Предыдущая публикация
30 сентября
«…Мой ангел, ваша любовь – единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка… Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней всё моё счастье.»
Александр Пушкин, из письма Н. Гончаровой, 1830 год.
Пять писем Пушкина жене
В русской литературе много великих произведений о любви, но её язык – простой и понятный, точный и выразительный, сочинил для нас Александр Сергеевич Пушкин в своих стихотворениях. Какими же словами он признавался в любви своей жене – любимой и единственной? В письмах, не предназначенных для посторонних глаз...
В русской литературе много великих произведений о любви, но её язык – простой и понятный, точный и выразительный, сочинил для нас Александр Сергеевич Пушкин в своих стихотворениях. Какими же словами он признавался в любви своей жене – любимой и единственной? В письмах, не предназначенных для посторонних глаз...
ИЗ ПИСЬМА НАТАЛЬЕ ГОНЧАРОВОЙ. 30 СЕНТЯБРЯ 1830 Г. ИЗ БОЛДИНА В МОСКВУ.
«…Мой ангел, ваша любовь – единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка… Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней всё мое счастье. Позволяете ли вы обнять вас? Это не имеет никакого значения на расстоянии 500 верст… Прощайте же, мой ангел.– Сердечный поклон Наталье Ивановне; от души приветствую ваших сестриц и Сергея. Имеете ли вы известия об остальных?»
ИЗ ПИСЬМА НАТАЛЬЕ ГОНЧАРОВОЙ. 22 СЕНТЯБРЯ 1832 Г. ИЗ МОСКВЫ В ПЕТЕРБУРГ
«…Не сердись, женка; дай слово сказать. … Теперь послушай, с кем я путешествовал, с кем провел я пять дней и пять ночей. То-то будет мне гонка! с пятью немецкими актрисами, в желтых кацавейках и в черных вуалях. Каково? Ей-богу, душа моя, не я с ними кокетничал, они со мною амурились в надежде на лишний билет. Но я отговаривался незнанием немецкого языка и, как маленький Иосиф, вышел чист от искушения…»
ИЗ ПИСЬМА НАТАЛЬЕ ГОНЧАРОВОЙ. 30 СЕНТЯБРЯ 1832 ГОДА. ИЗ МОСКВЫ В ПЕТЕРБУРГ.
«Грех тебе меня подозревать в неверности к тебе и в разборчивости к женам друзей моих. Я только завидую тем из них, у коих супруги не красавицы, не ангелы прелести, не мадонны etc. etc. Знаешь русскую песню —
Не дай бог хорошей жены,
Хорошую жену часто в пир зовут.
А бедному-то мужу во чужом пиру похмелье,
да и в своем тошнит…»
ИЗ ПИСЬМА НАТАЛЬЕ ГОНЧАРОВОЙ. 9 СЕНТЯБРЯ 1833 ГОДА. ИЗ ОРЕНБУРГА В ПЕТЕРБУРГ.
«Что, женка? скучно тебе? мне тоска без тебя. Кабы не стыдно было, воротился бы прямо к тебе, ни строчки не написав. Да нельзя, мой ангел. Взялся за гуж, не говори, что не дюж — то есть: уехал писать, так пиши же роман за романом, поэму за поэмой. А уж чувствую, что дурь на меня находит — я и в коляске сочиняю, что же будет в постеле?...
Как я хорошо веду себя! как ты была бы мной довольна! за барышнями не ухаживаю, смотрительшей не щиплю, с калмычками не кокетничаю — и на днях отказался от башкирки, несмотря на любопытство, очень простительное путешественнику. Знаешь ли ты, что есть пословица: на чужой сторонке и старушка божий дар. То-то, женка. Бери с меня пример».
ИЗ ПИСЬМА НАТАЛЬЕ ГОНЧАРОВОЙ. 30 ОКТЯБРЯ 1833 Г. ИЗ БОЛДИНА В ПЕТЕРБУРГ.
«Теперь, мой ангел, целую тебя как ни в чем не бывало, и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. Гуляй, женка, только не загуливайся и меня не забывай. Мочи нет, хочется мне увидать тебя причесанную à la Ninon, ты должна быть чудо как мила. Как ты прежде об этой старой к... не подумала и не переняла у ней ее прическу? Опиши мне свое появление на балах, которые, как ты пишешь, вероятно, уже открылись. Да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай.
Я не ревнив, да и знаю, что ты во всё тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышнею, всё, что не comme il faut, всё, что vulgar... Если при моем возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя.»
***
4 февраля 1837 года в Петербурге на самом модном и блестящем балу, который каждую зиму давал граф Воронцов-Дашков, на балу, где собирался весь цвет общества и неизменно бывал император, произошло нечто ужасное…
Дантес оскорбил Наталью Николаевну Гончарову, жену Пушкина. Сохранилось множество свидетельств, что в тот вечер Дантес вёл себя особенно вызывающе. Рассказывали о каком-то совершенно неприличном, казарменном каламбуре, с которым Дантес обратился к Наталье Николаевне.
Вот строки из дневника Долли Фикельмон: «На... балу он так скомпрометировал госпожу Пушкину своими взглядами и намёками, то все ужаснулись...»
Годы спустя Анна Ахматова тонко подметит: «Дуэль произошла оттого, что геккерновская версия взяла верх над пушкинской, и он увидел свою жену, т.е. себя опозоренным. Спасти репутацию поэт мог только ценой жизни. Другого способа остановить наглость Геккернов и клевету у него не было...»
***
Дантес был усыновлен бароном Геккерном, голландским подданным, проживавшим в России. Процедура осуществлялась с нарушением законов («сыну» было больше 18 лет; усыновляемый не жил с усыновителем под одной крышей на протяжении требуемых 6 лет; посланник Нидерландского двора Геккерн не достиг 50 лет). Что давало почву для сплетен о бисексуальности молодого француза. Переписка приемного отца и названного сына велась в самых нежных тонах, мужчины обращались к другу не иначе как «ангел мой». Впрочем, это было довольно обычным явлением для пушкинской поры.
«…Мой ангел, ваша любовь – единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка… Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней всё мое счастье. Позволяете ли вы обнять вас? Это не имеет никакого значения на расстоянии 500 верст… Прощайте же, мой ангел.– Сердечный поклон Наталье Ивановне; от души приветствую ваших сестриц и Сергея. Имеете ли вы известия об остальных?»
ИЗ ПИСЬМА НАТАЛЬЕ ГОНЧАРОВОЙ. 22 СЕНТЯБРЯ 1832 Г. ИЗ МОСКВЫ В ПЕТЕРБУРГ
«…Не сердись, женка; дай слово сказать. … Теперь послушай, с кем я путешествовал, с кем провел я пять дней и пять ночей. То-то будет мне гонка! с пятью немецкими актрисами, в желтых кацавейках и в черных вуалях. Каково? Ей-богу, душа моя, не я с ними кокетничал, они со мною амурились в надежде на лишний билет. Но я отговаривался незнанием немецкого языка и, как маленький Иосиф, вышел чист от искушения…»
ИЗ ПИСЬМА НАТАЛЬЕ ГОНЧАРОВОЙ. 30 СЕНТЯБРЯ 1832 ГОДА. ИЗ МОСКВЫ В ПЕТЕРБУРГ.
«Грех тебе меня подозревать в неверности к тебе и в разборчивости к женам друзей моих. Я только завидую тем из них, у коих супруги не красавицы, не ангелы прелести, не мадонны etc. etc. Знаешь русскую песню —
Не дай бог хорошей жены,
Хорошую жену часто в пир зовут.
А бедному-то мужу во чужом пиру похмелье,
да и в своем тошнит…»
ИЗ ПИСЬМА НАТАЛЬЕ ГОНЧАРОВОЙ. 9 СЕНТЯБРЯ 1833 ГОДА. ИЗ ОРЕНБУРГА В ПЕТЕРБУРГ.
«Что, женка? скучно тебе? мне тоска без тебя. Кабы не стыдно было, воротился бы прямо к тебе, ни строчки не написав. Да нельзя, мой ангел. Взялся за гуж, не говори, что не дюж — то есть: уехал писать, так пиши же роман за романом, поэму за поэмой. А уж чувствую, что дурь на меня находит — я и в коляске сочиняю, что же будет в постеле?...
Как я хорошо веду себя! как ты была бы мной довольна! за барышнями не ухаживаю, смотрительшей не щиплю, с калмычками не кокетничаю — и на днях отказался от башкирки, несмотря на любопытство, очень простительное путешественнику. Знаешь ли ты, что есть пословица: на чужой сторонке и старушка божий дар. То-то, женка. Бери с меня пример».
ИЗ ПИСЬМА НАТАЛЬЕ ГОНЧАРОВОЙ. 30 ОКТЯБРЯ 1833 Г. ИЗ БОЛДИНА В ПЕТЕРБУРГ.
«Теперь, мой ангел, целую тебя как ни в чем не бывало, и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. Гуляй, женка, только не загуливайся и меня не забывай. Мочи нет, хочется мне увидать тебя причесанную à la Ninon, ты должна быть чудо как мила. Как ты прежде об этой старой к... не подумала и не переняла у ней ее прическу? Опиши мне свое появление на балах, которые, как ты пишешь, вероятно, уже открылись. Да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай.
Я не ревнив, да и знаю, что ты во всё тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышнею, всё, что не comme il faut, всё, что vulgar... Если при моем возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя.»
***
4 февраля 1837 года в Петербурге на самом модном и блестящем балу, который каждую зиму давал граф Воронцов-Дашков, на балу, где собирался весь цвет общества и неизменно бывал император, произошло нечто ужасное…
Дантес оскорбил Наталью Николаевну Гончарову, жену Пушкина. Сохранилось множество свидетельств, что в тот вечер Дантес вёл себя особенно вызывающе. Рассказывали о каком-то совершенно неприличном, казарменном каламбуре, с которым Дантес обратился к Наталье Николаевне.
Вот строки из дневника Долли Фикельмон: «На... балу он так скомпрометировал госпожу Пушкину своими взглядами и намёками, то все ужаснулись...»
Годы спустя Анна Ахматова тонко подметит: «Дуэль произошла оттого, что геккерновская версия взяла верх над пушкинской, и он увидел свою жену, т.е. себя опозоренным. Спасти репутацию поэт мог только ценой жизни. Другого способа остановить наглость Геккернов и клевету у него не было...»
***
Дантес был усыновлен бароном Геккерном, голландским подданным, проживавшим в России. Процедура осуществлялась с нарушением законов («сыну» было больше 18 лет; усыновляемый не жил с усыновителем под одной крышей на протяжении требуемых 6 лет; посланник Нидерландского двора Геккерн не достиг 50 лет). Что давало почву для сплетен о бисексуальности молодого француза. Переписка приемного отца и названного сына велась в самых нежных тонах, мужчины обращались к другу не иначе как «ангел мой». Впрочем, это было довольно обычным явлением для пушкинской поры.
Следующая публикация
Комментарии 7