Предыдущая публикация
🇷🇺 🚩📚 МАЛЫЕ МИРЫ РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ
«Русскому человеку нужны были, должно быть, особенно крепкие ребра и особенно толстая кожа, чтобы не быть раздавленным тяжестью того небывалого груза, который история бросила на его плечи».
Е.Замятин
Евгений Иванович ЗАМЯТИН — известный русский и советский писатель, литературный критик, коносценарист, публицист, морской инженер, педагог.
Социалист и марксист, старый большевик, присоединился к большевикам в 1905 году.
Автор первой в истории литературы антиутопии был вынужден покинуть СССР.
Россия ХХ века прославилась и великими писателями, и трагическим даром беспощадно перемалывать их судьбы. Евгений Замятин счастливо избежал жерновов репрессий, но оставался почти неизвестным на родине вплоть до конца 1980-х. Да и сегодня имя автора «Мы» — первой, как считается, антиутопии в истории литературы — не столь уж известно широкой отечественной публике.
Солженицын, рассуждая о Замятине, говорит о «резкой типичности» его биографии. Это, пожалуй, было бы верно, если перед словом «биография» вставить «ранняя».
Евгений Иванович родился 1 февраля (20 января) 1884 года в Лебедянь, Тамбовская губерния, Российская империя.
Сын и внук священников, он вырос в глухой провинции (не такой уж, впрочем, и глухой — «на рояли играет мать Шопена») и, судя по всему, до старших классов гимназии ничем среди сверстников не выделялся, разве что хорошими оценками по словесности и плохими — по математике.
Из упрямства, как пишет он в автобиографии, решает поступать на самый что ни на есть математический факультет Петербурского политеха — кораблестроительный. Это станет его второй профессией на всю жизнь, профессией, равноправной с литературой, иногда — более полезной в практической жизни (в голодные 1920-е он будет кормиться преподаванием в альма-матер). И, кто знает, если бы не роман «Мы», возможно, сейчас все знали бы талантливого инженера-корабела, участника строительства знаменитого ледокольного парохода «Ленин», еще и немного сочинявшего на досуге прозу.
Замятин-студент — разумеется, революционный студент. Точных данных о его участии в событиях 1905 года немного, известно, впрочем, что он числился большевиком, состоял в боевой дружине, был арестован. (Арестовывали Замятина вообще в течение жизни часто) Мелкая деталь, довольно неплохо характеризующая русскую жизнь того времени: вчерашний бунтовщик и арестант, освобожденный благодаря хлопотам матери, едет в... Египет, проветриться. На обратном пути с борта парохода Замятин наблюдает восстание на «Потемкине», потом вновь арест — и высылка в родную Лебедянь.
В 1906 году, Юрий Замятин познакомился со своей будущей женой Людмилой Николаевной Усовой, которая впоследствии стала его верным другом и помощником. Их семейная жизнь была непростой, так как они часто разлучались из-за периодических ссылок и переездов. Так же у пары не было детей.
Пока всё еще «резко типично», не правда ли? Еще одна «типическая» деталь: ни в какую Лебедянь Замятин не едет, остается в Петербурге (то есть на нелегальном положении, буквально «до первого городового»), заканчивает институт и остается на кафедре в качестве преподавателя. Тогда же пишет и свой первый рассказ.
В 1911 году царская охранка наконец спохватывается, и Замятин оказывается в ссылке в Лахте: два года почти полного одиночества рождают повесть «Уездное», с которой инженер Замятин и врывается в русскою литературу — вполне триумфально. «Если я что-нибудь значу в русской литературе, то этим я целиком обязан Петербургскому охранному отделению», — напишет он впоследствии.
Первую мировую Замятин встретил, как и положено социалисту, — негативно. Написал антивоенную повесть «На куличках» — новый арест и новая ссылка. И здесь «типическая биография» Замятина первый раз дает отчетливый сбой: явного врага государства отправляют в Англию в качестве представителя Морского министерства, наблюдать за строительством ледокольного парохода «Святой Александр Невский» (потом он станет «Лениным»).
Для Замятина Англия стала фантастической перезагрузкой. Он блестяще овладевает английским (впоследствии всерьез будет думать о том, чтобы писать по-английски прозу — «это мне немногим трудней, чем по-русски»), приобретает чисто британскую манеру одеваться и вести себя.
Литературные дела Замятина тоже неплохи — он пишет «Островитян» и «Ловца человеков», повести на английском материале. В Россию возвращается перед самой Октябрьской революцией.
В течение почти 10 лет он был вполне респектабельным литератором — по крайней мере внешне. Работал у Горького во «Всемирной литературе», заседал в президиуме Всероссийского союза писателей. Настроения имел умеренно-оппозиционные, дважды арестовывался ГПУ (по тем временам явление частое), едва не был выслан на «философском пароходе», но в целом считался «близким попутчиком». Помогал и Горький, Замятина высоко ценивший. Все изменилось в 1925 году, когда в Нью-Йорке на английском языке вышел роман Замятина «Мы».
Это не было никаким диссидентским актом — Замятин пытался опубликовать свою главную книгу в СССР, упоминал о ее рукописи в «Автобиографии», опубликованной в 1922 году. Понимая, что именно он написал, Замятин явно недооценивал, какие это может иметь для него последствия.
«Мы» справедливо считается первой полноценной антиутопией в истории литературы. Но не секрет, что в отличие от великих последователей, Хаксли и Оруэлла, Замятин вовсе не стремился создать что-то беспросветно-мрачное. «Самая моя шуточная и самая серьезная вещь» — в этой самооценке нет рисовки, Замятин писал сатирический роман, направленный не столько против большевиков, сколько против опасностей увлечения техническим прогрессом, который для человеческого в человеке опасен ничуть не меньше, чем ГПУ.
Юмор в «Мы» особого рода — вроде финального эпизода попытки убийства главным героем стукачки, восходящего, конечно, к «Преступлению и наказанию», — но в целом главный роман Замятина, конечно, не просто антитоталитарная агитка, как может показаться поверхностному читателю.
«Мы» — далеко не первая антиутопия. Ещё Джонатан Свифт в своих «Приключениях Гулливера» описывал антиутопичный летающий остров Лапута. На рубеже XIX и XX веков появились «Внутренний дом» Уолтера Бесанта, «Железная пята» Джека Лондона, «Осуждённые на смерть» Клода Фаррера. Но даже Уэллс в своём романе «Когда Спящий проснётся» при детальном моделировании мира будущего просто показывал уже всем давно знакомые конфликты, только несколько более обострённые.
Замятин же, ориентируясь на свой жизненный опыт и те идеалы, которыми руководствовались многие его современники, создал иную картину будущего. Ни одна другая антиутопия до «Мы» не строила настолько тоталитарных обществ и не рассказывала настолько безысходных историй.
"Стеклянный город".
Действие романа разворачивается через тысячу лет после разрушительной двухсотлетней Последней Революции, погубившей почти всё человечество. Выжившие люди построили огромный город — Единое Государство. После хаоса войны стабильность у людей превратилась в высшую ценность. Всё, что не было подчинено логике, объявлялось хаотичным. Поэтому город огородили Зелёной Стеной от всей окружающей природы.
В Едином Государстве вообще не осталось растений, почти всё в городе создано из стекла и бетона. Стены каждого здания — из прозрачного стекла, ведь добропорядочным гражданам, которых именуют «нумерами», всё равно нечего скрывать.
Описывая город, Замятин сильно вдохновлялся идеями Чернышевского, Кручёных и Хлебникова об архитектуре будущего. К примеру, Хлебников часто восхищённо писал о футуристичных домах-ульях со «стекло-железными сотами».
Уровень технического прогресса Единого Государства был относительно высок: к примеру, люди в романе строят космический корабль. Его желали использовать, чтобы нести по всей вселенной слово об идеальном обществе, построенном на Земле. Это перекликается с философией футуролога Николая Фёдорова, по которой людям нужно обуздать все стихии и эмоции, а затем начать проповедовать свои идеалы в космосе.
В целом, такое описание города будущего не сильно отличалось от других фантастических книг того времени, рассказывающих о победе городов над деревнями. В «Когда Спящий проснётся» всё человечество жило только в огромных городах под стеклянными куполами, напоминающих монструозные муравейники.
Во главе государства нумеров стоял Благодетель, которого ежегодно в День Единения избирали на безальтернативной основе. Жизнь нумеров регулировали различные Бюро: за здоровье людей отвечало Медицинское Бюро, за сохранение существующего порядка — Бюро Хранителей. Всё подчинено благу общества: к примеру, поэты могли лишь славить государство и при помощи искусства учить общественно-полезным навыкам. В случае неподчинения — казнь. Частной жизни и собственности в таком обществе быть просто не могло.
В отличие от антиутопистов-предшественников, Замятин описывал государство не как гиперболизированную Англию или США, в которых капиталисты процветают, эксплуатируя окончательно порабощённый рабочий класс. В общих чертах Единое Государство напоминает идеальное государство по Платону, Утопию Томаса Мора, Город Солнца Кампанеллы и многие другие утопии. В них также царил тоталитарный контроль над всеми сферами жизни граждан, централизованно и равно распределялись все блага, во главе стоял всемогущий репрессивный аппарат. Разве что в Едином Государстве не было рабов, все нумеры равны перед Благодетелем и Бюро Хранителей.
Есть одна любопытное сходство между утопиями и обществом нумеров: во всех них запрещён атеизм. Хоть напрямую Замятин не упоминал обязательную религиозность нумеров, но ясно обозначал обожествление структуры Единого Государства.
Мы идём — одно миллионоголовое тело, и в каждом из нас — та смиренная радость, какою, вероятно, живут молекулы, атомы, фагоциты. В древнем мире — это понимали христиане, единственные наши (хотя и очень несовершенные) предшественники: смирение — добродетель, а гордыня — порок, и что «МЫ» — от Бога, а «Я» — от диавола.
В год публикации в романе Замятина усмотрели карикатуру на светлое коммунистическое общество будущего и запретили публикацию. Так что до 1952 года книгу издавали исключительно за границей.
Именно благодаря «Мы» в антиутопии появились многие тропы, ставшие сегодня классикой: взгляд на антиутопическое общество изнутри, провальный бунт против системы, постоянная слежка, вездесущая пропаганда, абсолютный тоталитаризм, наказания за любое инакомыслие, массовое обезличивание людей, хирургические операции для «промывки мозгов», регламентация сексуальной жизни, программы по коррекции языка. Используя созданную Замятиным формулу, другие авторы просто добавляли свои детали, создавая новые картины мрачного будущего.
По этому шаблону Олдос Хаксли рассказал о выродившемся обществе потребления. Джордж Оруэлл просто на практике увидел частично реализованный технократический авторитаризм, после чего написал «1984» по структуре «Мы». Другие авторы антиутопий вдохновлялись уже более современными «О дивным новым миром» и «1984».
Несмотря на популяризацию жанра, «Мы» так и осталась малоизвестной книгой. Но наследие Замятина живо в десятках произведений: от «451 градуса по Фаренгейту» до «Эквилибриума», от «Чёрного зеркала» до We Happy Few.
Не слишком часто задумываются, что слава, которую Замятину принес его роман, была славой международной, а не национальной: на русском языке «Мы» полностью впервые был опубликован только в 1952 году в Нью-Йорке, а на родине автора — лишь во времена перестройки. Зато неприятности, к которым привела публикация запрещенного цензурой романа за границей (именно это, а вовсе не содержание «Мы» раздражало советскую власть), были вполне внутреннего свойства.
Правда, маховик антизамятинских репрессий раскачивался медленно — и здесь уж биография его становится вовсе не «типической». Уже после первой, сокращенной, публикации на русском языке продолжает выходить собрание сочинений. Замятин — всё еще литературный если не генерал, то «полковник». И только в 1929 году начинаются настоящие проблемы: вместе с Пильняком, еще одним «тамиздатовцем», за Замятина берутся всерьез.
Поразительно, что даже в условиях жесткого прессинга он — не только напоказ, но и внутренне — сохранял верность идеалам юности. «Я боюсь, что мы слишком добродушны и что Французская Революция в разрушении всего придворного была беспощадней» — это о красном терроре. И вообще, «чтобы снова зажечь молодостью планету, надо столкнуть ее с плавного шоссе эволюции». В 1931 году он пишет униженное письмо Сталину, прося выезда за границу: обещает вести себя хорошо, с белогвардейцами не якшаться и «вернуться назад, как только у нас станет возможным служить в литературе большим идеям без прислуживания маленьким людям». Сталин (с подачи Горького) милостиво соглашается. И Замятин вождя не подводит.
«Выехал за границу, где не опубликовал ничего значительного» — так завершается статья о Замятине в «Краткой литературной энциклопедии» 1970-х годов. (Да, об авторе романа «Мы» писали в советских энциклопедиях и даже с упоминанием самого романа.) Это чистая правда. Единственное сколь-либо значительная работа позднего Замятина — сценарий к фильму Жана Ренуара «На дне», в котором Ваську Пепла играл молодой Жан Габен.
Эмиграция, свобода, безопасность не стали для Замятина сколько-нибудь значимым творческим стимулом — зато в 1934 году он заочно вступает во вновь созданный Союз писателей СССР.
Е.М.Замятин скучал по Родине до своей смерти. Писатель скончался в доме № 14 на улице Огюста Раффе, в полной нищете 10 марта 1937 года от сердечного приступа. Ему было 53 года. На его похоронах присутствовала лишь небольшая группа друзей: Марк Слоним, Роман Гуль, Гайто Газданов, а также художник Юрий Анненков и писатель Алексей Ремизов. Похоронен на парижском кладбище в Тье.
Разумеется, до конца дней он сохранил советский паспорт. Слепая, всепобеждающая любовь к революции стала для автора романа «Мы» тем единственным чувством, с которым не смогли справиться ни огромный талант писателя, ни здравый смысл инженера.
«Малый мир», окружавший писателя в детстве и отрочестве, реагировал на все невзгоды и напасти «мира большого», поэтому неслучайно писатель Евгений Замятин так стремился изменить всё к лучшему, сделать мир справедливей и милосерднее.
Следующая публикация
Комментарии 2