Сумерки и ветер рисовали тенью веток на потёртых досках пола причудливые узоры. Вечерами в детском отделении провинциальной больницы особенно тоскливо. Мамочки лежат со своими младенцами, а малыши старше пяти лет без мам. Они начинают грустить и плакать ближе к вечеру, когда видят, как мамы успокаивают и ласкают своих малышей.
И тогда какая- нибудь мама почувствует, уловит эту тоску и положит своего малыша поплотнее под грудь, обнимет такого расплакавшегося малютку и скажет:
-Ну давай, чудо, тащи свою книжку, что там у тебя есть, почитаю тебе.
И малыш, просияв, потопает к своей тумбочке, в неопрятном ворохе одежды, фантиков и ещё бог знает чего достанет книжку. Торжественно, как приз, притащит её маме малютки, залезет на её кровать ногами с готовностью слушать. А потом потихоньку уснёт под мерное чтение успокоенный и тихий. Его осторожно перенесут на кровать, подоткнут одеялко и утром он снова готов к битвам жизни.
Но не со всеми так в этих палатах, где люди проживают маленькую жизнь, отличающуюся от той большой, привычной.
В палате номер 16 размещён только один пациент, а точнее два. Это молодой мужчина лет 30-ти с младенцем. Медперсонал рационально рассудил, что как же его поместить в общую палату с женщинами, а мужских палат в детском отделении нет. С больными детьми всё больше женщины лежат, особенно с младенцами.
- А тут глядишь ты, мужик, с детём. И где только мать его шаландается, когда детё хворое лежит. - громким шёпотом комментировала на посту медсестра.
Всем в отделении был любопытен этот пациент, но спросить никто не решался. Мужчина выглядел очень нелюбезно. Малыш у него в кроватке всё время плакал, особенно ночью. Некоторые женщины пытались предложить свою помощь, дескать «вот неумеха, сейчас я покажу, как надо, и у меня твое детё успокоится на раз. Тут женских рук не хватает».
Но он всем безапелляционно отвечал :
-Идите отсюда. Нам никто не нужен. Сами справимся.
Злость на женщин, исходящая от этого человека, была такой сильной, что казалось, что рядом с палатой чувствовался её запах.
По ночам это превращалось в проблему для всех, потому что ребенок у него плакал не переставая.
-Да возьми ты его уже на руки да укачай, сколько ты и его и всех мучить будешь? - говорила в сердцах ему какая-нибудь раздражённая и измученная недосыпом женщина.
-Пусть привыкает. Некому у нас его нежить.- глухо отвечал мужчина.
Он сидел, как мумия, на кровати напротив кроватки малыша, исходящего криком, и как будто нарочно погружался в этот маленький персональный ад и ничего не делал. Просто сидел рядом и так каждую ночь. Но почти не смотрел на него, не брал на руки без особой надобности.
Малыша он кормил по часам из бутылочки смесью, которую разводил сам, грея воду тут же в чайнике на подоконнике. Хотя никому в палатах не разрешалось иметь чайник, для него сделали исключение.
В палату к нему заходил только доктор да уборщица баба Паша.
Он только на неё реагировал, поднимал глаза и ноги, когда она мыла под его кроватью.
Когда баба Паша вошла в палату с ведром и шваброй, он сидел на кровати, опустив голову.
Она украдкой взглянула на него. Лицо было ещё молодое, но слегка покоцанное, под глазом желтел заживающий фингал.
-Что - то у тебя тут совсем дышать нечем, ну - ка, сынок, залезь - ка на подоконник, открой форточку, а то ты всё кварцуешь, а не проветриваешь. Как зовут - то тебя?
-Николай.
Он перевел тяжёлый взгляд с бабы Паши на окно и, видимо, внутренне согласился с ней.
-Давай, Коля, вот за тот шпингалет потяни, там, видать, рама рассохлась, мне не справиться.
Николай полез на подоконник, опёрся о детскую кроватку. Стенка затрещала и с треском выломалась из креплений с мясом.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 1