Предыдущая публикация
ЯРОВСКОЕ: КАК НАС ЛЕЧИЛИ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Мы называли их бабкой Шаньшихой и бабкой Березичихой. «Это моя бабушка», - сказал Коля Березиков при нашей встрече через полвека. Обе они остались, думаю, у всех, кто жил тогда в Яровском, в сердцах навсегда. Обе эти великие русские женщины, по сути, совершали подвиг во имя человечности. В любое время дня и ночи они спешили на помощь. А славная Березичиха – не такие уж, повсему, были они и старыми, звали их так из уважения по деревенской традиции - принимала роды. Всем моим трем сестрам и брату помогла появиться на свет Березичиха - повитуха.
За бабушками бегали и ночью. И Люда бегала, и я. Маленький Коля (младше меня на 8 лет) забился ночью в родимчике. Что-то лепечет в бреду, бьется в судорогах, закатывает глазки. Вот и отпечатались родные углы в памяти, в сознании от перенесенного ужаса в тот миг!
Как в свете прожектора вижу темную комнату с одной кроватью и большой печкой у входа, единственное широкое окно. На стенке фотографии в рамках. Спящие вповалку на полу сестренки. И слабый свет керосиновой лампы, освещающий безумное личико братца, искривленного гримасой страха и боли.
Родителей дома нет. Они в лесу. Все! Брат умирает! Папка убьет за единственного, долгожданного сына! Все мы знали, где живут бабушки, на которых только и надежда. Когда бежала обратно по темной улице, в грязи остался сапожок.
Бабушка Шаньшиха пришла следом с пучком смородины. Ею лечили испуг. И росла она мало у кого. Бабушка попросила теплой воды, воск принесла с собой. И, непрестанно шепча молитвы, стала выливать расплавленный воск в воду. Где из него стала собираться какая-то фигура. «Гусь испугал вашего Колю», - произнесла, тяжело зевая.
А брат после бабушкиных наговоров, шептаний, умывания наговоренной водичкой заснул и тихо спал до утра, пока не вернулись родители…
И так бывало не раз. Мы верили безоговорочно в силу наших деревенских врачевательниц-бабок. Теперь-то точно знаю, лечили они силою молитв! И своей верой. Травками. Опытом и приобретенными знаниями. Низкий поклон им до земли! Вечная, светлая память!
Медпункта в Яровском не было. Однажды нам в школе ставили уколы. Бригада врачей приезжала из Тулаты. А я ничего не боялась вообще-то. А тут послушала одноклассников, испугавшихся укола, и не поставила. Они-то все поставили. А я пробегала. И пришлось мне идти пешком в Тулату ставить укол. Может, от клещевого энцефалита. Не знаю. 15 км от Яровского до Тулаты, маленькой девочке, одной.
К вечеру за 10-летней дочкой приехал папка. Забрал без слова упрека. Тут же поехали обратно. Сивуха была такой уставшей, ведь, весь день возила хозяина по лесосекам. Папка подносил ей к морде пучок сена, и она, постояв и отдохнув немного, натужно двигалась снова. А мне было очень-очень стыдно за мою придуманную боязнь уколов…
ПОКОСЫ, ОГОРОДЫ, РЕЧКА И КИНО...
Папка, работая лесником, вставал часа в два-три ночи. Когда мы просыпались, его уже давно не было дома. Возвращался в сумерках. Работали мы всей семьей, выполняя внушительные планы, дававшиеся папке в лесничестве. Только подрастали, садились на коня, возить волокушу с сеном. Кто постарше, брался за вилы, грабли, копнили, ворошили, помогали метать стога – целая бригада!
Ловили каждый погожий день, стараясь справиться с сенокосом в хорошую, ясную погоду. Чтобы сено было качественным, с одуряющим запахом высохшей травы. Главным делом летом был сенокос. Вот и бегали все в мыле, подгоняемые то надвигающейся тучей, то сильным ветром, то наступающей темнотой.
Пока не поставишь сено для лесничества, не выполнит папка план, за сено для своей коровки и лошади Серухи не возьмешься! Нужно было поставить несколько скирд, стогов, свинок и все эти ужасающие центнеры сдать в лесничество. А затем уж можно было заготавливать сено для своей скотинки, своей лошадки-труженицы.
Летом с папкой обьезжали весь район, все поселки, точнее их окрестности и даже наезжали в соседние районы. В поисках зарослей кустарника, который называли собачником, с красными или оранжевыми сдвоенными ягодками. Нам надо было собрать как можно больше этих ягод.
Папка потом выдавливал из них семена и сдавал их высушенные, в лесничество, целыми мешками. Так я сама побывала в Чагырке, Чините, Генералке, ночуя в телеге, около телеги, на ложе из елового лапника на выгоревшем остывшем костре в лесу под звездами, на берегах многочисленных безымянных речушек.
Папка добывал барсука, варил вкуснейшую похлебку, заваривал чай пучком растущих под носом трав, похожий на букет цветов. И много опять рассказывал о своих злоключениях на войне, на охоте, о своих друзьях-товарищах.
Я спрашивала папку, зачем все это? Собирать несъедобные ягоды? «Эти семена увезут на запад и посеют там». Так же папочка собирал, добывал шишки, сдавал орехи кедровые, еловые. Планы были огромные. Лесники высаживали большими массивами саженцы сосны, ели в лесах. Недалеко от Яровского по дороге, в горах, давно стоит сосновый лес.
Когда в 2012-м году муж двоюродной сестренки Татьяны Новиковой вез нас в Усть-Ионыш, на Иню, мы нашли в глухом сосновом лесу, прям у дороги, выводки крепких подосиновиков. Грибы росли среди густостоящих, не протиснешься, сосновых деревьев, подпирающих небо.
«Это лес твоего отца, Николая Сергеевича», - сказал Юрий. И я вспомнила, как папочка вставал в два-три часа ночи и еще далеко до зари отправлялся в лес. И не только на охоту. Он закладывал леса. Добывал нам пропитание. Семерым детям. Как мы скучали, видя его так редко. Как он привозил мороженый хлеб зимами из леса и давал нам со словами: «Это вам от зайчика». А мы удивлялись, какой же он вкусный, хлеб у зайчика, и где он его берет!?
Мы не знали пионерских лагерей, как не бывало и детского сада. Все лето – покосы, огород, чистка сараев; пилили с сестрами огромные лесины – в основном лиственные, с комками серы, береза, ель, пихта – на большущие чурки пилой «дружба два», подливая то и дело в смолистый или сухой срез воду…
Сбивали неделями в маслобойках масло. Сливки получали, сразу пропуская через сепаратор еще теплое молоко из-под коровы.
Папка добывал барсука, варил вкуснейшую похлебку, заваривал чай пучком растущих под носом трав, похожий на букет цветов. И много опять рассказывал о своих злоключениях на войне, на охоте, о своих друзьях-товарищах.
Я спрашивала папку, зачем все это? Собирать несъедобные ягоды? «Эти семена увезут на запад и посеют там». Так же папочка собирал, добывал шишки, сдавал орехи кедровые, еловые. Планы были огромные. Лесники высаживали большими массивами саженцы сосны, ели в лесах. Недалеко от Яровского по дороге, в горах, давно стоит сосновый лес.
Когда в 2012-м году муж двоюродной сестренки Татьяны Новиковой вез нас в Усть-Ионыш, на Иню, мы нашли в глухом сосновом лесу, прям у дороги, выводки крепких подосиновиков. Грибы росли среди густостоящих, не протиснешься, сосновых деревьев, подпирающих небо.
«Это лес твоего отца, Николая Сергеевича», - сказал Юрий. И я вспомнила, как папочка вставал в два-три часа ночи и еще далеко до зари отправлялся в лес. И не только на охоту. Он закладывал леса. Добывал нам пропитание. Семерым детям. Как мы скучали, видя его так редко. Как он привозил мороженый хлеб зимами из леса и давал нам со словами: «Это вам от зайчика». А мы удивлялись, какой же он вкусный, хлеб у зайчика, и где он его берет!?
Мы не знали пионерских лагерей, как не бывало и детского сада. Все лето – покосы, огород, чистка сараев; пилили с сестрами огромные лесины – в основном лиственные, с комками серы, береза, ель, пихта – на большущие чурки пилой «дружба два», подливая то и дело в смолистый или сухой срез воду…
Сбивали неделями в маслобойках масло. Сливки получали, сразу пропуская через сепаратор еще теплое молоко из-под коровы.
Летом собирали ягоды. Садов не было. Все – из леса. Клубника, малина, черемуха. Весной искали ревень в высоких травах крутых сопок. Его широкие листья-опахала глянцево блестели на солнце, выдавая себя издалека. (Мама сушила порезанные мелко стебли ревня, потом пекла вкуснейшие пирожки; как и черемуху, которую мололи в порошок где-нибудь на мельнице. Черемуху тоже собирали ведрами. Даже в Приморье при переезде привезли. Хватило на много лет).
Красную смородину, кислицу, вся деревня собирала, отправляясь по утрам в гору, брякая пустыми ведрами. Наполняли ею огромные бочки. Красную, кислую ягоду принимал по три рубля за ведро Потребкооператив. И был стимул печься под солнцем, продираясь сквозь высоченные травы, кустарники, ловя множество клещуков, до 40 сразу, терпя укусы комаров, мошки, попадая под дождь. Уж не говоря о тяжести полных ведер. Как мы их несли! Маленькие еще дети. Хочешь сандалии, сапоги литые к школе? Иди, собирай кислицу! И все шли.
Конечно, и купались мы в речке, играли с ребятишками, друзьями в салки, догонялки, в биту. Зимой – коньки, лыжи, строили дома в сугробах… Много игр было!
Чем только мы не занимались в детстве! Каждую весну собирали кости павших животных. Мор бывал страшный от нехватки кормов, сена. Кости валялись повсюду – огромные мослы, черепа коров, телят. Их- то мы, дети, и собирали. Сдавали на приемные пункты. А еще чесали своих коров железными скребками и сдавали шерсть. Палить свиней было нельзя. Шкуру надо было сдать, чтобы шить из выделанных свиных шкур грубые рукавицы-верхонки.
Собирали еще теплые коровьи лепешки, смешивали их с соломой, и этим составом заделывали щели между бревнами сараев, бросая в них с размахом пригоршню «добра». Утепляли на зиму, от сквозняков летом. Животина, ведь, тоже живая. У нас всегда была корова, телята, лошадь и когда приходило время, жеребята. А также куры. Свиней держали редко. Мясо бывало у нас дикое. В основном, козлятина. Мы не были буржуями, но рябчиков, перепелов, уток ели частенько. Пером птиц и кур мама набивала подушки, перину. До сих пор сохранилась такая пара подушек у меня.
Папка был охотником. Учил и меня стрелять, обращаться правильно с оружием, разбирать и собирать тозовку, калибр 16-й. И часто повторял: «Ружье даже не заряженное, висящее на стене, раз в год стреляет. Никогда не надо целиться в человека. Медведя, дочь, не бойся. Он не тронет. Идешь на день, бери на неделю. Идешь на неделю, бери на месяц».
Очень пригодились мне впоследствии папкины уроки в полевой, геологической жизни! По его проекту, как он рассказывал, предвидя приключения дочки в тайге, горах, (Запоминай, пригодится! Знай, как сделать плот.) делали мы с однокурсниками плот, на котором спускались двое суток по Томи в учебной экспедиции на Кузбассе.
Мама шила хорошо, быстро, делая модные выкройки из журналов, календарей. У нее была знаменитая машинка «Зингер». В войну мамочка шила рукавицы, рубашки, робу для фронта. Она – ветеран трудового фронта. Мать-героиня.
Красную смородину, кислицу, вся деревня собирала, отправляясь по утрам в гору, брякая пустыми ведрами. Наполняли ею огромные бочки. Красную, кислую ягоду принимал по три рубля за ведро Потребкооператив. И был стимул печься под солнцем, продираясь сквозь высоченные травы, кустарники, ловя множество клещуков, до 40 сразу, терпя укусы комаров, мошки, попадая под дождь. Уж не говоря о тяжести полных ведер. Как мы их несли! Маленькие еще дети. Хочешь сандалии, сапоги литые к школе? Иди, собирай кислицу! И все шли.
Конечно, и купались мы в речке, играли с ребятишками, друзьями в салки, догонялки, в биту. Зимой – коньки, лыжи, строили дома в сугробах… Много игр было!
Чем только мы не занимались в детстве! Каждую весну собирали кости павших животных. Мор бывал страшный от нехватки кормов, сена. Кости валялись повсюду – огромные мослы, черепа коров, телят. Их- то мы, дети, и собирали. Сдавали на приемные пункты. А еще чесали своих коров железными скребками и сдавали шерсть. Палить свиней было нельзя. Шкуру надо было сдать, чтобы шить из выделанных свиных шкур грубые рукавицы-верхонки.
Собирали еще теплые коровьи лепешки, смешивали их с соломой, и этим составом заделывали щели между бревнами сараев, бросая в них с размахом пригоршню «добра». Утепляли на зиму, от сквозняков летом. Животина, ведь, тоже живая. У нас всегда была корова, телята, лошадь и когда приходило время, жеребята. А также куры. Свиней держали редко. Мясо бывало у нас дикое. В основном, козлятина. Мы не были буржуями, но рябчиков, перепелов, уток ели частенько. Пером птиц и кур мама набивала подушки, перину. До сих пор сохранилась такая пара подушек у меня.
Папка был охотником. Учил и меня стрелять, обращаться правильно с оружием, разбирать и собирать тозовку, калибр 16-й. И часто повторял: «Ружье даже не заряженное, висящее на стене, раз в год стреляет. Никогда не надо целиться в человека. Медведя, дочь, не бойся. Он не тронет. Идешь на день, бери на неделю. Идешь на неделю, бери на месяц».
Очень пригодились мне впоследствии папкины уроки в полевой, геологической жизни! По его проекту, как он рассказывал, предвидя приключения дочки в тайге, горах, (Запоминай, пригодится! Знай, как сделать плот.) делали мы с однокурсниками плот, на котором спускались двое суток по Томи в учебной экспедиции на Кузбассе.
Мама шила хорошо, быстро, делая модные выкройки из журналов, календарей. У нее была знаменитая машинка «Зингер». В войну мамочка шила рукавицы, рубашки, робу для фронта. Она – ветеран трудового фронта. Мать-героиня.
Выходы известняка под Тулатой
КАК ПАПКА ВЫЖИГАЛ ИЗВЁСТКУ
Папка привозил в Яровское из-под Тулаты глыбы известняка. Там располагается месторождение чистейших известняковых пород.
Заготавливал березовые чурки, коряги. Выкапывал большущую, глубокую яму. Закладывал в нее эти чурки, куски известняка и обжигал.
Костер надо было поддерживать много дней и ночей. И в этом ему помогал кто-нибудь из односельчан. Помню, приезжал наш дальний родственник по линии мамы Николай Бочкарев с Ионыша. Тяжкий, каторжный труд! После обжига, остывшие камни папка развозил по деревням: в Чиниту, Чагырку, Генералку, Маралиху, Тулату…
Где только не бывал наш отец! Везде у него были знакомые, друзья. Папка был коммуникабельным, дружелюбным. Мы не знали слов бартер, натуральный обмен. Но это был именно бартер. Обменяв негашеную известь на зерно, папка вез кули с пшеницей на мельницу. Где была эта мельница, не знаю. За работу расплачивался все той же известью.
Домой папочка возвращался с мукой, сахаром, кусками ткани, материала, из чего мамочка шила нам наряды. Однажды привез целый ящик слипшихся конфет – подушечек, «дунькина радость». То-то нам было радости!
Из детства помнится запах известки, выжженной папкой. Тогда было удивительно наблюдать за реакцией в ведре. Родители заливают камни холодной водой, а из ведра вырывается горячий пар, во все стороны разлетаются шипящие белоснежные брызги и на глазах камни превращаются в густую запашистую сметану, и долго еще содержимое ведра шипит и булькает, Мама часто белила избу. И всегда в ней стоял свежий, изумительный запах известки! Никогда больше не ощущала я такого запаха! Никогда! Хотя давно живу в горно-рудной местности, где всегда имеется возможность приобрести негашеную известь. Но все не то! Не то!!!
Возил папка на ярмарку в Чарыш колбу, мы помогали делать пучки. Мы сами очень любили эту терпко пахнущую, жгучую растительность. Выставлял на продажу кедровые орехи.
ШЛА ОХОТА НА ВОЛКОВ
Помню, уже учась в университете в Томске, я щеголяла в лисьей шапке. Папка сам выделывал шкуры белок, лисиц, соболей. Мама шила нам шапки.
Добывал волков, изучив досконально их повадки, волчат. К вольчьей породе, однако, относился с уважением. Говорил: «Волк никогда не бросит своего детеныша. И всегда придет к своему гнезду. Каждый год в одном и том же гнезде волчица щенится. Хвост у волка называется правило».
Чудно! Спрашивала я: зачем охотиться на волков? Мясо их не едят. «А вас чем я буду кормить, обувать, одевать?». Платили одинаково за шкурку взрослого волка и щенка. По 50 рублей! Баснословные деньги! Шла охота на волков.
Был папка и рыбаком. Баловал нас рыбкой. Рыбу ловил удочкой, мордочкой, неводом. Помню, и я тянула невод, и все мои сестренки, и брат. Какая вкусная уха из речного хариуса! Но привозил папочка и красную рыбу. Откуда-то из-под Маралихи. Там в озерце под корягами водились крупные мордастые таймени и сомы.
А еще папка с мамой добывали дикий мед, бортевой. Папка рассказывал, откуда появлялись в лесу борти. Это улетевший из улья рой находил в лесу дупло в дереве и поселялся там. Поэтому очень ответственное для пчеловода время – роение улья. У нас в детстве стояли ульи в ограде. Нам привычно было жужжание пчел, их укусы, знали мы вкус настоящего меда.
Рассказывал папка и как получают деготь. Знали наши родители, как заработать копеечку и умели как…
Нас они не тыкали носом, делай так, а не этак! Не читали моралей. Не учили кнутом и пряником. Не сюсюкали. И не орали в припадках бессилия и гнева. Они просто жили и всегда были рядом с нами в радости и в горе. Всегда подставляли свое плечо. Мы всегда знали, что у нас есть дом, куда мы можем всегда прийти, и нас поймут и помогут. И не покажут на дверь. Мы видели, какими они были, как поступали. И впитывали все это. Навсегда.
Антонина ЛАВРИК (КУЛИКОВА)
Продолжение следует
Папка привозил в Яровское из-под Тулаты глыбы известняка. Там располагается месторождение чистейших известняковых пород.
Заготавливал березовые чурки, коряги. Выкапывал большущую, глубокую яму. Закладывал в нее эти чурки, куски известняка и обжигал.
Костер надо было поддерживать много дней и ночей. И в этом ему помогал кто-нибудь из односельчан. Помню, приезжал наш дальний родственник по линии мамы Николай Бочкарев с Ионыша. Тяжкий, каторжный труд! После обжига, остывшие камни папка развозил по деревням: в Чиниту, Чагырку, Генералку, Маралиху, Тулату…
Где только не бывал наш отец! Везде у него были знакомые, друзья. Папка был коммуникабельным, дружелюбным. Мы не знали слов бартер, натуральный обмен. Но это был именно бартер. Обменяв негашеную известь на зерно, папка вез кули с пшеницей на мельницу. Где была эта мельница, не знаю. За работу расплачивался все той же известью.
Домой папочка возвращался с мукой, сахаром, кусками ткани, материала, из чего мамочка шила нам наряды. Однажды привез целый ящик слипшихся конфет – подушечек, «дунькина радость». То-то нам было радости!
Из детства помнится запах известки, выжженной папкой. Тогда было удивительно наблюдать за реакцией в ведре. Родители заливают камни холодной водой, а из ведра вырывается горячий пар, во все стороны разлетаются шипящие белоснежные брызги и на глазах камни превращаются в густую запашистую сметану, и долго еще содержимое ведра шипит и булькает, Мама часто белила избу. И всегда в ней стоял свежий, изумительный запах известки! Никогда больше не ощущала я такого запаха! Никогда! Хотя давно живу в горно-рудной местности, где всегда имеется возможность приобрести негашеную известь. Но все не то! Не то!!!
Возил папка на ярмарку в Чарыш колбу, мы помогали делать пучки. Мы сами очень любили эту терпко пахнущую, жгучую растительность. Выставлял на продажу кедровые орехи.
ШЛА ОХОТА НА ВОЛКОВ
Помню, уже учась в университете в Томске, я щеголяла в лисьей шапке. Папка сам выделывал шкуры белок, лисиц, соболей. Мама шила нам шапки.
Добывал волков, изучив досконально их повадки, волчат. К вольчьей породе, однако, относился с уважением. Говорил: «Волк никогда не бросит своего детеныша. И всегда придет к своему гнезду. Каждый год в одном и том же гнезде волчица щенится. Хвост у волка называется правило».
Чудно! Спрашивала я: зачем охотиться на волков? Мясо их не едят. «А вас чем я буду кормить, обувать, одевать?». Платили одинаково за шкурку взрослого волка и щенка. По 50 рублей! Баснословные деньги! Шла охота на волков.
Был папка и рыбаком. Баловал нас рыбкой. Рыбу ловил удочкой, мордочкой, неводом. Помню, и я тянула невод, и все мои сестренки, и брат. Какая вкусная уха из речного хариуса! Но привозил папочка и красную рыбу. Откуда-то из-под Маралихи. Там в озерце под корягами водились крупные мордастые таймени и сомы.
А еще папка с мамой добывали дикий мед, бортевой. Папка рассказывал, откуда появлялись в лесу борти. Это улетевший из улья рой находил в лесу дупло в дереве и поселялся там. Поэтому очень ответственное для пчеловода время – роение улья. У нас в детстве стояли ульи в ограде. Нам привычно было жужжание пчел, их укусы, знали мы вкус настоящего меда.
Рассказывал папка и как получают деготь. Знали наши родители, как заработать копеечку и умели как…
Нас они не тыкали носом, делай так, а не этак! Не читали моралей. Не учили кнутом и пряником. Не сюсюкали. И не орали в припадках бессилия и гнева. Они просто жили и всегда были рядом с нами в радости и в горе. Всегда подставляли свое плечо. Мы всегда знали, что у нас есть дом, куда мы можем всегда прийти, и нас поймут и помогут. И не покажут на дверь. Мы видели, какими они были, как поступали. И впитывали все это. Навсегда.
Антонина ЛАВРИК (КУЛИКОВА)
Продолжение следует
Следующая публикация
Комментарии 6