранилась большая часть императорской коллекции произведений искусства. Для этого они обрушили крытую галерею, соединявшую оба здания, и кирпичом заложили все окна и дверные проемы Эрмитажа и манежа, выходившие на Зимний дворец. Разместившись на брусьях разобранной галереи, они заливали водой ближайшие помещения дворца. В три часа ночи император понял, что гвардейцы не успевают вытащить всё из горевшего дворца на площадь, и разрешил пропустить в здание толпившихся на площади зевак. Толпа хлынула во дворец, от которого до груды вещей у колонны тут же выстроились живые цепочки. Эвакуация того, что ещё можно было спасти, началась с новой силой. Гора на площади всё росла, теперь её увенчивала клетка с попугаем. Ошалевшая от дыма, холода и суеты птица периодически вопила на всю площадь: «Добрррый вечеррр!»
Николай I под утро уехал с пожарища в Аничков дворец, куда ещё вечером распорядился отправить свою семью, а Зимний продолжал пылать. Рухнула крыша, стоявшая на ней вышка оптического телеграфа упала внутрь, пробив перекрытия. Третьего этажа уже не существовало, догорал второй. Зеваки теперь боялись подходить близко к жару, но некоторые гвардейцы ещё бросались в открытые двери, из которых рвались наружу клубы дыма. Не все из них возвращались обратно. «Это был бой с силою огненной стихии, который ни с каким боем в мире сравняться не может, — вспоминал через много лет один из очевидцев. — Тут все люди, без малейших задних помыслов, приносили себя в жертву, и преданность нашего солдата здесь выказалась начистоту…» Во время борьбы с огнём Зимнего дворца нашли свою смерть и многие пожарные. Точное количество жертв не фигурировало ни в газетных отчётах о происшествии, ни в официальных расследованиях.
К утру стало ясно, что отстоять Эрмитаж удалось. Спустя тридцать часов после первого возгорания справились с огнем окончательно, но угли тлели на морозе ещё двое суток. От Зимнего дворца остались лишь обугленные развалины. В пламени погибли многочисленные произведения искусства и дворцовые архивы, в том числе часть документов следствия по восстанию декабристов.
Министерство императорского двора переживало за сохранность имущества, которое удалось спасти из огня. Ещё в первые часы пожара император обнаружил пропажу бриллиантов своей жены. На следующий день выяснилось, что переживал он напрасно: все драгоценности сразу после объявления тревоги вынесла дежурная камер-фрейлина. Как это ни удивительно, но и из груды вещей, сваленных на площади, почти ничего не пропало. Лишь кофейник из императорского сервиза стащил один из гвардейцев. При попытке продать этот артефакт вор был схвачен и подвергся в казарме жестокой порке.
Следствие по делу «О пожаре в Зимнем дворце, исследовании причин оного и размещении разных лиц и должностей» началось уже 18 декабря по приказу Бенкендорфа. За неделю дознаватели несколько раз обследовали пепелище и допросили сорок свидетелей: от дежурных флигель-адьютантов до дровоносов, ночевавших в помещении аптеки. Согласно представленному докладу, виновными в трагедии признавались те, кто заткнул дыру в дымоходе рогожей, а также должностные лица, отвечавшие за чистку труб и не сумевшие справиться с пожаром в самом его начале.
Параллельное расследование велось и силами гофинтендантской конторы дворца. Именно это ведомство отвечало за безопасность здания и, естественно, старалось перевести стрелки на кого-нибудь другого. По мнению интендантов, в пожаре была виновата не только тряпка, но и те, кто перестраивал Фельдмаршальский зал за несколько лет до трагедии. Фальшивые деревянные стены плотно примыкали к кирпичным дымоходам. За четыре года от постоянного нагрева дерево сделалось сверхгорючим. В трубах остались оконца, не заложенные кирпичом, а лишь закрытые железными дверцами. Когда загорелась сажа, искры сквозь щели пробились наружу. Деревянные фальшпанели вспыхнули как порох.
Ни одна фамилия в интендантском отчете не упоминалась. Занимался перестройкой зала Огюст Монферран, любимый архитектор Николая I. Император, считавший себя знатоком всего на свете и вмешивавшийся во все дела в государстве, лично просмотрел все чертежи и оставил на каждом свою высочайшую резолюцию: «Делать по сему». Назначать крайним в пожаре архитектора-француза значило поставить под сомнение компетенцию Николая I. Поэтому стрелочниками сделали командира пожарной роты дворца капитана Щепетова, не сумевшего вовремя справиться с огнем, и вице-президента гоф-интендантской конторы Щербинина, подчинённые которого плохо чистили трубы и затыкали их тряпками. Кроме того, именно Щербинин отвечал за параллельное расследование, бросавшее тень на высочайший лик. Оба назначенных виноватыми отделались легко — их просто уволили со службы.
На самом деле император был виновен в пожаре не только как автор резолюции на проекте. 18 февраля 1838 года Монферран писал своему московскому другу князю Потемкину: «Не знаю, что я могу иметь общего с пожаром дворца… 5 лет назад я закончил Фельдмаршальский зал и зал Петра Великого. С этого времени я не вбил ни одного гвоздя в Зимнем дворце… Когда я получил приказ создать Фельдмаршальский зал и зал Петра Великого, была назначена комиссия для управления этими работами, и если свод зала Петра Великого и потолок Фельдмаршальского зала были сделаны из дерева и заштукатурены, то они были сделаны такими точно, как и все другие потолки и своды бельэтажа дворца. Комиссия приказала закончить в пять месяцев эти два зала, на что во всякой другой стране потребовалось бы пять лет для выполнения в камне того, что было из дерева, и чтобы закончить живопись и прекрасные наборные паркеты, что было исполнено в шесть недель… Дешевизна и короткие сроки, которые были даны, заставили избрать эти легкие конструкции, оказав им предпочтение перед другими…» То есть архитектору были даны крайне сжатые, практически нереальные сроки для воплощения его замысла. Кроме того, из-за скаредности Николая строить приходилось не из камня, как задумывалось, а из горючего дерева.
Видимо пожар всё-таки научил императора, что не стоит экономить хотя бы на безопасности собственного жилища. На восстановление Зимнего дворца он отвёл опять-таки сжатые сроки, но жадничать не стал. Специально для дворца были разработаны металлические конструкции перекрытий, которые позволяли минимизировать вероятность будущих пожаров. Руководил восстановлением дворца архитектор Василий Стасов.
Строительство велось спешно и в жутких условиях. «Чтобы работа была закончена к сроку, назначенному императором, понадобились неслыханные усилия, — писал посетивший Россию в 1838 году французский маркиз де Кюстин. — Во время холодов от 25 до 30° шесть тысяч неизвестных мучеников… были заключены в залах, натопленных до 30°, для скорейшей просушки стен… Несчастные, входя и выходя из этого жилища великолепия и удовольствия, испытывали разницу в температуре от 50 до 60°… те, которые красили внутри самих натопленных зал, были принуждены надевать на головы нечто вроде шапки со льдом, чтобы иметь возможность сохранить свои чувства в той жгучей температуре… Жизни скольких людей стоил дворец». Записки де Кюстина были запрещены в России лично Николаем I.
Строители и их начальство очень спешили: императорскому семейству надоело зимовать в Аничковом дворце, хотелось назад на привычное место. Возрождение Зимнего дворца шло с перевыполнением поставленных планов и опережением назначенных графиков. Уже 31 марта 1839 года состоялся торжественный приём в новом Зимнем. В знак признательности к народу, спасшему его имущество, Николай распорядился в этот день пустить к себе в гости всех желающих. По рассказам современников, во дворец набилось сто тысяч человек. Хотя верится в эту цифру с трудом. В любом случае из-за толкучки во дворце чуть не пошёл прахом весь свежий ремонт. Хронист императорской резиденции Л. Баранович писал: «Так как празднество проходило в марте месяце в снежное и морозное время, …от необычайной тесноты воздух до того переполнился влажными парами, не успевающими очищаться от верхних отверстых окон, что стены, колонны и окна, отпотевши испарениями, изливали сырость на паркеты и совершенно их испортили. Искусственный мрамор, проникнутый всякою влагою, лишился свойственного ему блеска и получил тусклый цвет, а штофные украшения изменили свои цвета». После праздника пришлось вновь закрывать дворец, ремонтировать только что отремонтированное и ставить здание на просушку на всё лето и большую часть осени. Семья Николая I переехала в Зимний дворец только в ноябре. Освящение дворца состоялось ровно через два года после пожара — 17 декабря 1839 года.
Как всегда, современники увидели в огне, уничтожившем дом императора, какое-то знамение. «Три страшных и много убыточных пожара у трёх народов разрушили то, что которому больше любезно: в Петербурге дворец, в Лондоне биржу, во Франции театр», — писал в 1838 году митрополит Московский Филарет. За последующие 180 лет Зимнему дворцу довелось пережить многое, но больше он ни разу не горел.
Дмитрий Карасюк
Источники
Глинка В. «Пожар в Зимнем дворце»
Антонова Л. «Когда и кем был построен Эрмитаж», 1973
Нет комментариев