Эту историю рассказал Анатолий Равикович, известный зрителям по роли Хоботова из «Покровских Ворот». После окончания ЛГИТМиКа его распределили работать в драмтеатр Комсомольска-на Амуре.

В пятнадцать лет, продутый на ветру Газетных и товарищеских мнений, Я думал: «Окажись, что я не гений, — Я в тот же миг от ужаса умру!..» Садясь за стол, я чувствовал в себе Святую безоглядную отвагу, И я марал чернилами бумагу, Как будто побеждал ее в борьбе! Когда судьба пробила тридцать семь. И брезжило бесславных тридцать восемь, Мне чудилось — трагическая осень Мне на чело накладывает тень. Но точно вызов в суд или собес, К стеклу прижался желтый лист осенний, И я прочел на бланке: «Ты не гений!» — Коротенькую весточку с небес. Я выглянул в окошко — ну нельзя ж, Чтобы в этот час, чтоб в этот миг ухода Нисколько не испортилась погода, Ничуть не перестроился пейзаж! Все было прежним. Лужа на крыльце. Привычный контур мусорного бака. И у забора писала собака С застенчивой улыбкой на лице. Все так же тупо пялился в окно Знакомый голубь, важный и жеманный.. И жизнь не перестала быть желанной От страшного прозренья моего…

"Как хорошо могли бы жить все люди на свете, если бы они только захотели, если бы они только понимали!" "Дружба! Сколько людей на свете произносят это слово, подразумевая под ним приятную беседу за бутылкой вина и снисхождение к слабостям друг друга! А какое отношение это имеет к дружбе? Нет, мы дрались по всякому поводу, мы совсем не щадили самолюбия друг друга, — да, если мы были несогласны, мы наносили друг другу "ножевые" раны! А дружба наша от этого только крепла, она мужала, она точно наливалась тяжестью..." "...должно же быть у человека в душе святое, то, над чем, как над матерью родной, нельзя смеяться, говорить неуважительно, с издёвкой". "...разве в юности заботятся о том, чтобы понимать друг друга, — радость состоит в чувстве доверия, в возможности поделиться". "Для любви равно необходимы и суровые испытания жизни, и живые воспоминания того, как она, любовь, начиналась. Первые связывают людей, вторые не дают стареть. Велика связующая сила совместного пути, если вас всегда волнует чувство, могущее быть выраженным всего лишь двумя словами: "А помнишь?" Это даже не воспоминание. Это вечный свет молодости, зов в дальнейший путь, в будущее. Счастлив тот, кто сохранил это в сердце своем..." "Ничто так не сближает людей, как пережитые вместе трудности". "Только слабый духом и жалкий человек, будучи поставлен на чрезвычайное дело в чрезвычайных обстоятельствах и не выполнив его, способен жаловаться на то, что другие люди виноваты в этом". "Повезло же тебе родиться в такое время, когда войны нет. Ты живёшь в местах, где порастают седой травой братские могилы воинов, сложивших головы за то, чтобы ты жил счастливо, и до сегодняшних дней шумит слава полководцев тех великих лет".

- Осень 1965 года. Тогда я по дополнительному набору поступил в Щукинское театральное училище. Поселили в общежитие, где в одной комнате оказались трое рижан: Леонид Пярн, Борис Галкин и я, а также Сергей Вараксин из Свердловска и Леня Филатов из Ашхабада. Такая пятерка. Жили на улице Трифоновской, в доме 45Б — место веселое и известное театральной Москве.
- Многие годы спустя Лёня делился зарисовкой о чиновнике из Госкино, который приехал в Италию проконтролировать ход съемок картины «Чичерин» (в этом фильме Александра Зархи Леонид Филатов сыграл заглавную роль. — «Культура»). Сначала для отвода глаз он отправился по музеям, полюбовался достопримечательностями, затем приступил к тому, ради чего, собственно, и прибыл на Запад, — пошел по магазинам. К визиту подготовился серьезно, выучив важную итальянскую фразу: «Куанто коста?», что в переводе на русский означает «сколько стоит». Да вот незадача. Учил, учил, а, переступив порог заветного супермаркета, перепутал и воскликнул: «Коза ностра». Окружающие, осознав, что к ним пожаловала сицилийская мафия, рухнули на пол и прикрыли головы руками. Необыкновенно смешной рассказ был у Лёни, и не поверить в «нападение» преступников и отчаянную нелепость советского службиста казалось невозможно.
- Его отличная работа — Актер в горьковском «На дне», где он тонко передавал скорбное разочарование в мечтах. В «Последних днях» Михаила Булгакова Лёне достался стукач — тот, что следит за Пушкиным, выполняя поручение Третьего отделения.
Докладывая жандарму результаты слежки, вдруг начинал читать: «Буря мглою небо кроет...» С самозабвением выводил строки: «То по кровле обветшалой вдруг соломой зашуршит, то, как путник запоздалый, к нам в окошко...» Дойдя до слова «застучит», делал паузу и произносил — «настучит», более понятный для себя однокоренной вариант.
Лёня достаточно серьезно относился к сочинительству, без него не мог. Хотя лукаво называл свои стихи «стишками», о процессе творчества говорил — «пописываю», а свои пьесы, но это уже позже, именовал «фигней» — скажем так, хотя слово употреблял похлеще.
- А еще он придумывал однокурсникам тексты для самостоятельных отрывков. Это была наша мистификация. Довольно бестактная. Мы не загружали себя поиском литературного материала, а сразу обращались к Лёне. Педагогам говорили, что представляем фрагменты пока неизвестных в России опусов зарубежных драматургов. Экзаменаторы не признавались, что пьесы и авторы им не знакомы. Мы это понимали и объявляли: отрывок из нового произведения молодого поляка Ежи Юрандота или начинающего драматурга из Италии Нино Палумбо.
- Разоблачение настигло внезапно, и развязка оказалась печальной. Играли мы сцену из якобы неопубликованной, по случаю найденной пьесы Артура Миллера. Все педагоги зашлись в похвалах американскому автору, популярному тогда в советском театре.
Восторги зашкаливали, получалось, что нашим удачным показом мы обязаны исключительно гениальному тексту. Правдолюб Боря Галкин не выдержал несправедливости и вступился: «Да это Лёня Филатов написал».
Повисла тягостная пауза. Ректор Борис Евгеньевич Захава, увлекавшийся Миллером, побагровел. Педагоги впали в оцепенение, некоторые неловко ухмылялись. Молчание прервала грозная фраза: «Вы понимаете, что сделали из нас идиотов?» Простили нескоро. Не обижался только Юрий Васильевич Катин-Ярцев — один из самых любимых наших педагогов. Он, как выяснилось, давно подозревал нас в розыгрыше и ожидал, когда Филатов сочинит что-нибудь за Шекспира или Гёте.
- Афоризмы Филатова тоже уходили в народ. Острых характеристик Лёни опасались. Он лаконично припечатывал словом. Излагал свои мысли кратко, как в поговорке, и снайперски точно. Фразы из сказки «Про Федота-стрельца, удалого молодца» повторяют и стар и млад.

Этот листочек календаря Особенным кажется почему-то. Двадцать четвертое декабря – День прибавился на минуту! Вчера еще солнце щурило глаз, Так, словно было на всех надуто. И вдруг улыбнулось. И день сейчас Семь часов и одна минута! Минута. Ну что там она дает?! И света намного ли больше брызнет? Но эта минута – солнцеворот! Первый, радостный лучик жизни. По книгам старинным пришло Рождество. Пусть так. Но для нас Рождество не это. Есть более яркое торжество: В холодной зиме зародилось лето! И пусть еще всюду мороз и снег, Но тьма уже дрогнула, отступает… Припомни, ведь и с тобой, человек, Вот так же точно порой бывает. Вспомни, как тяжко пережил ты Недуг иль тоску, что бездонней моря, Потерю близкого, крах мечты – Короче: большое-большое горе. Казалось, ни жить, ни дышать нельзя, Что мрак навсегда в твою душу ляжет, Что кончились радости, смех, друзья, А сердце стало чернее сажи… Но время, не зря говорят, – река, А в ту же реку не входят дважды. И как твоя рана ни глубока, И как ни терзает тебя тоска, Но вспомни-ка, вспомни, как ты однажды Вдруг, слушая музыку, вновь постиг, Заметил, как мчатся над речкой утки, А где-то, пускай на короткий миг, Вдруг улыбнулся какой-то шутке. Пусть мир еще тесен, словно каюта, Печаль не исчезла и не прошла, И все-таки дрогнула в сердце мгла! День прибавился на минуту! А довелось ли тебе познать Любовь настоящую, но несчастливую, Сначала – большую, сначала – красивую, Потом – словно плеть, оскорбительно-лживую, Такую, что лучше не вспоминать?! И было обиду ни смыть, ни измерить. Казалось, все лживо: и мрак, и свет. Что честных людей уже в мире нет И больше нельзя ни любить, ни верить. И дичью казались любые страсти, Все ведь кругом для себя живут, А те, что кричат о любви и счастье, – Либо ломаются, либо лгут! И все же тоска не живет до гроба! Есть в жизни и мудрость, и свой резон. Ведь человек не рожден для злобы, Он для хорошего в мир рожден. Помнишь, как вдруг ты светло проснулся? Нет, боль не прошла, не исчезла, нет! Но ты точно к людям вдруг потянулся, От доброй улыбки не отвернулся, А как-то тепло посмотрел в ответ… Нет, нет, спохватясь, не смотри уныло, Себя не брани, не пугайся зря. Это в душе твоей наступило Двадцать четвертое декабря! Чувствуешь: беды отходят прочь, Сердце легким стучит салютом… Кончилась самая длинная ночь, День прибавился на минуту! 1971