Вот несколько цитат из его книги:
«Я написал эту книгу, ибо глубоко уверен: о том, как относятся к черным в обществе, декларирующем свободу от расовых предрассудков, нельзя молчать. На протяжении сорока четырех лет я наблюдал русских и их политический строй не как белый идеалист, но как чернокожий, которого американский расизм научил распознавать искренность человеческих слов и поступков. Я могу сказать со всей ответственностью: один из величайших мифов, когда-либо придуманных пропагандистским аппаратом Кремля, состоит в том, что в России нет расизма. Этот тезис был вбит в головы людей в России и за ее пределами.На самом деле всех нерусских считают в этой стране неполноценными. В соответствии с негласной шкалой неполноценности, армяне, грузины и украинцы лучше других нерусских. Азиатам из советских республик — тем, у кого желтая кожа и узкие глаза — отводится место в самом низу этой шкалы. Черные — и того хуже. Реальность расизма противоречит картине социального совершенства, нарисованной властями. Русские гордятся тем, что они свободны от расовых предрассудков. И это особенно раздражает. Им трудно понять, насколько они несправедливы по отношению к людям с другим цветом кожи.»«Что бы ни говорили мне мои русские соседи, как бы ни превозносили коммунистические начальники страну, где якобы достигнуты социальная справедливость и равенство, меня никогда не принимали за равного. Да, меня ценили за профессиональные качества, однако я оставался диковиной и потенциальным героем советской пропаганды. Я как-то приспособился ко всему этому. Смирился даже с одиночеством: некому было согреть мою постель, некому обнять и назвать папой. Я научился переносить почти все. Кроме одного. Я так никогда и не примирился с расизмом в Советском Союзе. Расизм постоянно испытывал мое терпение и оскорблял человеческое достоинство. Поскольку русские кичатся тем, что они свободны от расовых предрассудков, расизм их более жесток и опасен, чем тот, с которым я сталкивался в годы юности в Соединенных Штатах. Мне редко доводилось встретить русского, считавшего черных — а также азиатов или любых людей с небелой кожей — ровней себе. Пытаться их переубедить — все равно что ловить призрак. Я кожей чувствовал их расизм, но как можно бороться с тем, что официально не существует? Я ощущал на себе расовую неприязнь, хотя и заслужил признание как инженер-механик, чьи изобретения позволили в несколько раз повысить производительность труда. Я даже получил свою долю советских медалей и почетных грамот.»"Ягоду и других подсудимых признали виновными и приговорили к расстрелу. На следующий день весь завод погрузился в уныние. За сорок четыре года жизни в Советском Союзе я понял, что русские не только способны бесконечно предаваться тяжелым думам, но и наделены сверхъестественной способностью предчувствовать опасность. <...> Не то чтобы рабочие скорбели о главе тайной полиции — другом он им явно не приходился. Скорее они готовились к новым страданиям, предчувствуя их приближение".«Я узнал о фанатической нетерпимости русских к своим же советским согражданам на второй год войны. К нам на завод прислали большую группу желтокожих мужчин из Узбекистана и Казахстана, чтобы заменить ушедших на фронт рабочих. В действующую армию азиатов старались не брать, а направляли их в строительные батальоны: считалось, что им можно доверить разве что лопаты и кирки, но не оружие. Они ворочали камни, валили лес, строили дороги, как американские каторжники.<...> Заводские относились к ним с брезгливостью; послушать их, так азиаты были и глупые, и ленивые, и злобные, и вероломные, да еще от них плохо пахло.»«Помню, я пошел на вечерний сеанс в кино. Показывали кинохронику. Когда на экране красноармейцы-пехотинцы и бронемашины проходили по Бессарабии, зал встал: все принялись аплодировать, громко выражать свое одобрение, кричать "ура" и угрожающе потрясать в воздухе кулаками.Они откровенно гордились тем, как их родина опустошает беззащитную страну. Меня это поразило.»
Массовые репрессии, начавшиеся во второй половине 1930-х годов, сначала затронули иностранцев лишь по касательной. Конечно, отдельные аресты происходили еще в 1920-е: чаще всего такая судьба ожидала рабочих, примкнувших к «неправильной» оппозиции во времена партийной борьбы за власть. Но сталинский Большой террор не мог обойти иностранцев стороной.
Печальная судьба ждала, например, многих итальянцев — всего в СССР их в 1930-х было около шестисот человек. Значительная часть бежала от фашистского режима, надеясь найти спасение в Советской России. Такой была история Надзарено Скариоли. В 1925 году он застрелил в Италии фашиста, сбежал из тюрьмы в СССР, вступил в компартию и долгие годы работал на макаронной фабрике в Москве, пока не был арестован в 1937 году. Почти двадцать лет он провел на Колыме и смог вернуться в родную Италию лишь в 1960 году.
Не избежал заключения итальянский коммунист Эдмундо Пелозо, регулярно приезжавший в СССР в 1920-е годы и постоянно живший в Москве с 1927 года: в 1938 году он был арестован, осужден, а в 1942-м расстрелян.
Итальянский анархист Отелло Гаджи, бежавший от фашистов в Россию, был арестован еще в начале 1930-х и провел следующие двенадцать лет в лагерях в Средней Азии, где и скончался в мае 1945 года. Из заключения он, как и многие другие итальянцы, регулярно писал обращения к лидеру итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти, проживавшему в Москве. Но тот предпочитал игнорировать эти обращения.
25 мая 1936 года началось шествие по советским экранам знаменитого фильма "Цирк", создатели которого талантливо доказывали, что никакой дискриминации по национальному признаку в СССР нет.
А 9 марта, за два с половиной месяца до премьеры, политбюро ЦК ВКП(б) издало постановление "О мерах, ограждающих СССР от проникновения шпионских, террористических и диверсионных элементов", резко усложняющее въезд и натурализацию любых иммигрантов. В реальной жизни у героини Любови Орловой могли возникнуть большие проблемы.
Нет комментариев