Предыдущая публикация
Феодосия — город контрастов.
Кажется, нет среди русских городов города, менее живущего художественною жизнью, чем она.
Нельзя себе представить театральной публики более неблагодарной, художественно и архитектурно более безвкусной, чем богатое феодосийское мещанство.
Екатерининская набережная с ее дворцами в стиле турецких бань, публичных домов и лимонадных киосков, с ее бетонными Эрехтейонами, гипсовыми «Милосами», голыми фисташковыми дамами с декадентских карт-посталей представляет совершенно законченный «Музей Дурного Вкуса».
Большевики и анархисты, в руках которых Феодосия побывала дважды, не захотели оказать ей единственной услуги, на которую были способны: они не взорвали этих вилл.
Не думаю, чтобы этим тонким и злым способом они хотели наказать буржуазию, сохранив ее позор на будущие времена, — нет, они сами находились под обаянием монументальности этих построек: мещанин мещанина чует издалека.
Мещанство «Пролетариата» благоговеет перед мещанством «Буржуазии», и идеал комфорта и роскоши, воплощенный в типе первоклассного отеля, станционного буфета и пароходной кают-компании, туманит воображение обеих сторон, так неудачно и не вовремя поссорившихся из за дележа жизненных благ#feo_history
Единственная реальная услуга, оказанная большевиками городу, удаление безобразного памятника Александру III — была ими совершена отнюдь не из эстетических соображений и не из уважения к личности покойного императора, а из дурацких политических антипатий.
Когда феодосийские мещане поголовно бежали из города перед вторым пришествием большевиков, я, опасаясь полного исчезновения зоологического вида и желая использовать тот авторитет и уважение, которое мне доставили среди большевиков мои стихотворения «Брестский мир» и «Святая Русь», пытался суфлировать «Пролеткульту» идею об устройстве на Екатерининском проспекте «Национального парка».
Я рекомендовал сохранить один из дворцов во всей не
прикосновенности внутренней обстановки, выкрасть где ни будь на Кавказе чету бежавших буржуев и поселить их, как Адама и Еву, в этом идеальном раю мещанства, чтобы сохранить их семейный и хозяйственный быт для наглядного сравнения с формами грядущего пролетарского рая.
Большевики, занятые политической суетой и Владиславовским фронтом, к сожалению, не оценили всего социально -педагогического значения моего предложения.
К счастью, приход Добровольцев, которые привезли с собою всех представителей временно исчезнувшего вида, снова превратил Екатерининский проспект в живой музей, своими богатствами и научной полнотой способный соперничать с самой Аскания-Нова.
Потому что в Феодосийском питомнике, по отзывам специалистов, были выведены совершенно новые виды
«буржуев-спекулянтов», как по приемам их работы, так и по своей прожорливости.
Очевидцы и пострадавшие на Кавказском побережье
рассказывали мне с восторгом и ужасом о «мертвой хватке»
феодосийских спекулянтов, как они купили тот самый пароход, на котором бежали, и успели его два раза перепродать с чудовищным барышом, не дойдя до места назначения, как один из них изобрел жидкость для восстановления утраченной молодости керенских кредитных билетов и, скупив за бесценок партию бракованных бумажек, нажил миллионы: весь Кавказ еще два месяца спустя гудел стонами и легендами.
Казалось бы, откуда такому деловому и передовому городу, как Феодосия, иметь свое искусство и свой стиль.
А между тем в ней есть и то, и другое.
У старой Феодосии есть своя архитектурная физиономия, сохранившаяся кое где на Итальянской улице в старых домах с аркадами, в кварталах, идущих по направлению к Карантину, на Караимской слободке около Митридата, наконец, в самом Карантине.
Есть у нее и еще большее, чем архитектурное лицо: Феодосия, может быть, единственный из провинциальных городов России, который может гордиться тем, что она является родиной целой школы живописи, которую мы вправе назвать Киммерийской. Это ее роднило бы с маленькими городками Средней Италии, если бы в ней сохранялись материальные памятники ее искусства.
Но, к сожалению, кроме галереи Айвазовского, в которой собраны самые плохие произведения этого большого мастера, то есть все те, которые остались непроданными при его жизни, и нет ни одной картины его творческого расцвета, — кроме этой галереи, только компрометирующей память великого мариниста, — нет ничего. Ни в одном публичном здании вы не найдете ни одной картины Куинджи, Лагорио, Богаевского, Латри, Шервашидзе — художников, которыми Феодосия вправе гордиться, но о которых она часто даже не подозревает.
Помню, как в одном из первых газетных листков, издававшихся в Феодосии, была помещена заметка: «По слухам, известный русский художник Богаевский собирается переселиться на постоянное жительство в Феодосию». Редакция газеты не подозревала, что Богаевский родился в Феодосии и никогда, ни в каком ином городе, кроме Феодосии, в течение всей своей жизни не жил.
Зато в частных домах Феодосии встречается много ценных произведений живописи. Айвазовский оставил здесь после себя целую школу копиистов и подражателей, и в редком из старых феодосийских домов не хранится «подлинный Айвазовский», а таковой, будь он и плох для музея — для частного провинциального дома — все же очень большая роскошь.
Здесь же можно часто встретить произведения таких
чисто крымских живописцев, не выходивших за пределы Крыма и не вошедших ни в один музей, как Феслер и М.М. Петров. Также можно найти Лагорио, Богаевского, Латри. Все эти картины распространялись в порядке семейственном — подарков и сувениров.
Таким образом, за внешним художественным бесплодием Феодосии, за ее показным, бьющим в нос безвкусием, в глубине ее таится богатая и щедрая историческая подпочва.
В дальних углах, в старых кварталах, построенных на благородных итальянских фундаментах, продолжается в молчании творческая работа, о которой богатые мещане, строящие себе роскошные особняки, к счастью своему и спокойствию, даже не подозревают.
Мнением крупных русских художников, живущих в одном с ними городе, они не интересуются. Когда перед войной был поставлен на очередь вопрос о постановке памятника Айвазовскому, «отцы города» и не подумали обратиться к ним за советом, а втихомолку, на свой страх и риск заказали известному кукольных дел мастеру Гинсбургу — соответственную куклу феодосийского патриарха.
Поэтому, когда в Феодосии возникает новое Художественно-литературное общество, ему каждый раз приходится считаться с очень трудной и ответственной задачей: клиентуры у него не может быть иной, чем местное богатое мещанство, которое должно оплатить все расходы по предприятию, а художественный уровень, до которого оно должно дотянуться, определяется тем высоким градусом напряженной творческой работы, которая ведется в уединенных мастерских.
Соединить эти концы, разумеется, невозможно.
Но тем не менее пожелаем Литературно-художественному обществу всяческого успеха. Оно начинает хорошо и удачно и, кажется, избрало верный путь.
Оно имеет свой орган — «К Искусству», украшенный
такими литературными именами, как Поликсена Сергеевна
Соловьева, Вересаев, Марина Цветаева, Аделаида Герцык,
София Парнок, Мандельштам, Андрей Соболь и пр.
Оно будет иметь собственное художественно-украшенное помещение.
Нельзя не приветствовать выбора художника, которому Кружок доверил роспись своего помещения.
В.В. Бобрицкий является одним из самых талантливых
молодых художников юга России. Он мастер харьковского
союза «7» и известен широко, как оригинальный и опытный театральный декоратор.
Из больших театральных постановок ему принадлежат
ремизовская «Трагедия об Иуде принце Искариотском» в театре «Студия», «Король без венца» Буэлье в Большом Драматическом, ибсеновский «Бранд» и клоделевский «Обмен» в Камерном Театре, наконец, так нашумевшая глаголинская постановка ванлерберговского «Пана» в Драматическом театре. Наконец, ему же принадлежит роспись Дома Артистов в Харькове.
Это настоящий стенной мастер, крепко чувствующий цвет, форму и материал; в отличие от большинства молодых он «грамотен», он умеет хорошо проникаться стилем и обладает широким диапазоном, начиная от «кубизма», «лубка», «подноса», «иконы» и кончая итальянским примитивом и строгой академией.
Роспись подвала Литературно-художественного кружка, эскизы которой мне довелось видеть, будет выдержана в стиле персидских миниатюр и будет представлять для Феодосии истинно художественное приобретение, когда будет закончена.
Вот если после открытия своего подвала Литературно -
художественному кружку удастся взять Феодосийского Буржуя за горло и заставить его замазать в своих «Виллах» мазню доморощенных маляров и дать вновь расписать таким
декораторам, как Бобрицкий и его постоянный сотрудник
Цибис, да еще заставить его покупать картины таких мастеров, как Богаевский, Латри, Хрустачев (перечисляю тех, кто сейчас живет и работает в Феодосии) — то это будет действительно неоценимая услуга, оказанная городу.
Дай Бог всякого успеха этому предприятию!
29 ноября 1919 г.
Максимилиан Александрович Волошин.
"Искусство в Феодосии".
(ист. https://rusneb.ru/catalog/000199_000009_005437033_1000230348/ )
Следующая публикация
Комментарии 1