Темная сторона души

— Бери же, не стесняйся! — Валентина Павловна, моя свекровь, расплылась в улыбке, от которой у меня внутри всё сжалось. — Я специально выбирала, чтобы подходила к твоему новому пальто. Три года. Именно столько времени прошло с тех пор, как я вышла замуж за её сына Кирилла, и всё это время свекровь демонстративно не замечала моего существования. А теперь вдруг... это. — Спасибо, конечно, но... — я замялась, подбирая слова. — Это слишком дорогой подарок. — Ох, милая, — она махнула рукой с наманикюренными ногтями, — разве может быть что-то слишком дорогим для любимой невестки? От слова "любимой" меня передёрнуло. Ещё месяц назад она не могла заставить себя назвать меня по имени, всё "она" да "она", словно я была какой-то неодушевлённый предмет. — Представляешь, твоя мама подарила мне сумку, — сказала я вечером Кириллу, который, как обычно, уткнулся в ноутбук. — Очень дорогую. — М-м-м, — промычал он, не отрываясь от экрана. — Кирилл! — я повысила голос. — Это странно, разве нет? Она же...

— Она тебе не пара, сынок. Поверь матери, я же вижу, — прошептала Лариса Сергеевна, поправляя воротник рубашки Игоря перед зеркалом в день его свадьбы. Марина, стоявшая за полуоткрытой дверью, замерла. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось где-то в горле. Она не хотела подслушивать, просто зашла сказать, что гости уже собрались. Но теперь не могла сдвинуться с места. — Мам, мы это уже обсуждали, — в голосе Игоря звучала усталость. — Я люблю Марину и женюсь на ней. Точка. — Ох, сынок... — Лариса Сергеевна театрально вздохнула. — Любовь любовью, а жить-то как? Она же неприспособленная совсем! Вчера к нам пришла – суп пересоленный, котлеты сырые. Какая из неё хозяйка? Марина прикусила губу. Тот злополучный обед... Она так старалась произвести впечатление на будущую свекровь, что от волнения действительно пересолила суп. А котлеты... Это Лариса Сергеевна сама настояла, чтобы их подали раньше времени, мол, гости проголодались. — Научится, — отрезал Игорь. — Все через это проходят. —

— Вот здесь можете разместить свои вещи, — Галина Петровна распахнула дверцы старого шкафа, пахнущего лавандой и нафталином. — Я освободила для вас две полки. Алина молча кивнула, разглядывая потертую мебель, знакомую ей по редким визитам в дом свекрови. Теперь эта двухкомнатная квартира на окраине города станет их домом. Их — это её, мужа Игоря и пятилетнего Димы. Их собственную трёхкомнатную в центре пришлось продать за долги, когда прогорел бизнес мужа. — Мам, куда коробки с игрушками? — Игорь топтался в дверях с большой картонной коробкой, на которой детской рукой было выведено "Димкины сокровища". — В маленькой комнате места больше нет, — отрезала Галина Петровна. — Придётся в зале что-то придумать. Хотя я говорила, что нужно было половину вещей... — Оставить? — перебила её Алина. — Где? В нашей проданной квартире? Свекровь поджала губы, явно недовольная тоном невестки. — Я просто хочу помочь организовать пространство разумно. Всё-таки... — Всё-таки это ваша квартира, да? — снова

— Сколько можно? — раздраженный голос Ольги звенел от напряжения. — Она живет у нас уже третий месяц! Я не могу больше, понимаешь? Не могу! — Ну а что делать? — в голосе Алексея слышалась растерянность. — Она же помогла нам тогда... — Да, помогла! И что теперь — вечно быть ей обязанными? — Ольга всхлипнула. — У меня уже нервы не выдерживают. Вечно она тут, в каждый угол заглядывает, каждую пылинку высматривает. Я в собственном доме как на иголках! Валентина Андреевна прислонилась к стене, чувствуя, как предательски дрожат колени. Шестьдесят два года — и такое унижение. Всю жизнь она старалась быть нужной, полезной. Когда Ольга слегла с тяжелым воспалением легких пять лет назад, кто сидел с маленькой Машенькой? Кто готовил, стирал, убирал? А когда у Алеши были проблемы с кредитом — кто продал свою однушку, чтобы помочь сыну расплатиться с долгами? — Леш, я больше не могу, — голос невестки стал тише, но от этого не менее резким. — Надо что-то решать. Может, намекнешь ей про дачу? Лето ск

— Три месяца, максимум четыре, — голос врача звучал сухо и профессионально. — Лариса Витальевна, вы должны понимать: в вашем случае операция уже невозможна. Она сидела неподвижно, сжимая в руках потертую кожаную сумку — подарок сына на прошлый день рождения. Андрей принес ее молча, поставил на стол и ушел, даже чаю не попил. Как всегда в последние годы. — Можно было бы попробовать химиотерапию, но с учетом возраста и степени поражения... — доктор помедлил, подбирая слова. — Я бы рекомендовал провести это время с близкими. Горькая усмешка тронула ее губы. С близкими? У нее остался только сын, которого она собственными руками превратила в угрюмого, замкнутого человека. Как там говорится — что посеешь, то и пожнешь? Выйдя из больницы, Лариса Витальевна медленно побрела по аллее, усыпанной жёлтыми листьями. Октябрь выдался на редкость теплым, словно природа давала ей последний шанс все исправить. Присев на скамейку, она достала из сумки старый фотоальбом — единственное, что захватила с соб

— Значит, не хочешь по-хорошему договориться, сестрёнка? — Виталий развалился в старом кожаном кресле, небрежно положив ногу на антикварный журнальный столик. Ольга поморщилась. Этот столик мама так берегла... А теперь брат использует его как подставку для своих затёртых ботинок. Всего месяц прошёл после похорон Анны Михайловны, а квартира, где она прожила сорок лет, уже теряет свой прежний облик. — О чём договариваться, Виталий? — она намеренно произносит его полное имя, зная, как это его раздражает. — Закон есть закон. Мы – единственные наследники, значит, всё делится поровну. Квартира, дача, сбережения – всё пополам. Брат хмыкнул и достал из потёртого портфеля папку с документами. — А это тогда что? — он выложил на тот же многострадальный столик пачку бумаг. — Узнаёшь почерк? Это же твой, правда? Такой аккуратный, каллиграфический прямо... Особенно цифры красиво выведены. Вот здесь, например: "двести пятьдесят тысяч рублей – инвестиции в перспективный проект". И подпись твоей свекро