Предыдущая публикация
Больше всего Лидия боялась вопросов Олюшки, потому что, как не сдерживалась, все равно начинала плакать.
Как заметит, что крутится возле нее, так и жди вопрос о матери. Вот поставила ведро с водой на лавку, а Оля смотрит на нее, и у самой взгляд такой пронзительный, словно в душу хочет заглянуть.
- Бабушка, а скоро мама приедет? – Этот вопрос Лидия слышала несколько раз на неделе, и всякий раз терпеливо отвечала: - Скоро. Теперь уже скоро. Ты, Олюшка, кофточку бы одела, да и носки теплые, а то протапливать еще не скоро буду. А простывать тебе нельзя, а то вдруг мамка приедет, а ты хворая, нехорошо…
- А что же она так долго работает? Я все жду, жду…
И хотя в садике не раз от детей слышала обидное: «Твоя мамка в тюрьме», все равно верила только бабушке и говорила всем, что ее мама на работе, просто работа очень далеко, поэтому так долго не едет.
Оля послушно натянула вязаные носочки, посмотрела в окно, за которым всё село укрылось снегом, а на окнах, к вечеру, появились морозные узоры. Оля смотрела в окно и думала, что бы еще спросить о матери. Фотографий было немного, она их все пересмотрела, про то, какой мама была маленькой, тоже спрашивала, какие платья носила – знает, вон, в комоде, еще сохранилось несколько. А в шифоньере висит ее одежда, которую носила еще три года назад, и, кажется, через нее сохранился мамин запах.
Лидия видела тоску девочки о матери, и от этого еще больше переживала. Три года назад молодую красавицу Веру арестовали… Никто не ожидал, что, работая заведующей магазином в районном центре, что в шести километрах от их села, обвинят ее в многочисленных растратах, и дадут срок три года. Лидия ревела белугой, не могла понять, как дочь оказалась расхитительницей социалистической собственности. Всю жизнь Лидия и покойный муж Алексей были честными людьми, так и дочку растили. А тут такое… глаза на людей боялась поднять.
На свидании умоляла сказать, от кого у Веры дочка Олюшка, ей тогда уже три года было. Вера, была как кремень, молчала, как не упрашивала мать признаться. И вот на свидании, зная о предстоящей разлуке, призналась. Вера отшатнулась… сколько раз она приглядывалась к местным парням, искала Олюшкины черты в их лицах, но так и не нашла ответа.
- Так что же он, разве не поможет? – Прошептала она.
Вера покачала головой. – И ты, мама, молчи, умоляю тебя, пообещай, что никому не скажешь, - просила Вера, а у самой слезы в глазах.
Как тут не пообещать, дала Лидия слово дочери, так и держит его до сих пор, а у самой от обиды внутри все сжимается.
- Олюшка, пойду я снег смету, а ты сиди дома, вот тебе альбом, ты рисовать хотела. Оля достала карандаши и села за любимое занятие. Самый желанный рисунок – мама. Она рисовала ее каждый день. Всегда с волнистыми, золотыми волосами, в длинном голубом платье, с короной на голове.
- Ну, прям царица, - Лидия смотрела на рисунок и на лице появлялась горькая улыбка. Вера и в самом деле была красивой, и волосы у нее были светло-русые длинные и глаза большие серые, губы слегка полноватые, и родинка на левой щеке. Только было это три года назад, а сейчас… кто знает, какая она сейчас.
Лидия вышла на улицу, уже начало смеркаться, морозный воздух щипал за щеки; пес Мишка, гремя цепью, залез в будку. Деревянный настил, проложенный через весь двор до самой калитки, весь засыпан снегом, и Лидия начала его чистить, сгребая сначала лопатой, а потом метлой. – Вот так, - бормотала она, - лучше с вечера почистить, завтра работы меньше будет…
Где-то на соседней улице послышался звук автобуса, - он в райцентр как раз через их село идет. С самого города. Сколько раз Лидия прислушивалась к этому звуку, надеясь, вдруг дочка приедет. Три года прошло, самое время вернуться, все сроки вышли. А последнюю неделю, будто надорвалась от ожидания, словно притупилось чувство, почти не обращала внимания на автобус, - мало ли кого он везет.
Она тщательно сгребала снег, выталкивая его за ограду, а там подальше от двора, до самой канавы. Уже почти стемнело. Темный силуэт показался у соседнего дома. Лидия остановилась, стала вглядываться, сердце что-то подсказывало, а она всё сомневалась, пока не убедилась, что к дому подошла её дочка Вера.
Обе женщины обнялись. Лидия, не размыкая губ, завыла почти беззвучно. У Веры подрагивали плечи, она тихо попросила: - Не надо, мама, вернулась я.
Они сели на завалинку, на которой уместились две широкие доски, на них и присели. В свете уличной лампочки, что освещала двор Лидии, она заметила коротко остриженные волосы дочери, ее уставшее обветренное лицо, строго сомкнутые губы. Совсем не похожа она была на те рисунки, что каждый день показывала Оля.
- Пойдем, доча, чего сидеть-то зря, - поднялась устало. Остановилась у самой двери. – Олюшка может тебя и не узнает, другой она тебя представляла, в красивых платьях рисует… так, что не отчаивайся, если не признает, может даже...
- Поняла я, мама, ты хотела сказать, может даже испугается… забыла она меня, да и я сама на себя не похожа, красоты не прибавилось…
- Не обижайся, дочка, я про Олюшку думаю, шесть лет ей уже, про тебя все время спрашивала…
Они вошли. – Олюшка, глянь, кто к нам приехал, - позвала Лидия.
Вера стояла у порога. Медленно стянула с головы платок. Оля оторвалась от рисования, карандашик выпал из рук, она соскользнула со стула, шагнула навстречу. Остановилась. И вдруг прошептала: - Мама… мама… И побежала к ней, уткнулась опешившей Вере в колени лицом, подняла голову и всё шептала: - Мама, мамочка, ты приехала…
Вера, быстро скинула пальто, оно упало прямо на пол, наклонилась к девочке, а потом опустилась перед ней на колени, чтобы лучше ощущать ее. Лидия с изумлением смотрела на внучку, не ожидала, что так быстро признает мать. Никого раньше матерью не называла, ни разу не ошиблась, а тут как будто маленьким своим сердечком видела.
Вера разглядывала личико девочки, гладила ее волнистые светлые русые волосы, стесняясь себя самой.
- Мама, мне бы умыться, - обратилась она к Лидии, - а лучше ополоснуться.
- Так банька подтоплена, стирала я, сходи, полотенце сейчас дам, а лучше давай покормлю, а потом банька, голодная, поди…
- Нет, мама, сначала в баню.
- Я с тобой, - попросилась Оля, испуганно глядя на Веру.
- Не бойся, доча, я скоро, не бойся, не уеду я.
К ночи снова пошел снег. – Вот же, дуреха я, сметала снежок, а он снова пошел, завтра опять убирать, - бормотала Лидия, заметив, как Вера с Олюшкой легли спать.
Девочка прижалась к матери, обняв ее за шею. – Мама, ты не уедешь?
- Нет, что ты, я только приехала… и куда я теперь от тебя… вот же чудеса какие, узнала меня сразу…
Оля приподнялась, посмотрела матери в лицо. – Ты у меня самая… самая красивая. – Сказала она с такой теплой, что Вере стало жарко от ее слов. Она коснулась своих коротких волос, лица… и ей так захотелось, в самом деле, стать снова красивой, как прежде. Ради дочери, так искренне любившей её. Чтобы кожа вновь была атласной, чтобы волосы прикрывали плечи… Она тихо заплакала, впервые за этот вечер. И вообще, впервые за долгое время. Казалось, ничто ее не растрогает… а ведь тронуло, слова дочки тронули, значит и впрямь она для нее самая красивая.
- А с кем я в садик пойду? С тобой или с бабушкой?
- Конечно со мной. Теперь всегда со мной. – Вера поправила одеяло. – Спи, Олюшка, постарайся уснуть. – И девочка послушно закрыла глаза.
А Вера, вдыхая аромат родного дома, понимала, что вряд ли уснет в эту ночь. Было тихо, только слышно, как отсчитывал секунды будильник.
- Не спишь? – Спросила мать.
- Не сплю. Дышу, мама, домом дышу…
- Спросить хотела… что же ты… так и оставишь ему, простила, значит?
- Не то чтобы простила, а почти забыла, ничего не чувствую.. два года маялась там, а на третий, как рукой сняло, устала видно обиду носить.
- Как же ты попала в его сети, доча, влюбилась видно, эх, да не в того. Да ладно бы, дитё от него, а то ведь подставил он тебя, магазин-то твой он снабжал, как-никак начальник отдела рабочего снабжения, он с того имел, а ты в тюрьму пошла и про него ни слова не сказала…
- Хватит, мама, об этом, не хочу вспоминать. Пусть живет, как сможет, а у меня теперь своя жизнь… только не знаю, с чего начать.
Лидия не стала больше ничего говорить, а только тяжело вздохнула.
На другой день еще с утра пришел дядя Коля, старший брат Лидии. В овчинном тулупе и шапке-ушанке, сел у дверей в подшитых валенках. Из комнаты вышла Вера. – Ну, здравствуй, племянница, - стараясь оставаться строгим, нахмурил брови. Поднялся, не сводя взгляд с Веры.
- Здравствуй, дядя Коля, - она подошла к нему.
- Ну, давай хоть обнимемся, родня как-никак, - и троекратно поцеловал ее. Дядя Коля был строим, особенно к молодежи. И детей своих в строгости растил, и к Вере строго относился, и сколько потом выговаривал за «неудачную торговлю», за то, что намеренно пошла на воровство. Вера уже и не надеялась на его прощение, а он пришел и не единым словом не вспомнил о прошлом.
Дядя Коля подсел к столу, закинув ногу на ногу, постукивал костяшками пальцев по нему. – Я так понимаю, в торговлю тебе путь заказан, не возьмут, - он махнул рукой, - да и ладно, нечего туда соваться. Но работу подыскать надо. Слыхал я, цех пошивочный в райцентре открывают… может и тебя возьмут.
Вера усмехнулась. – Да уж пришлось мне поработать на швейном производстве, три года строчила на машинке. – Оля подбежала к матери и залезла на колени.
- Ну, так и чего, чай не барыня выбирать себе работу, в начальники всё одно не возьмут, - нахмурился дядя Коля. Потом вспомнил про леденец, припасенный для Оли, достал из кармана и протянул девочке.
Оля раньше с радостью брала гостинцы, а тут, заметив суровость дяди Коли к Вере, прижалась к матери, сидела не шелохнувшись.
- Ну, ты чего, возьми леденец, - шепнула Вера, дядь Коля угощает… для тебя-то он дедушка… возьми.
Оля взяла гостинец и тихо сказала: - Спасибо.
______________
В садике воспитатели с любопытством разглядывали вернувшуюся из тюрьмы Веру Струнину, исхудавшую, с заостренными чертами лица, в старом пальтишке и в материной шали. Вера чувствовала эти любопытные взгляды, сторонилась их, стеснялась, понимая, что изменилась она. А хотелось выглядеть лучше – именно из-за Оли, чистой и доброй девочки, искренне любившей ее и так крепко державшей ее за руку.
Почти под самый новый год, устроилась Вера на работу в швейный цех в райцентре. Приехала домой уже вечером.
- Ну что, не беспокоит он тебя? – Спросила Лидия. – Знает, поди, что освободилась ты.
- Узнала я сегодня, случайно, на остановке в райцентре бабы говорили… арестовали его, говорят, проворовался.
- Да что ты?! – Лидия от удивления застыла на месте. – Вот же прорва, не угомонился, мало ему было твоего горького примера, мало ему было, что ты умолчала про него тогда, на себя всё взяла… Да-ааа, сколько веревочке не виться…Дитё тебе сделал, под статью подвел, а сам в кусты тогда…
- Я, мама, не радуюсь его аресту, но и не печалюсь, без меня он свою голову туда засунул, пусть теперь сам за себя и отвечает, а я, слава Богу, ни причем, ни слова о нем не сказала тогда. Мне есть теперь о ком переживать, у меня Олюшка растет.
- Ох, совсем забыла, - Лидия, всплеснула руками, словно упустила что-то важное. – Еще до твоего приезда, Вера, в садике про костюм говорили, про новогодний, какую-то там снежинку выдумали. А где ее взять, не знаю.
- Так это костюм снежинки, наверное. Самим надо делать, - сказала Вера и задумалась.
Оля, услышав разговор, подсказала: - Нам сказали, что на утреннике все мальчики будут зайчики, а девочки – снежинки. Вот!
- Это хорошо, только где взять эту «снежинку», - Вера открыла комод, нашла небольшой кусок от белой блузки, которую когда-то шила на заказ, потом достала елочные украшения с блестящими гирляндами. Они хоть и старенькие, но блеска своего не потеряли, нашла тесьму, достала вату, разложив все это на столе.
- Чего собралась делать? – Спросила Лида.
- Да вот смотрю, получится ли костюм снежинки для Оли сообразить.
- Ох, не знаю, ты же не портниха.
- Не портниха, но шить научилась, даже кроить там пробовала, может и сейчас получится. Она погрузилась в работу, сняв мерки с Оли. Почти до самого утра корпела, отмеряя, выкраивая, подшивая, украшая.
- Это что, мне? – Оля, еще сонная, прошлепала босыми ногами в зал.
- Тебе, примеряй!
Платьице село как влитое, девочка щупала его подол, кружилась, смотрела в зеркало, смеялась. А Вера, усталая, не спавшая почти всю ночь, любовалась ею, сдерживая слезы. Вот оно начало, о котором она думала еще там, отбывая срок. Не знала с чего начать на свободе… а оно вдруг само скатилось на нее, как счастье с горки, и все стало понятно в этой жизни. Вот оно начало ее новой жизни – крутится перед ней, подбегает, прижимается, чмокает в щеку, смеется.
- Ты у меня самая красивая, - говорит Вера, обнимая дочь.
- Да-да, это ты, мамочка, моя самая красивая! – Подпрыгивает от радости девочка. И хочется верить, что так же всю жизнь они будут счастливы...
Татьяна Викторова.
Спасибо за ваши комментарии и лайки.
Они сели на завалинку, на которой уместились две широкие доски, на них и присели. В свете уличной лампочки, что освещала двор Лидии, она заметила коротко остриженные волосы дочери, ее уставшее обветренное лицо, строго сомкнутые губы. Совсем не похожа она была на те рисунки, что каждый день показывала Оля.
- Пойдем, доча, чего сидеть-то зря, - поднялась устало. Остановилась у самой двери. – Олюшка может тебя и не узнает, другой она тебя представляла, в красивых платьях рисует… так, что не отчаивайся, если не признает, может даже...
- Поняла я, мама, ты хотела сказать, может даже испугается… забыла она меня, да и я сама на себя не похожа, красоты не прибавилось…
- Не обижайся, дочка, я про Олюшку думаю, шесть лет ей уже, про тебя все время спрашивала…
Они вошли. – Олюшка, глянь, кто к нам приехал, - позвала Лидия.
Вера стояла у порога. Медленно стянула с головы платок. Оля оторвалась от рисования, карандашик выпал из рук, она соскользнула со стула, шагнула навстречу. Остановилась. И вдруг прошептала: - Мама… мама… И побежала к ней, уткнулась опешившей Вере в колени лицом, подняла голову и всё шептала: - Мама, мамочка, ты приехала…
Вера, быстро скинула пальто, оно упало прямо на пол, наклонилась к девочке, а потом опустилась перед ней на колени, чтобы лучше ощущать ее. Лидия с изумлением смотрела на внучку, не ожидала, что так быстро признает мать. Никого раньше матерью не называла, ни разу не ошиблась, а тут как будто маленьким своим сердечком видела.
Вера разглядывала личико девочки, гладила ее волнистые светлые русые волосы, стесняясь себя самой.
- Мама, мне бы умыться, - обратилась она к Лидии, - а лучше ополоснуться.
- Так банька подтоплена, стирала я, сходи, полотенце сейчас дам, а лучше давай покормлю, а потом банька, голодная, поди…
- Нет, мама, сначала в баню.
- Я с тобой, - попросилась Оля, испуганно глядя на Веру.
- Не бойся, доча, я скоро, не бойся, не уеду я.
К ночи снова пошел снег. – Вот же, дуреха я, сметала снежок, а он снова пошел, завтра опять убирать, - бормотала Лидия, заметив, как Вера с Олюшкой легли спать.
Девочка прижалась к матери, обняв ее за шею. – Мама, ты не уедешь?
- Нет, что ты, я только приехала… и куда я теперь от тебя… вот же чудеса какие, узнала меня сразу…
Оля приподнялась, посмотрела матери в лицо. – Ты у меня самая… самая красивая. – Сказала она с такой теплой, что Вере стало жарко от ее слов. Она коснулась своих коротких волос, лица… и ей так захотелось, в самом деле, стать снова красивой, как прежде. Ради дочери, так искренне любившей её. Чтобы кожа вновь была атласной, чтобы волосы прикрывали плечи… Она тихо заплакала, впервые за этот вечер. И вообще, впервые за долгое время. Казалось, ничто ее не растрогает… а ведь тронуло, слова дочки тронули, значит и впрямь она для нее самая красивая.
- А с кем я в садик пойду? С тобой или с бабушкой?
- Конечно со мной. Теперь всегда со мной. – Вера поправила одеяло. – Спи, Олюшка, постарайся уснуть. – И девочка послушно закрыла глаза.
А Вера, вдыхая аромат родного дома, понимала, что вряд ли уснет в эту ночь. Было тихо, только слышно, как отсчитывал секунды будильник.
- Не спишь? – Спросила мать.
- Не сплю. Дышу, мама, домом дышу…
- Спросить хотела… что же ты… так и оставишь ему, простила, значит?
- Не то чтобы простила, а почти забыла, ничего не чувствую.. два года маялась там, а на третий, как рукой сняло, устала видно обиду носить.
- Как же ты попала в его сети, доча, влюбилась видно, эх, да не в того. Да ладно бы, дитё от него, а то ведь подставил он тебя, магазин-то твой он снабжал, как-никак начальник отдела рабочего снабжения, он с того имел, а ты в тюрьму пошла и про него ни слова не сказала…
- Хватит, мама, об этом, не хочу вспоминать. Пусть живет, как сможет, а у меня теперь своя жизнь… только не знаю, с чего начать.
Лидия не стала больше ничего говорить, а только тяжело вздохнула.
На другой день еще с утра пришел дядя Коля, старший брат Лидии. В овчинном тулупе и шапке-ушанке, сел у дверей в подшитых валенках. Из комнаты вышла Вера. – Ну, здравствуй, племянница, - стараясь оставаться строгим, нахмурил брови. Поднялся, не сводя взгляд с Веры.
- Здравствуй, дядя Коля, - она подошла к нему.
- Ну, давай хоть обнимемся, родня как-никак, - и троекратно поцеловал ее. Дядя Коля был строим, особенно к молодежи. И детей своих в строгости растил, и к Вере строго относился, и сколько потом выговаривал за «неудачную торговлю», за то, что намеренно пошла на воровство. Вера уже и не надеялась на его прощение, а он пришел и не единым словом не вспомнил о прошлом.
Дядя Коля подсел к столу, закинув ногу на ногу, постукивал костяшками пальцев по нему. – Я так понимаю, в торговлю тебе путь заказан, не возьмут, - он махнул рукой, - да и ладно, нечего туда соваться. Но работу подыскать надо. Слыхал я, цех пошивочный в райцентре открывают… может и тебя возьмут.
Вера усмехнулась. – Да уж пришлось мне поработать на швейном производстве, три года строчила на машинке. – Оля подбежала к матери и залезла на колени.
- Ну, так и чего, чай не барыня выбирать себе работу, в начальники всё одно не возьмут, - нахмурился дядя Коля. Потом вспомнил про леденец, припасенный для Оли, достал из кармана и протянул девочке.
Оля раньше с радостью брала гостинцы, а тут, заметив суровость дяди Коли к Вере, прижалась к матери, сидела не шелохнувшись.
- Ну, ты чего, возьми леденец, - шепнула Вера, дядь Коля угощает… для тебя-то он дедушка… возьми.
Оля взяла гостинец и тихо сказала: - Спасибо.
______________
В садике воспитатели с любопытством разглядывали вернувшуюся из тюрьмы Веру Струнину, исхудавшую, с заостренными чертами лица, в старом пальтишке и в материной шали. Вера чувствовала эти любопытные взгляды, сторонилась их, стеснялась, понимая, что изменилась она. А хотелось выглядеть лучше – именно из-за Оли, чистой и доброй девочки, искренне любившей ее и так крепко державшей ее за руку.
Почти под самый новый год, устроилась Вера на работу в швейный цех в райцентре. Приехала домой уже вечером.
- Ну что, не беспокоит он тебя? – Спросила Лидия. – Знает, поди, что освободилась ты.
- Узнала я сегодня, случайно, на остановке в райцентре бабы говорили… арестовали его, говорят, проворовался.
- Да что ты?! – Лидия от удивления застыла на месте. – Вот же прорва, не угомонился, мало ему было твоего горького примера, мало ему было, что ты умолчала про него тогда, на себя всё взяла… Да-ааа, сколько веревочке не виться…Дитё тебе сделал, под статью подвел, а сам в кусты тогда…
- Я, мама, не радуюсь его аресту, но и не печалюсь, без меня он свою голову туда засунул, пусть теперь сам за себя и отвечает, а я, слава Богу, ни причем, ни слова о нем не сказала тогда. Мне есть теперь о ком переживать, у меня Олюшка растет.
- Ох, совсем забыла, - Лидия, всплеснула руками, словно упустила что-то важное. – Еще до твоего приезда, Вера, в садике про костюм говорили, про новогодний, какую-то там снежинку выдумали. А где ее взять, не знаю.
- Так это костюм снежинки, наверное. Самим надо делать, - сказала Вера и задумалась.
Оля, услышав разговор, подсказала: - Нам сказали, что на утреннике все мальчики будут зайчики, а девочки – снежинки. Вот!
- Это хорошо, только где взять эту «снежинку», - Вера открыла комод, нашла небольшой кусок от белой блузки, которую когда-то шила на заказ, потом достала елочные украшения с блестящими гирляндами. Они хоть и старенькие, но блеска своего не потеряли, нашла тесьму, достала вату, разложив все это на столе.
- Чего собралась делать? – Спросила Лида.
- Да вот смотрю, получится ли костюм снежинки для Оли сообразить.
- Ох, не знаю, ты же не портниха.
- Не портниха, но шить научилась, даже кроить там пробовала, может и сейчас получится. Она погрузилась в работу, сняв мерки с Оли. Почти до самого утра корпела, отмеряя, выкраивая, подшивая, украшая.
- Это что, мне? – Оля, еще сонная, прошлепала босыми ногами в зал.
- Тебе, примеряй!
Платьице село как влитое, девочка щупала его подол, кружилась, смотрела в зеркало, смеялась. А Вера, усталая, не спавшая почти всю ночь, любовалась ею, сдерживая слезы. Вот оно начало, о котором она думала еще там, отбывая срок. Не знала с чего начать на свободе… а оно вдруг само скатилось на нее, как счастье с горки, и все стало понятно в этой жизни. Вот оно начало ее новой жизни – крутится перед ней, подбегает, прижимается, чмокает в щеку, смеется.
- Ты у меня самая красивая, - говорит Вера, обнимая дочь.
- Да-да, это ты, мамочка, моя самая красивая! – Подпрыгивает от радости девочка. И хочется верить, что так же всю жизнь они будут счастливы...
Татьяна Викторова.
Спасибо за ваши комментарии и лайки.
Следующая публикация
Комментарии 8
Рассказ житейский. Конец счастливый.