– В молодости я прошёл суровую школу службы на флоте, где действует закон «Один за всех!». В театре, где каждый сам за себя потому и выжил, что на флоте видел всё: как люди сходили с ума, умирали... Если бы не трагедия в Охотском море, когда несколько судов попали в обледенение и многие из моих друзей погибли, я бы, наверное, до сих пор морячил. Помню, как мать, встретив меня на причале, сказала: «Всё. Или море, или я. Не могу больше». Она была вся седая, потому что нас там уже похоронили. Я вынужден был списаться на берег. А через какое-то время случайно попал на дипломный спектакль «Иванов» с Валерой Приемыховым в роли доктора Львова. Я был так потрясен увиденным, что пошёл на берег Амурского залива и дал себе слово, что буду актёром. Мама с отцом расстались, когда мне было четыре года. Жизнь у неё была непростая: на кирпичном заводе работала и шпалы на железной дороге ворочала. Мама была красавицей: сама статная, черты лица тонкие. А руки мозолистые, пальцы толстые, разбитые работой. Но она этими пальцами лихо играла на балалайке, песен и частушек знала сотни. Она меня воспитала так, что я не знаю слова «гордыня». Гордость во мне есть, а гордыни нет. Дороже, чем звания и награды, уважение людей. Как-то мне предложили 50 000 евро за рекламу банка, и я отказался, чем вызвал удивление. Но ведь где-то в моём Забайкальском посёлке тётя Нюра сядет у телевизора, увидит меня и скажет: «Сделаю так, как Михайлов говорит, я ему верю». Сделает и пострадает. Как я могу её предать? Жизнь не раз подавала мне знаки: надо что-то менять. После спектакля «Смерть Иоанна Грозного» в Малом театре я серьёзно болел, находился между жизнью и смертью. Я просил руководство театра убрать слово «смерть» из заглавия, буквально на коленях стоял, чувствовал – будет беда! Но не послушали, посмеялись. И случилась катастрофа: я тяжело заболел, полгода провёл в Склифе, двадцать килограмм веса долой, одни кости остались. Георгий Васильевич Свиридов, когда увидел меня после болезни, обнял и заплакал: «Я молился за тебя, сынок, знал, что ты вернёшься!» После возвращения оттуда на многое стал смотреть по-новому, появились другие ценности: во втором браке родилась девчонка, я набрал курс, учу студентов. Значит, так было нужно, если ангел-хранитель спас. Ещё в юности. Если я о чём-то задумаюсь, рано или поздно это обязательно случается. Вот мечтал быть моряком – и сбылось. Мечтал стать актёром – получилось! Задумал увидеть Северный полюс – и уже дважды там побывал. Ничего более потрясающего в своей жизни не видел. Два с половиной метра толщина льда, а под ним – четыре с половиной километра Ледовитого океана! Солнце светит, вокруг торосы – розовые, синие, малиновые, красные… И такие через тебя токи проходят! Прав был Тарковский в «Солярисе» – океан мыслит. – Уже давно не выхожу на сцену Малого театра, снимаюсь редко. Хотя всё складывалось неплохо – роли у меня были. Но когда я вижу сегодня, как здоровые мужики с медвежьими шеями играют в «пиф-паф», мне становится стыдно. Я устал от карликовой режиссуры, считающей, что чесать правой рукой левое ухо – это нормально. Эти прыгучие ребята – современные режиссёры– могут на сцене раздеть догола героев Чехова, а персонажей Островского посадить на писсуары. Стало модным самоутверждаться через великую драматургию вместо того, чтобы попытаться её понять. Но я в этом участвовать не хочу. Окончательно профессия меня пока не отпускает, однако того фанатизма, с которым я когда-то пришел работать в театр, уже нет. Так что с горя не сопьюсь. Для многих наших артистов эта вредная привычка стала роковой... После фильма «Мужики!..» ко мне то и дело подходили незнакомые люди с предложением выпить за компанию. Откажешь – обидятся, скажут, загордился. Пришлось самым назойливым говорить, что не пью, потому что подшит. А вообще главный урок пития я усвоил ещё в семнадцать лет, когда впервые крепко напился и меня волоком притащили на судно. Спустя время в каюту входит боцман и как влепит мне! А на другой день говорит: «Запомни закон моря, сынок: знай, с кем пить, когда и сколько. Не запомнишь – сдохнешь!» Вот я и запомнил на всю жизнь. – Сегодня нет таких фильмов, как «Любовь и голуби» или «Мужики!..», которые любила и знала вся страна.Но я надеюсь, что такие фильмы будут. Я ведь в сценарии фильма «Мужики!..» поначалу ничего интересного для себя не увидел. Только потом узнал, что в основу сюжета положена реальная история. Благодаря «Мужикам!..» воссоединились столько семей! Я получал письма со всей страны: «Собирались разводиться, но посмотрели фильм – и как обожгло. Что же мы делаем, у нас ведь дети?!» А как народ принял картину «Любовь и голуби»! Начальство говорило: что это за деревня? Лубок! Но сколько в этих героях нравственной чистоты, доброты, юмора. – Возможно, поэтому спектакль «Любовь – не картошка, не выбросишь в окошко», так любит публика. Он чем-то схож с фильмом «Любовь и голуби»... Та же природа юмора – корневая, народная. Сколько там узнаваемых образов, ситуаций! А какой колоритный язык у автора пьесы Степана Лобозерова! Я очень люблю этот спектакль, с удовольствием играю вместе с моими замечательными партнершами – Ниной Усатовой и Кирой Крейлис-Петровой. И публика его любит, потому что в людях сидит тоска по русской деревне. Александр Михайлов.

Молодой рекой без устали плыви И не бойся, простудившись, заболеть. Возраст — это понимание любви Как единственного чуда на земле. Я живу, судьбу свою кляня, Не желая для себя судьбы иной. Возраст — это размышления о днях, Проведённых за родительской спиной. На столе моём разнузданный портвейн Превратился в респектабельный кагор. Возраст — это радость за друзей, Не сумевших превратиться во врагов. Верно ли сумели мы прочесть Десять фраз, оставленных Христом? Возраст — это стоимость свечей, Превышающая стоимость тортов. Кто ты есть? Чего в себе достиг? Чей ты друг и кто твои друзья? Возраст — это приближение мечты В окончании земного бытия. Смерть, конечно, человечество страшит, Но какие там у нас с тобой года! Возраст — это состояние души, Конфликтующее с телом… иногда