ЗАБЫТОЕ ИМЯ... (2)

То ли разговор с детьми не прошел бесследно для Сергея Анатольевича, то ли сказалось напряжение, в котором он жил в последние годы – куда не кинь, бизнес – это жестокий бой, в котором нельзя расслабляться, а только Никитина надолго уложили в больницу. Врачи говорили о том, что ему один шаг остался до ин-фаркта, который может стать фатальным. Так что нечего думать о скором возвращении к делам, а нужно подбирать хороший санаторий, и после выписки – провести еще месяц там.
Ну он же дед уже, настоящий дед, – чуть ли не стонал Максим, – Ну куда он рвется рулить всем...При таком состоянии здоровья уже место на кл—ад—бище присматривают, и меню на поминки составляют, а он по-прежнему хочет командовать.... Старый ду—рак!
Сестра его, Людмила, молчала. После резкой отповеди отца – она вела себя очень осторожно, избегала любых слов, которые кто-то может передать отцу, и они ему не понравятся.
Людмила не видели ничего трагичного для себя в том, что отец лишит Максима наследства. В душе она была уверена в том, что ее-то интересы не совпадают. Людмила всегда была любимицей отца, и он не раз повторял, что дочерей нужно защищать, так как у них гораздо меньше возможностей пробитья в жизни, чем у сыновей.
О существовании Жени наследники Никитина были прекрасно осведомлены. Но ни ее мать, ни сама Женя - до сей поры им нисколько не мешали. Для Максима и Людмилы – Женя была чем-то вроде недорогого хобби отца. Подарки, которые он делал дочери, представлялись им совершенно незначительными.
Краем уха слышали они и о том, что Женя потеряла ребенка, и до сих пор не обзавелась новым.
Максим работал, и это отвлекало мысли, позволяло ему в какой-то степени держать себя в руках. Людмила же откровенно тосковала в России. Стоял октябрь. Осень в этом году была на редкость теплой, но Людмила привыкла проводить осень и зиму в теплых краях, и теперь не знала, чем себя занять. Брат запретил ей уезжать, пока отец в больнице, и она бродила по своему огромному дому, изнывая от скуки.
Лишь вечера, когда к ней приходили подруги – и велись долгие разговоры под французское вино – только эти часы Людмила не считала потерянными зря.
Брат позвонил ей в один из таких вечеров.
Ты дома? – спросил он. И уточнил, – Ты одна?...
Дома, но я..., – Людмила обвела взглядом своих «девчонок». Она не собиралась их выгонять, они так хорошо сидели...
Ладно. Даю вам время до десяти вечера, потом разгоняй свою ша-йку-лейку, я подъеду поговорить – есть очень интересные новости.
Это произвело на Людмилу впечатление. Она знала – для Максима мало что может показаться «интересным». Поэтому к тому времени как брат подъехал, Людмила освободилась – и ждала его в гостиной, откуда еще не выветрился сигаретный дым – несколько ее подружек «дымили как паровозы».
Ты помнишь Кирюху? – спросил Максим, усаживаясь.
Какого?
Того при—дур-ка, который пошел в семинарию.
Людмила поняла о ком речь.
Зря ты его обзываешь. Он весьма ушлый и далеко пойдет. Пяти лет не служит, а уже успел «сож-рать» благочинного, который его опекал, и занять его место.... Комсомолец-доброволец, бл-ин... Всегда в первых рядах....
Речь не об этом...Исповедовалась ему тут на днях одна бабка... И рассказала такую любопытную вещь...
Постой, а как же тайна исповеди?
Да ладно тебе, сними розовые очки. К тому же, нас это касается напрямую. Бабка эта раньше работала в родильном доме. И долгие годы мучилась, что совершила страшный грех....
Максим коротко пересказал всю историю. Бабка эта, то бишь, Нелли Александровна, рассказала о происшедшем, не скрывая имен и фамилий. Она-то в тайну исповеди верила...
И Кирилл совершенно верно рассудил, что эта новость может меня заинтересовать. Нас с тобой.
То есть, погоди...., – Людмила поднесла руку ко лбу, – Выходит, Женя не знает, что ее дочь жива?
Точно. Но, судя по тому, что других детей у нее нет – там что-то серьезное. Может быть, она больна, и больше родить не может...В любом случае – если она узнает про девочку, то просто с ума сойдет...
Максим поднялся с дивана и стал ходить по гостиной.
И вот, что нам нужно сделать. Разыскать эту девчонку.... Я думаю, это будет нетрудно. Имя-фамилия-адрес той бом-жихи, которая ее забрала – сохранились же.... Короче, когда мы ее найдем – мы ее увезем, сделаем тест ДНК, и тогда, когда все козыри будут в наших руках – свяжемся с Женей....Пусть откажется от любого наследства – и получит дочку. Это надежный способ решить вопрос....
А может быть, нужно действовать как-то иначе, – прикидывала Людмила, – Если мы просто поговорим с Женей, объясним ей, что для нашей семьи – она никто, и звать ее - никак....
Максим воззрился на сестру с искренним изумлением.
Ты чё, сегодня перепила? Скажи мне, кто в здравом уме откажется от ТАКИХ денег? Ты чё, думаешь Женька ответит: «Да-да, конечно, забирайте всё, мне ничего не нужно»? Да я просто уверен, что она нен-авидит нас с тобой. Потому что всю жизнь нам доставалось всё, а ей – почти ничего. Она будет считать, что справедливость, наконец, восторжествовала... И ф-иг мы с тобой увидим хоть копейку, если отец отпишет ей своё состояние.
Максим видел – Людмиле страшно. Сестра помолчала, разглаживая на коленях юбку, потом сказала:
От меня ты чего хочешь? Или это я - на твой взгляд - должна это девчонку отлавливать и прятать?
Не беспокойся. Я рассказал про всё это просто, чтобы ты была в курсе. Есть у меня люди, еще не забывшие благословенные девяностые годы... Им – что найти человека, что ук-расть его – раз плю-нуть... Вижу, вижу, что ты хочешь сказать. Хорошо...Значит, если отец тебя спросит – ты совершенно ничего не знала, и вообще тут не при делах.
*
Рита и Соня и вправду никогда не надоедали друг другу, и с годами сделались почти неразлучны. До того, как обе обзавелись мобильными телефонами, достаточно было одной подружке постучать по трубе, чтобы другая знала – ее зовут, и тут же мчалась в гости.
Мать Сони, Светлана, не раз говорила в шутку, что пора уже сделать дверь из одной квартиры в другую. Так будет еще проще. Эта мысль приходила ей в голову еще и оттого, что Олег так и не женился.
Столько времени упустил! – пеняла ему Светлана, – Ты выглядишь моложе своих лет, а Рите уже без пяти минут шестнадцать. Теперь, когда вы идете по улице, вас за пару можно принять...Но у Ритки уже скоро начнется своя жизнь, а ты, пока не поздно – заводи жену и детей.
Олег только пожимал плечами. Что ж делать, если любовь так и не встретилась на его пути, а «заводить жену» просто для собственного удобства, и потому что «так положено» в глазах общества – он не собирался.
Все эти годы Олег уделял много внимания обеим девочкам. С малых лет он брал их в походы – сначала короткие, по окрестностям. Но все равно – познакомиться с тайнами леса, научиться пользоваться компасом и различать голоса птиц, устроить пикник на поляне – все это было захватывающе интересным. Когда девочки стали старше – и маршруты сделались длиннее. А отпуск Олега всегда превращался для них в настоящее большое путешествие. Они уже обошли «живой ногой» побережье Черного моря, побывали на Урале и замахивались на Алтай.
При этом девочки очень отличались по характеру. Собственная мать звала Соню «вертихвосткой». Девчонка любила наряды, всегда имела несколько поклонников одновременно, и ей ничего не стоило пуститься в какую-нибудь рискованную авантюру.
Глядя же на Риту, Олег не раз задумывался о том, кто ее отец – потому что на его сестру девушка не была похожа абсолютно.
Олег знал, что из роддома Аллу забрали не на машине, она шла пешком. А ее очередной друг нес маленькую Маргариту. Выглядел он эпично – с синяком на половину лица.
С электричкой столкнулся. – хихикая, объяснила Алка.
Не было сомнения -она не могла дождаться момента, когда окажется дома, чтобы обмыть рождение дочки. Возможно, этот парень с фингалом и считал себя отцом Маргариты, но Олег в этом очень сомневался.
Рита с детства много читала, всегда была не по возрасту развита, и понимала Олега с полуслова. И еще была в ней какая-то изысканная красота – порой на девчонку оборачивались на улице.
«Какая же генетика нужна, чтобы уравновесить Алкину», – думал Олег.
Рите не было еще десяти, а Олег ловил себя на том, что разговаривает с ней, как со взрослой. И ни с кем он не был так искренен, и никого не было для него дороже этой девочки с черными глазами.
«А ведь если бы я не ввязался в эту историю, Рита могла остаться у Алки, в ее квартире, где постоянно трутся какие-то хахали, и где дня не проходит без пьянок», – думал Олег и цепенел от этих мыслей.
Как бы ты хотела отпраздновать свое шестнадцатилетие? – спросил он Риту.
Соня еще ничего не говорила.
Обычно подружки обдумывали подобные моменты сообща. Но на этот раз Соня заявилась с предложением самым неожиданным.
Слушай... Хочешь получить незабываемые ощущения на свою дню-ху?
Ну, – осторожно начала Рита, зная, что подруге в голову могут прийти самые бредовые мысли.
Ты же знаешь, что твоему Олегу принадлежит этот проклятый дом?
Рита даже не поняла сначала – о чем речь. Потом догадалась.
Боже мой, ты говоришь об этой развалине... Ты что, хочешь пригласить туда гостей?
Обычно в этот день к Рите приходило несколько девчонок из ее класса. Принять их в «этих руинах» – была дурная идея, которая могла прийти в голову только Соне. Но оказывается, подружка пошла дальше.
Да нет, – объяснила она нетерпеливо, – Девчонки могут посидеть у тебя как всегда – с тортом и шампанским. А мы с тобой...Короче, давай пойдем туда вечером и останемся там до утра...
Рита выразительно покрутила пальцем у виска, но Соня проигнорировала этот жест. Она рассуждала вслух:
Ключ придется попросить у Олега, хотя ключ, собственно, не нужен, там можно залезть через выбитое окно. Но ты же все равно ему скажешь, куда пошла. Или нет...можно не говорить... Скажем с тобой вместе, что решили заночевать у Ирки Латышёвой....Ирку я предупрежу.
Олегу я врать не буду, – твердо сказала Рита.
Ну тогда просто отпросишься у него. Прикинь, как будет круто....
Что там крутого? – не выдержала Рита, – Мыши? Битые стекла?
Мышей там нет, там же жр-ать, извини, нечего...Зато если мы увидим призрака....Я у отца фотоаппарат возьму – были случаи, что их удавалось сфотографировать...Привидения...
Может, ты лучше с фотошопом посидишь? Там ты не только призрака, там ты любого монстра за пять минут наклепаешь....
Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...
Рита терпеть не могла, когда подруга складывала руки на груди и начинала вот так умоляюще частить, будто от ответа зависела ее жизнь. Обычно Рита говорила в таких случаях: «Хватит играть в деточку!»
Мы просто замерзнем и не выспимся, – сказала Рита, – Но если для тебя это вопрос жизни и с-м-ерти – хорошо, я поговорю с Олегом.
И вечером она завела разговор на эту тему.
Сонина задумка? – сразу догадался Олег.
К удивлению Риты, он не отверг сразу план ее подружки. Олег сказал.
Ты знаешь, почему ходят легенды про этом дом? Он принадлежал моему другу...
Об этом я слышала.
Но может быть, я не говорил тебе о том, что он тра-гич-ески по-гиб, и, возможно, так и не нашел покоя – и дух его до сих пор обитает в этих стенах. Так что не на пустом месте появились эти слухи. Я сам однажды его видел. Поэтому я и не продаю дом – это все равно, что продать последнее пристанище.
***
-Расскажи, как всё было, – попросила Рита,
Теперь для нее странным казалось, что она не узнала всю эту историю раньше. Но если Олег молчал – значит, были у него на то свои причины. Это она тоже знала.
Он долго медлил. Так бывает, когда возвращаешься мыслями к моментам слишком дорогим, воспоминаниям, которые хранишь на протяжении всей жизни, но которые несут не только светлую радость - и боль тоже.
Наконец, Олег стал рассказывать. Про своего друга. С Юрием он познакомился в институте, но очень быстро у молодых людей возникло ощущение, что они – родные по крови. Вроде двоюродных или троюродных братьев, которые по иронии судьбы росли вдалеке друг от друга.
Юрий приехал с Кавказа. Отец его был фермером, и парень с детства узнал, какой нелегкий это труд. Он страстно любил лошадей, научился ездить верхом едва ли не раньше, чем ходить. И вообще животные льнули к нему – казалось, он ни к одному существу не может быть жесток. И эту доброту его, гармонично соединенную с внутренней силой, чувствовали все – и люди, и звери.
Как же получилось, что ты не остался с отцом, не стал помогать ему? – спрашивал Олег, – Взял и уехал за тридевять земель...
У меня много братьев, – с улыбкой говорил Юрий, – Они так и мыслили свое будущее – хотели заниматься семейным делом. А мне хотелось побродить по белу свету.
В общаге друзья жили в одной комнате, и каждые каникулы, а порой даже в выходные – обязательно куда-то отправлялись.
Попробовали альпинизм – и успешно, поднимались даже на Эльбрус, говорили меж собой и о других горах. Но больше покорения вершин манили их пещеры. В конце концов, они же готовились стать геологами...И посмотреть на глубины Земли изнутри – что могло быть заманчивее?
Где только они тогда ни побывали!
После окончания института Юрий не вернулся в родные места. И на свою часть наследства купил дом в том же городе, где поселился его друг. Казалось бы, их работа предполагала долгие отлучки, и свободное время им полагалось дорожить домашним уютом. Но нет – вместе со знакомыми спелеологами приятели отправлялись в походы снова и снова, и стоило только кому-нибудь в их компании заговорить про новый интересный маршрут, как у них загорались глаза.
У Юрия была девушка, ее звали Лиля, – рассказывал Олег, опустив глаза на свои руки, на сцепленные пальцы, – Она разделяла наши увлечения, всегда ходила с нами и очень любила Юрку. Это все чувствовали.. все.знали...что эти двое не расстанутся. А потом...
Он замолчал, чтобы овладеть своим голосом, чтобы говорить спокойно.
Короче, случился обвал в пещере. Юрка шел последним – ему и досталось. Сразу было ясно, что трогать его нельзя...Что там – позвоночник..или может, .шейные позвонки...его медики должны были эвакуировать, а не мы тащить...
И Лиля сказала, что она останется с Юркой. А мы – я и еще один парень – пошли за помощью. ... Когда мы уходили – я обернулся, и увидел, что Лиля сидит рядом с Юркой и что-то ему говорит.
А потом... Когда нас не было рядом.... Случился второй обвал, снова посыпались камни... И Лиля – она никогда не смогла себе этого простить – она успела рвануться в сторону – и уцелела. Потом она кляла себя за то, что сработал этот чер-тов инстинкт самосохранения – как она говорила.
Она осталась жива, а он...., – начала Рита.
Олег кивнул.
Мы тогда – все, кто знал Лилю, очень боялись за нее, она долго выбиралась из депре—ссии. Но семья ее поддержала, и она справилась. И я не мог себе простить тоже... Да еще оказалось, что дом свой Юрка завещал мне. Родителей его к той поре уже не было, а из прочих родственников никто не пытался оспорить его волю.
Почему же этот дом имеет такой вид, как будто никто не живет в нем уже тысячу лет? – недоумевала Рита, – И отчего о нем сложили такие легенды? Может, если друг был тебе так дорог – там надо было...ну, словом, поддерживать особняк в более-менее приличном состоянии?
Я не знаю, поймешь ли ты это – или просто посмеешься надо мной...
Когда я над тобой смеялась?
Возможно, там действительно есть что-то мистическое. Конечно, у меня никогда не было достаточно денег, чтобы... Вспомни, как мы с тобой всегда жили – от получки до получки... Но у меня было чувство, что этот дом – он составлял единое целое со своим хозяином – и когда Юрки не стало, дом начал ветшать просто с удивительной быстротой. Нет, я не говорю о выбитых стеклах – это было сделать нетрудно. Любому вандалу достаточно запустить камнем. Но дом старел на глазах. Трещины разбегались по штукатурке – как морщины. Даже деревья в саду – и те в большинстве своем засохли.
А давно ты там был? – напрямик спросила Рита.
Я захожу туда несколько раз в год. И было – несколько раз – так...словом, мне казалось, что я видел там Юрку. То он мелькал в зеркале, то я ощущал его присутствие за спиной. Понимаешь, я ловил себя на том, что хотел заговорить с ним – с ним, которого давно нет.
А что Лиля? Ты ей говорил об этом?
Олег снова помолчал.
А зачем? – спросил он, – Несколько лет назад она вышла замуж, и не стоит больше все это ворошить, мучить ее... В этом я уверен.
Ты мне еще на один вопрос ответь. Вы ее оба любили? Просто она выбрала Юрку, да?
Рита знала – она угадала. Олег искал слова.
Когда его не стало, я не посмел напомнить ей о себе. С одной стороны – это было бы предательством Юрки...его памяти, а с другой... Раз Лиля не потянулась ко мне, раз я не был ей нужен даже в эти, самые тяжелые минуты – значит, не было в ее душе ничего...никакого чувства ко мне...
Долго ты стра-дал по ней? Или... До сих пор?
Нет, все это давно в прошлом, – Олег не отвел глаз, он лишь вспоминал свою бо-ль, но рана уже за-жила.
Однако Рита впервые в жизни сделалось на душе так тоскливо, что хоть уходи в тот дом – и сама делайся привидением.
*
Максим нашел тех, кто должен был осуществить его замысел.
Как он и предполагал, отыскать дочь Жени ему не составило труда. Стоило только потянуть за кончик нитки, как клубок начал разматываться. Максим навел справки о том, кто был опекуном девушки, и пришел к выводу, что для похищения лучше выбрать момент, когда Олег будет максимально далеко от своей воспитанницы. Жаль что он теперь жил оседло и не уезжал в далекие командировки.
А вот помочь Максиму осуществить задуманное должны были не кос-толомы из эпохи девяностых, решившие тряхнуть молодостью, а люди молодые, но безбашенные совершенно.
Они не думали ни о чем, кроме собственных интересов, и после того, как обговорили вознаграждение – нравственная сторона вопроса не волновала их абсолютно. Более того, они воспринимали все, что им предстояло сделать – как веселое приключение. Они даже не видели в этом ничего особенно противоза-конного. Ведь, в конце концов, они не причинят девчонке никакого вреда. Просто привезут ее в условленное место и покараулят там. И девчонка-то незначительная. Это вам не дочь какого-нибудь политика, или – того хуже – крими-нального авторитета
Пожелания были высказаны, сделка заключена, аванс перешел из рук в руки. Максим оглядывал своих «помощничков». Были у них, конечно, имена и фамилии, вот только Максим не утруждался их запомнить. Ему хватило кличек – Швовчик, Шрек и Обморок. Из всех троих именно Обморок производил впечатление «обычного» парня. Среднего роста, с аккуратной стрижкой, одетый так, как одевается каждый второй – он казался и самым адекватным.
Шрек – с лицом нежным и чистым как у ребенка, носил массивный золотой крест на цепочке. А то, что тип этот – самый настоящий нарцисс – чувствовалось за версту. При взгляде же на Швовчика хотелось если не перейти на другую сторону улицы, то, во всяком случае, покрепче стиснуть в руке свой кошелек.
Что свело вместе трех столь разных парней – Максиму узнавать было недосуг, люди, которым он доверял – рекомендовали ему троицу, и Максиму этого хватило.
Теперь парням предстояло ехать в другой город. Путь короткий – ночь в поезде, и они готовились развлекаться с самого начала, тем более, что, благодаря Максиму почувствовали себя при деньгах.
...Если бы пассажиры плацкартного вагона узнали, кто отправил этих трех в дорогу, они адресовали бы Максиму Николаевичу немало «теплых» слов.
В конце вагона, там, где были у парней места, собралась на редкость «теплая компания». Две девицы, которые только рады были гулять всю ночь, старик-алка-аш, с которым щедро поделились запасами...Гогот стоял до поздней ночи, вернее, до раннего утра. Подходили урезонивать весельчаков проводницы, вызывали и начальника поезда, но после его ухода веселье начиналось по новой. Возможно, если бы парням нужно было ехать далеко – на них все же нашли бы управу. Но они должны были выйти вот-вот, и казалось, что проще потерпеть их выходки еще немного, чем устраивать большой скандал.
Это что, – делился с изнывающими от соседства пассажирами Швовчик, запихивая в пакет пустые бутылки, – нас однажды даже из самолета хотели высадить! Прямо на ходу.... То есть на лету....
Когда троица, наконец, шумно прошествовала по проходу, и в вагоне наступила благословенная тишина, молоденькая проводница призналась напарнице, что это – лучшая минута ее жизни.
*
Отец позвонил Жене и вызвал ее «на разговор». Это было настолько непривычно, что молодая женщина растерялась. Но ее мама догадалась – о чем пойдет речь.
Скорее всего, он про наследство хочет тебе сказать....
Ему что - хуже? – испугалась Женя.
Наследство было для нее «пустым звуком», да и никогда не стала бы она мечтать о нем такой ценой.
Женя знала, что у отца – больное сердце, когда его положили в кардиоло-гию, она несколько раз приходила к нему – и слава Богу, не заставала никого из его «настоящей семьи». Ей не хотелось сталкиваться ни с Максимом, ни с Людмилой. Они вели себя так, словно она была перед ними виновата.
Сейчас Сергей Анатольевич вернулся из санатория – и сразу попросил Женю приехать.
Прямо домой давай...
Ой, а можно не... Можно на работу? Или ты себя плохо чувствуешь, и тебе трудно туда добраться?
В офис? – отец говорил с одышкой, и Женя это отчетливо различала, – Ладно, сегодня, в шесть...
Тогда-то Женя и поговорила с мамой, и та сказала, что речь будет непременно о наследстве, и не нужно быть ду-рой, потому что старшим детям уже досталось от отца столько, что хоть пятой точкой ешь, а она, младшая, никогда ни о чем не просила.
А квартира? – изумилась Женя, – Это же подарок на всю жизнь...
Мать только рукой махнула – мол, не умеем мы с тобой быть богатыми, и не сможем этому искусству научиться...
Погоди, мам. Может, за отцом сейчас вообще ухаживать нужно, а его детям некогда....
Мать посмотрела выразительно, и Женя поняла, что опять сказала глу-пость. При необходимости отец бы нанял сиделку, а то и не одну.
Словом, ехала Женя на встречу, теряясь в догадках, и отец не спешил их разрешать. В офисе он усадил дочь напротив себя, и долгое время просто смотрел на нее. Выглядел он плохо – похоже, и санаторий не очень-то помог. Лицо оте-чное, серое...
Почему у тебя детей нет? – вдруг спросил отец.
Это был такой неожиданный вопрос, такой удар по бо-льному месту, что Женя не нашлась, что ответить и сказала правду:
У меня есть дочь...
Отец не сразу сообразил, потом свел брови:
А... Это....То, что сто лет назад... Ты к бабке, что ли, какой ходила? К ясновидящей? Так они каждому клиенту говорят то, что тот хочет услышать, лишь бы деньги платил...Постой, не уходи, я не хотел тебя обидеть, я вообще не об этом...
Он взял дочь за руку и рука у него тоже была не такой, как прежде, какой-то вялой, бессильной, холодной.
- Женька, ни у тебя, ни у меня выбора нет. Готовься принимать дела...
Жене на минуту показалось, что ее мысли куда-то улетели, потому что она не понимает, о чем говорит отец.
***
А он перечислял, что перейдет в ее руки, чему она станет хозяйкой, и это никак не могло уложиться в ее голове.
Подожди, – начала она, – А Макс и Люда?
Сергей Анатольевич только рукой махнул. И ни лице его было написано то самое выражение, которое появляется у людей, когда им не хочется вспоминать кого-то. Он сказал почти теми же словами, какими перед этим выразилась Женина мать:
У них, знаешь, уже из одного места лезет...
Наверное, когда-то отец и мать Жени хорошо понимали друг друга.
Пока ты жив – даже речи не заводи об этом, – твердо начала Женя, – Я и вообще не думала ни о чем таком, а уж такой ценой....
Сергей Анатольевич откинулся в кресле, принимая ту позу, в которой, как ему казалось – легче было дышать.
Я знаю, чего ты боишься, – сказал он, – Того, что ты никогда делами не занималась, ничего в бизнесе не смыслишь, и все у тебя уйдет меж пальцев. Этого не страшись. У меня управляющий – хороший мужик, и сейчас всё, считай, на нем. И дальше он тебя не оставит, я уж с ним говорил. Ты просто...вникай помаленьку. Разберешься, я верю. Пока делами пусть мой помощник занимается, а тебе – вот что главное.... Когда меня не станет, или я совсем уже слягу, они на тебя насядут, чтобы забрать, всё что можно. Желательно - всё.
Сергею Анатольевичу не пришлось пояснять, о ком речь, Женя сразу поняла, что он имеет в виду старших детей.
И вот тут тебе нужно быть стойкой. Поскольку в этом и есть моя воля. Думаешь, я их специально обидеть хочу? Отомстить им за что-то? Какое там... Если бы я знал, что хотя бы Максиму могу дело своей жизни доверить.... Что он поведет его, как надо.... Да я б сходу на вас троих заве-щание написал, и, пожалуй, на сына – большую долю... Но я знаю, что все эти интриги за моей спиной велись только для того, чтобы от меня всё забрать, а потом – продать..... А деньги они с Людкой промотают сразу - как и не было ничего. Но главное – если всё это уйдет, – Сергей Анатольевич повел рукой вокруг себя, – То я - будто и не жил все эти годы.... Впустую всё...Поэтому – что б они тебе ни говорили, пусть убеждают, пугают, что хотят делают – шли их далеко и по матушке. И не бойся – нищими я их не оставил....
Отец наклонился к Жене, и она ощутила на лице его больное дыхание:
Обещаешь?
Живи долго, – сказала Женя и заплакала.
*
Елену начали мучить видения. За долгую жизнь ее обижали много раз, и были разные виды этих обид. Начиная от презрения соседки по рабочему кабинету, которая упорно считала Елену старой девой, хотя и про мужа ее бывшего знала, и про сына. И заканчивая мелким хамством – на улице, в автобусе, в «Одноклассниках», где она любила посидеть.
И всегда Елена старалась отвлечься, погасить пожар внутри себя. Она повторяла мысленно, что есть некий высший закон, есть бумеранг, который непременно вернется к обидчику. Верить в бумеранг было легче, чем смириться, не умея дать отпор.
Те, кто был закален в ругани – жалкие попытки Елены сделать какой-то выпад, зацепить их в ответ – даже не замечали. А кричать у нее не выходило, голос сразу срывался на фальцет, получалось смешно и жалко.
Оставалось только просить высшие силы – воздать обидчикам по заслугам.
И вот теперь наступил час, когда Елена понимала – бумеранг возвращается к ней самой. Она уже слышит его свист, и вот-вот ощутит удар.
Страшнее всего было – смотреть в зеркала. Прежде Елена их любила – имелось у нее и трюмо, и зеркало с подсветкой в ванной комнате, а самое красивое – настольное, в хрустальной оправе. От природы у Елены были светлые ресницы, и она даже в выходные непременно подсаживалась к столу и бралась за тушь
А теперь – стоило ей бросить взгляд в зеркало, и она не знала, чье лицо предстанет перед ней. То ярко видела она Женю, которая беззвучно шевелила губами, но Елена знала, что невестка упрекает ее.
Еще хуже было, когда появлялась девочка – почему-то всегда в образе нищенки, века этак из девятнадцатого. Рубашка в заплатах, босые грязные ноги... Елена знала от Нелли Александровны, что та отдала младенца едва ли не бом—жихе, и внучка и вправду теперь могла голод-ать и побираться... А не знающая пощады совесть добавляла к картине колоритные детали – вроде обносков и босых ног
А порой и вовсе представали перед Еленой какие-то чудовища – словно из фильмов ужа-сов сбежали. Она никогда подобное не смотрела, всегда хор-рор действовал ей на нервы, и теперь она отшатывалась от зеркал, и закрывала глаза.
Но хуже всего было то, что Елена понимала – она схо-дит с ума. Она позвонила сыну, и попросила отвезти ее к врачу. И что-то было в ее тоне такое, что Михаил не отмахнулся, как он уже собирался сделать, устав от привычных жалоб матери. Он узнал от знакомых, какому -психиатру стоит довериться, и повез мать на прием. А врач настоятельно рекомендовал положить ее в отделение:
Сначала на несколько недель, а дальше посмотрим, как пойдет. Вы же не хотите, чтобы ваша мама...
Михаил понял – процесс может стать необратимым, но пока еще можно вмешаться в него и – если не повернуть вспять, то затормозить.
...Когда через месяц Елену забрали из больницы, сын решил, что у врачей ничего не получилось. Прежде только зеркала были завешаны в доме, но с матерью можно было общаться. А теперь она часами сидела, глядя перед собой, равнодушная ко всему.
Женя приходила к свекрови каждый день – покормить и прибраться. Они с Михаилом хотели забрать Елену к себе, но та лишь качала головой и отказывалась наотрез.
Не тащить же ее силой...
*
Рита очень любила свой маленький сад. Любовь эта пришла к ней в том возрасте, когда молодым становится скучно дома, когда и речи не идет о том, чтобы возиться на грядках, а дача воспринимается как катор-га.
Но свой сад Рита воспринимала как часть самой себя. Может быть, потому, что Олег лишь беспомощно разводил руками, когда речь заходила о том, чтобы сделать здесь красивый уголок – он был совершенно несведущ во всем этом. Поэтому никто не указывал Рите, что ей надо делать и никто не мешал ей устраивать все по своему вкусу.
Было у нее когда-то здесь и свое «клад-бище», где покоились золотая рыбка и два цыпленка. А из мраморного письменного прибора она соорудила им над—гробие. Ее детские качели, круглый стол под навесом, где Рита с Олегом в теплую пору обедали – девушка могла бы пройти по саду ощупью, приласкав по дороге ладонью каждое дерево, как живое существо.
И свой день рождения, выпадавший на последний день мая, она собралась отмечать здесь – а как же иначе?
Олег у Риты был в саду на подсобных работах – вскопать грядки, спилить ветки, а главное – сделать забор повыше. Их дом с участком напоминал крошечное царство-государство, окруженное вра—ждебными соседями.
Вот и сегодня – не успел Олег взяться за мангал, как соседка слева учуяла запах дыма и постучала по листам шифера, из которых и был сооружен забор:
Я вас сколько раз просила обойтись без костров! У сына аст-ма, он потом ночью спать не сможет...
Правильным ответом было бы – не просила ни разу, потому что куриные шашлыки Олег с Ритой затевали раз в год, в этот самый день...
Зато соседка справа регулярно топила баню, и тогда пахло на всю округу, не только дымом, но почему то и железной дорогой. Однако с дамой справа ругаться было бесполезно, да и небезопасно – она занимала довольно высокую должность.
Торт ждал в холодильнике и шампанское тоже, а Олег развешивал на ветвях вишни гирлянды. Девочки наверняка засидятся до позднего вечера, и станут мелькать над их головами сказочные разноцветные огоньки.
Договорились, что Соня с Ритой пойдут проводить подруг – и путь как раз приведет их к особняку-призраку. Тут они и останутся до рассвета. Единственной просьбой Олега было – непременно взять телефоны, чтобы в случае чего....
Рита не осмеливалась попросить Олега посидеть до утра с ними, да и Соня наверняка стала бы возражать.
Еще больше хотелось Рите сказать Олегу о том, что в последнее время у нее появилось странное чувство – точно за нею следят. Она оглядывалась –и не видела никого. Заикнись Рита Олегу – и он постарается вообще никуда не отпускать ее одну, станет везде ходить с нею, едва ли не за руку держать.
А она, в конце концов, не имеет права заедать его жизнь – до такой степени. После того, как он рассказал ей про свою первую любовь – она точно сделала шаг в сторону, приняв для себя, что уже не будет единственной в его жизни.
*
В старый дом подружки вошли не как во-ры. Олег дал им плоский ключ, непривычно большой, Рита знала, что у нее руки – крюки, единственное, что ей удавалось хорошо – это выращивать свои розы и лилии. Что же касается ключа – тут она была ни в чем не уверена. Но стоило вставить его в замочную скважину, как он повернулся легко, и дверь открылась перед ними так, будто ее распахнул хозяин.
Соня даже ахнула. И сжала пальцы Риты, оглядываясь вокруг.
Они стояли в широком коридоре, который заканчивался лестницей, что вела на второй этаж. Соня тут же убедилась в том, что лестница эта – совсем ветхая. Так что от мысли подняться наверх, и выйти на тот балкон с чугунной решеткой, который так манил ее – придется отказаться.
И если Рите хотелось ступать по этому дому осторожно, пожалуй даже – благоговейно (после того, как она узнала его историю), то Соня немедленно прошлась по коридору взад и вперед, открывая все двери.
Здесь не ночевали бо-мжи, тут не было запаха нечи-стот, напротив – из-за соседства леса – пахло хвоей и прелыми листьями. Битое стекло, пласты штукатурки на полу, несколько длинных тонких трещин, змеившихся по стене – луч фонарика, который держала Рита, прокладывал себе дорогу.
Самое странное – тут сохранились еще вещи, служившие прежнему хозяину – никто не позарился на них, не унес. Тихо позванивали подвески на люстре, а овальное зеркало в комнате с эркером – было полностью целым.
Рита остановилась возле него и смотрела в его глубину – как в пруд с темной водой. Она потеряла Соню – та бродила по дому, и откуда-то издали слышались ее восклицания. А Рита вспомнила, как ей рассказывала чья-то бабушка. Надо вот так долго, долго смотреть – и тогда, может быть, увидишь отражение ....Но чье?
Рита выключила фонарик, и теперь глаза ее постепенно привыкали к темноте, Надо было взять с собой свечу... А там, на втором этаже, наверное, луна светит сквозь проломленную крышу...
.... У стены, за спиной Риты, стоял человек. Она бы сказала, что он пришел из черно-белого фильма, но это, скорее, был фильм в тонах голубоватого дыма. Чуть смазанное, чуть расплывчатое изображение, и тем не менее Рита видела отчетливо – и светлую рубашку, и пряжку на ремне, и лицо...Она никак не ожидала, что этот человек выглядит так. Что он высок, у него темные волосы и борода, и черты лица – несколько резкие, и в то же время эта доброта, эта неспособность ко злу – чувствовалась в нем даже сейчас. И Рита не испугалась.
Она стояла и смотрела – именно в зеркало, потому что не знала – вдруг повернется она - в реальности никого не увидит...Этот человек показался ей не так, как Олегу. Он не мелькнул, заставив сомневаться – видела она его или нет. Он стоял, и она чувствовала – он что-то хочет сказать ей.
И вдруг свист, раздавшийся прямо за ее спиной – заставил Риту обернуться. Призрака уж не было у стены, а смотрел на нее вполне себе обычный парень. Что он мог делать здесь?
В глубине дома послышались голоса, и испуганно вскрикнула Соня.
***
Рита поняла, что – кроме этого парня – в дом пришел кто-то еще, и визитеры эти неслучайны.
А парень, направив на нее луч фонарика, крикнул своим:
Бросьте ту – вот она, нам эта нужна, сюда идите....
Исчезли все сомнения, и стало по-настоящему страшно. Парень стоял в десяти шагах от Риты, и не спешил приближаться, просто разглядывал ее, понимая, что она никуда не денется.
А она...Она видела за его спиной.... того, ради которого пришла сюда... Призрак поманил ее за собой. И Рита пошла, а потом побежала...
Ты куда?! – прикрикнул на нее парень, как на ребенка.
Хорошо было призраку подниматься по лестнице – он невесомый. Но и Рита сейчас взбежала по ней, не сомневаясь – ее ступени удержат. Отсюда, сверху, убедилась она, что парней - трое. Но в эти минуты ей не было страшно, потому что – тот, ради кого она сюда пришла, стоял за ее спиной.
А когда вся троица — ло-манулась наверх лестница словно заманила их, позволив подняться почти до самого верха всем троим.
И подломилась лишь тогда.
Грохот, крики, чертыханья... Не такой уж большой была высота, но Шрек с размаху упал так, что не смог встать. Он не кричал, он - выл, и отмахивался от попыток дружков поднять его. Он лежал на спине, руки его беспорядочно дергались, а ноги были неподвижны.
И не было уж его приятелям дела до Риты. Они топтались рядом, потому что оставлять им дружка было нельзя. Иначе пришлось бы ему давать ответ – полиции, врачам, тем, кто нашел его - зачем они пришли сюда... Но уносить себя он не давал.
Рита слышала, что подруга выбралась из дома, верно через окно. Что оттуда, с улицы, Соня зовет ее, а потом говорит с кем-то на крике – наверное, звонит Олегу...
И десяти минут не прошло, как тот был здесь. Бежал, наверное, всю дорогу.
Из всей троицы остался на полу один парень, пока-леченный. Он уже не выл, а поскуливал, от страха и боли.
А Рита стояла наверху, как потом ей сказали – на одной-единственной уцелевшей доске. Глаза ее были прикрыты, и она слегка улыбалась.С тех пор никто не видел у нее на лице такой улыбки – столь доверчивой и нежной
Олег принес откуда-то простую садовую лестницу- стремянку, забрался наверх, и с бесконечной осторожностью помог Рите спуститься. Но в себя она пришла только внизу, и то – не совсем. Мысли ее еще витали где-то.
Пока Соня звонила в «скорую помощь» (чтобы забрали этого и-ди-ота) Олег растирал руки Риты.
Наконец, она посмотрела на него вполне осознанно.
Передай Лиле, – сказала Рита, и это было последнее, что ожидал услышать Олег, – Чтобы она ни в чем не винила себя. Он ее не винит. Он ее любит. И эта та любовь, которая хочет – чтобы Лиля была счастлива...Передашь?
И в этот момент, где-то за ее плечом, Олег увидел своего друга. Тот слегка улыбнулся – и кивнул.
*
Даже летние ночи казались Елене очень длинными. В ее доме и так всегда была полутьма, и свет приходилось уже тогда, когда на улице еще горел закат.
Елена засыпала рано, сон неудержимо накатывал на нее, как волна. Но через пару часов – ближе к полуночи или сразу после нее – она просыпалась и тогда уже му-чилась до утра, периодически забываясь короткой дремой. Назначенные врачом таб-летки мало помогали ей.
Вот и сейчас она проснулась, когда на электронных часах зеленые цифры мигали, обозначая двадцать минут первого. Елене нужно было пойти в конец коридора, в ванную комнату, и она тяжело – собирая в себе силы для каждого следующего движения – начала вставать.
И в комнате, и в коридоре горели ночники – чтобы она видела, куда ступает, и не упала. Елена шла, думая – на слезе - что сейчас «разгуляется» и теперь не уснет уже точно. А в ванной она увидела, что белая ткань, висевшая на зеркале, упала, а значит – ее непременно нужно повесить снова.
Елена попыталась сделать это так, чтобы даже случайно не заглянуть в стекло. Но ей это не удалось.
Она замерла.
За ее спиной стоял человек, которого она никогда не видела прежде. Так было впервые. Он смотрел на нее не оттуда, не из зазеркалья.
Их глаза встретились, но он был - за ее плечом.
Обычно Елена в минуты видений обмирала от страха – до хо-лодного пота. Но сейчас она просто не могла испугаться.
Ей ясно было, что это не живой человек, не какой-то злоумышленник, вторгшийся в ее дом, что это гость... Да, откуда из иных миров, но он пришел именно с миром.
Она обернулась. Он коснулся ее лба – и это прикосновение было нежным – как теплый дым.
Елена стояла, закрыв глаза, ощущая себя почему-то не старухой – как привыкла чувствовать в последнее время – а девочкой, какой была когда-то... И в этот момент она ничего не боялась.
...На другой день, когда Женя пришла к ней, Елена как всегда, лежала на диване. Женя разогрела куриный суп – так, чтобы был теплым, но не горячим, не обжег. И подошла с тарелкой, намереваясь не отступаться, если Елена не захочет есть. Ее тревожило, что свекровь слабеет день ото дня.
Женя, – Елена не открывала глаз, – Мне надо сказать тебе...
Она говорила недолго. Фразы будто заранее сложились в уме, и Елене хватило нескольких минут. На большее не было сил. Но Елене сейчас не было ни страшно, ни стыдно – вместо этого пришло иное чувство, словно она делала то, что было крайне необходимо, чего не сделать было нельзя...
И она настолько любила и жалела Женю в эту минуту, что готова была принять от нее любое наказание.
...Лужица куриного супа разлилась по полу. Французский бульдог Елены, которого звали Фунтик, был очень хорошо воспитан – и знал: нужно есть только то, что тебе положили в миску. Но сейчас он не мог сдержаться – слишком вкусно пахло. Фунтик подошел и начал слизывать суп прямо с пола.
А Женя то ли стоя на коленях, то ли полулежа, плакала, уткнувшись в постель свекрови, в голубой пододеяльник, который сама перед этим сменила.
*
Жене все время хотелось дотронуться до дочери – хоть мельком. Хотелось смотреть на нее – и с этой стороны, и с той. Дышать одним с ней воздухом...
Отчего-то никто не заикнулся про эти дур-ацкие тесты ДНК – ни Михаил, ни Рита, ни Олег. А Женя всегда знала...
И вот теперь, когда они приехали к дочери, Женя не могла от нее отойти.
Ты поедешь с нами? – спросила она,
Риту нельзя было увезти с собой, как маленькую. Но девушка, при том, что она, несомненно, испытывала и радость, и смущение, обретя мать, подбирала слова:
Я... Я буду часто приезжать. Очень часто...Но я не хочу – тут бросать все. Школу, и...
Недоговоренное было ясным - «И Олега». Женя покивала. Отчего-то сказанное не сильно огорчило ее. Рита – была. И это все решало. Теперь Женя выдержит все... Мелочью казалось теперь противодействие брату с сестрой.
Пусть только отец живет подольше.
...Оставив родителей пить чай, и отдыхать с дороги – Рита выскользнула из дома. Олега не было уже давно, и он не сказал ей, куда пошел.
И Рита пошла наугад.
Улочка возле леса была сейчас пуста. Олег стоял возле старого особняка, засунув руки в карманы, и смотрел на него. Неизвестно сколько он простоял тут, давая ей возможность – самой решить все. Он просто стоял и смотрел.
...Рита подошла и взглянула тоже. Одна из стен дома обрушилась, и видно было,что вместо старого зеркала – осталась только рама и чуть видимая - пыль в воздухе, блестящая, как снег, который в солнечный день падает с небес.
Конец
Автор Татьяна Дивергент

День матери - это один из самых тёплых праздников, посвящённый дорогим сердцу людям, – нашим Мамам.

Великая и святая материнская любовь с колыбели согревает и оберегает нас, помогает преодолевать жизненные невзгоды, надеяться, верить в успех. И не важно, сколько нам лет – мамино доброе слово, её ласковый взгляд, мудрый совет нужны и ребёнку, и взрослому. Великий материнский труд всегда будет самым почётным и значимым. С ПРАЗДНИКОМ, МИЛЫЕ МАМЫ!

Костлявая..

Удивительную историю я слыхала от прабабушки. Многие детали той за давностью лет забыты, но это отнюдь не помешает рассказать её вам. Произошла она с двоюродным дядей прабабушки, а величали его Иваном. Зима в тот год выдалась лютая, морозная, а порою вьюжило так, что заметало деревенские избы по самые крыши. В один из таких дней пришла в дом Ивана весть из отчего дома. Старый батька захворал, чует скорую кончину. Сына кличет, проститься желает. Жил он в соседнем селе, которое располагалось в пятнадцати верстах пути. Делать нечего. Нужно ехать. Оберегая от опасной дороги супругу и детишек, Иван оставил тех дома. А сам запряг лошадь и двинулся в путь. Первые звёзды озарили небосвод, и показалась жёлтая луна, свет которой осветил землю. Мороз крепчает, пощипывая лицо. Иван подгоняет кобылу и радуется: дорогу будто для него очистили. Сани так и скользят по белоснежной глади. Впрочем, недолго так продолжалось. Внезапно покрылось небо серыми тучами. Скрылся за ними ясный месяц. Темень, хоть глаз выколи. Вместе с этим налетела вьюга. Завьюжило, закружило снежными хлопьями всё вокруг. В одночасье перемело дорогу. Замерла кобыла, встали сани и двинуться не смеют. Бранится Иван, стегает гнедую. Боится сгинуть средь полей, так и окоченеть недолго. И вдруг так же резко, как и началась, вьюга закончилась. Средь мрачных туч показался месяц. Последние снежинки бесшумно опустились на белое ледяное покрывало полей. Ивану бы радоваться, да только ему не по себе стало. Гнетущая тишина, наполняющая воздух, звучала зловеще. Иван мог слышать стук собственного сердца. В висках пульсировало, по затылку пробежали мурашки. Внутреннее чутье подсказывало мужчине: нечто жуткое находится совсем близко. Он обернулся не сразу. Скованный страхом, медленно повернул голову. Позади него, расположившись в санях, сидела сгорбленная старуха. С головы до пят в чёрном одеянии. Седые волосы, выбившиеся из платка, небрежно падали на плечи. Вид старуха имела прискорбный. Какой бывает у плакальщиц на похоронах. В свете луны Иван смог разглядеть её лицо. Бледное, покрытое глубокими морщинами, словно не живое, а вылитое из воска. «Откуда она взялась?» — испуганно успел подумать Иван. Прежде чем старуха подняла глаза на мужчину. Хладнокровный леденящий взгляд заставил его отшатнуться в сторону. «Поспешим!» — скомандовала старуха, не произнося губами ни слова. Именно так. Будто внушила Ивану свою волю, подчинила себе. Что есть мочи мужчина взмахнул кнутом, и лошадь ринулась вперёд. Чудным образом сани молниеносно выскочили из сугроба и заскользили точно через поле, наперерез, сокращая путь к дому отца. Хотя до этого не могли сдвинуться и на пол метра. До смерти испуганный мужчина было хотел остановиться и выбросить старуху в сугроб. Однако ничего не мог поделать. Собственное тело было ему неподвластно. Словно марионеткой, им управляла сидящая позади старуха. Вот уже показалась родная деревня. Серый дым над крышами клубнями поднимался к небесам. В маленьких обледеневших оконцах виднелся свет. Не оборачиваясь, в надежде избавиться от жуткой старухи, Иван прокричал: — Приехали! Вылезай! И снова услышал леденящий душу голос в своей голове: — Рано ещё! Сани помчались настолько быстро, что того и гляди разлетятся в щепки. Ещё страшнее стало Ивану, отчего он зажмурил глаза и взмолился добраться живым. — Вот теперь приехали! — раздался голос старухи. — Не бойся. Проститься успеешь! Неожиданно лошадь заржала и остановилась. Так резко, что Иван не усидел на месте и повалился на спину. Бранясь и чертыхаясь, он поднялся. Схватился за голову и потёр ушибленный затылок. Вспомнив о старухе, обернулся и не поверил своим глазам. Та исчезла, словно растворилась в воздухе. Мужчина выбрался из саней. На свежевыпавшем снегу не оказалось человеческих следов. Впрочем, не было и колеи от полоза. Как если бы они вовсе не ехали на санях, а парили по воздуху. Пошатываясь, Иван бросился в дом. Дверь со скрипом отворилась, и он вдохнул привычный запах родных стен. Отряхнувшись от снега, сделал несколько шагов вперёд. Навстречу из комнаты вышла мать. С опухшими от слёз глазами. Протянула к сыну руки: — Успел таки, родненький! Ступай к отцу. Он так ждал тебя! Иван скинул бушлат, шапку и, откинув шторы, заглянул в комнату. Отец лежал на кровати. Бледный, с пересохшими губами и впалыми глазами. Тяжело дыша, он позвал сына. Последний приблизился и, опустившись на колени, крепко сжал ладонь отца. Почувствовав себя ребёнком, несмышлёным мальчишкой. Не в силах сдержать слёзы, взрослый мужчина заплакал: «Успел!» Отец умирал, и Иван ничем не мог ему помочь. Старость. Разве что поделаешь? Пришло его время. Смерть приближалась. Они смогли попрощаться, прежде чем Иван снова услышал уже знакомый скрипучий голос старухи: «Пора!» Иван приложился к груди отца. Тук, тук, тук... Все медленнее и медленнее стучало его сердце. И вот он испустил последний вздох. Веки сомкнулись. Отец умер в объятиях своего сына. Иван знал: привез он в своих санях никого иную, как саму костлявую, что пожаловала за отцом. И нет, он отнюдь не винил старую каргу. Такова работа смерти, что поделать. А ежели не она? Кто знает? Успел бы сын с отцом проститься. Автор МуХа. Мистические рассказы.