Стакан молока

Когда вещи начнут называться своими именами, тогда русский язык улучшится... Издательство «Вече» с прискорбием сообщает о кончине замечательного русского писателя-просветителя Михаила Николаевича Щукина (1953–2025). На протяжении многих лет нас связывала тесная плодотворная дружба. Его книги, вышедшие общим тиражом более 150 тысяч экземпляров, – это живые и увлекательные рассказы о нашей отечественной истории, они написаны хорошим русским языком и содержат строго выверенные исторические факты. Уход из жизни нашего постоянного автора и надежного верного друга – невосполнимая утрата для русской литературы и всей культуры в целом. Михаил Николаевич Щукин родился 3 октября 1953 года в селе Мереть Новосибирской области. С 2014 года – главный редактор журнала «Сибирские огни», лауреат многих литературных премий, в том числе премии имени Валентина Распутина. В серии «Сибириада» вышли его романы: «Конокрад», «Ямщина», «Чёрный буран», «Несравненная», «Лихие гости», «Осиновый крест урядника Жиги

К середине декабря в администрации Княжска закончили основные приготовления к торжественным мероприятиям. И это в то время, когда на самого Самохвалова свалилась другая, неотступная забота. То, чего они боялись с Нистратовым, – случилось. Следом за цемзаводом пришли проверяющие и в их карьероуправление. Уже несколько дней копали, правда, пока ничего не сообщали: ни хорошего, ни плохого. Поэтому, хотя и без прежнего энтузиазма, Самохвалов продолжал подготовку к созданию Союза писателей. Для удобства гостей дату торжеств немного перенесли. Намечали на 19 декабря, пятницу, но, посоветовавшись с губернией, пригласили гостей днем ранее, потому что в пятницу день короткий, предвыходной и у многих свои личные планы, а четверг – настоящий рабочий день, не жалко. В четверг всем удобно. Накануне, в среду, в Княжск начали съезжаться артисты, корреспонденты и занимать забронированные номера в гостинице. Телевизионщики обещали нагрянуть утром, перед самым мероприятием. В среду же библиотечно-музейн

Старый лесник Михаил Егорович Михалёв объезжал верхом на лошади свой участок и неподалёку от лесного кордона обнаружил на траве свежий кровавый след. – Ах, мать твою, опять браконьеры самовольничают, – спешившись, выругался в сердцах старик. – А подранок никто иной, как лось-трёхлеток, – определил опытный лесник, взглянув на следы. До Михалёва доходили слухи, что в село Азобичи, к главе местной администрации стали наведываться чиновники из района – большие любители охоты. «Это их рук дело, местные на такую дерзость не способны, – с горечью подумал лесник, направляя лошадь по следу раненого зверя. – И где на них управу искать?» Гнедая кобыла Лыска встревожилась, зафыркала, застригла ушами, и лесник понял, что лошадь учуяла мертвечину. Проехав ещё сотню метров, Михаил Егорович наткнулся на разделанного лося. В кудрявом кусте орешника лесник обнаружил останки животного, над которыми неистово звенел рой крупных сизых мух. Старик не спал всю ночь – ворочался с боку на бок, кряхтел, тяжело в

Я люблю смотреть на трещины На реке, на талом льду. Как весна даёт затрещины, Теплым ветром февралю. Он, конечно, месяц зимний И такой весь из себя. Только с каждым днём капризней, И слабей день ото дня То бросается метелями, То дождем вдруг моросит. И так целыми неделями Во всю глотку голосит. Но провоется, проплачется, С ним проплачемся и мы, Никуда ведь мы не спрячемся От проказницы-весны. Ничего нам не оставит От проделок февраля. Снег растает, боль растает, Всё растает для тебя... Сочинил Павел Акинин Ещё стихи этого автора здесь

Однажды, перебирая на чердаке родного дома старые, заброшенные вещи, я наткнулся на свёрнутый кусок облинялой красной тряпки, и хотел было бросить его в пакет с мусором, но вдруг что-то меня остановило, невольно заставило развернуть эту скомканную тряпицу. И когда её, пыльную, смятую развернул, то изумился, увидев на красном полотнище надпись, гласящую: «ХЛЕБ – ФРОНТУ!». И память моя тут же понеслась вскачь в военное детство, когда колхозные дела взвалили на свои плечи наши матери. И мы – пацаны, как могли, помогали им, и были в курсе всех событий, что происходило вокруг. И вот, пришла жатва. Хлеб в тот год уродился на славу, крупные колосья к земле склонялись. Зерно, вот-вот, начнёт осыпаться, а с уборкой не успевали, не хватало рабочих рук, а из техники – только старый комбайн «Коммунар», да и тот барахлил. И собрал председатель-инвалид женщин села и, не скрывая своего волнения, сказал: «Что будем делать-то, бабоньки? Хлебушек-то пропадёт, если не уберём... Я слышал сегодня по своему

В одной махонькой деревеньке жила в старой избёнке бабушка Дарья. Земляки называли её Дарёнкой. Жила одна, ибо муж её сердешный, Фрол Никодимыч Пастушков, на войне погиб. А дети, когда повыросли, в города разъехались. Пенсия у одиноко жившей старухи была крохотной. Выручал, чтобы прокормиться, его величество огород. Что же такое огород? А это такой волшебник, что завсегда людей от голода спасает. Вот только, чтобы был урожай, надобно человеку лень прогнать подале, всё лето работая без разгибу на огороде. Такое уж правило у его величества огорода. Нарушишь его – считай, в зиму голодный остался. Трудилась без разгибу и Дарьюшка, посадив картошку, капусту, свеклу, морковь, лук, чеснок, огурцов и помидор, да и ещё кой-чего – всего и не упомнить, так создано много съестного для человека Божиим промыслом. Но напасть – она ж не спрашивает человека, является – и всё. Николи такого на Руси не видывали, а случилось то, что с Америки перекочевал в нашу родную сторонушку колорадский жук. Этот враж

Отдельно стоит сказать об одной арбатской квартире, где по пятницам собирались молодые художники и поэты. Квартира называлась вычурно — «салон мадам Фриде», и представляла собой две комнаты с протертой поломанной мебелью, в которой проглядывала претензия на какой-то стиль. И в старомодной одежде хозяйки «салона», молодящейся напудренной старушенции в пенсне, с крашенными в яркий цвет кудряшками (ей «надоело все серое!»), тоже проглядывала некая претензия неизвестно на что (понятно, кроме замаскированной старости); скорее всего проглядывало тщеславие. Всех посетителей мадам Фриде называла: «сударь, любезнейший». Впечатлительная, уязвимая, она все воспринимала слишком серьезно и от любого неосторожного слова гостя покрывалась бурыми пятнами и кипела от негодования. Тем не менее каждую пятницу мадам Фриде зажигала свечу под старинной лампой и на свет слетались творческие юнцы; приходили с папками рисунков, с тетрадями стихотворений; в «салоне» велись смелые, откровенные разговоры с ответв

«Мадам, да вы не спешите, я помедленнее пойду», – так говорила маленькая, худенькая старушка, тащившая мою тяжелую сумку из магазина в одной руке, а во второй – несколько разноцветных «авосек» – сумок из болоньи. Мне было стыдно, я, переваливаясь как пингвин (болели ноги), с трудом за ней поспешала. Мы сели на лавку перевести дух. Эту быструю старушку я давно знаю. Она иногда стояла у магазина и продавала сшитые ею аккуратненькие и яркие «авоськи» из болоньи. Я покупала эти сумки, и мне удалось выяснить, что она с помощью «доходов» от сумок (какие там доходы!) подкармливает внуков. Их у нее шесть! У нее две дочки и всего один зять – «такой хороший, русский», но вся эта команда без бабушки почему-то не может прокормить шесть внуков. Я догадывалась почему. Потому что дочки и зять любят один очень популярный у «хороших русских» горячительный напиток. Но она об этом не говорит. А я что? И что я могу сделать? Ну, купить еще одну авоську. Так она мне больше одной не продаёт – бережёт мои ден

Осень для Самохвалова пролетела одним днем. Давно забылись переживания, устроенные дочерью, давно было согласовано создание общественной организации «Союз писателей Княжска», даже придумали нагрудный знак в виде гусиного пера, чернильницы и золоченых букв аббревиатуры «СПК». Немыкин юлой вертелся, да и сам Самохвалов не остался в стороне, когда начались заморочки с главой администрации Ефимом Лавриком. Этот Фима достался от прежнего главы района, и Самохвалов с самого начала искал пути избавления от излишне любопытного руководителя «второй» власти, но по всему чувствовал, что не скоро скинет этого занозистого человечка. Мелкий, глазастый – он как запечный сверчок всякий раз появлялся там, где его не просили появляться. Вот и в этот раз Лаврик всех слюной забрызгал, доказывая на бюджетной комиссии, что денег на эту акцию нет, расходы давно сверстаны, поэтому их можно смело перенести на следующий год. – У нас шахматисты в подвале ютятся, а среди них, между прочим, один кандидат в мастера

В Княжске не заметили, как Лада уехала в Москву устраиваться на работу. Уехала наполовину самовольно, так как отец пока ничего не знал о ее планах, но с полного согласия матери, которая отдала дочери запасные ключи от московской квартиры. Перед этим Ольга Сергеевна неоднократно звонила двоюродной тете, и та пообещала пристроить племянницу в транспортную компанию, где сама работала. Вера Павловна оказалась из тех людей, которые умеют находить с начальством общий язык: должность начальника отдела обязывала. А тут еще извечная печаль бездетной женщины, поэтому ей было просто необходимо выплеснуть невостребованную материнскую заботу на того, к кому она относилась как к своему ребенку. На эту роль очень подходила Лада. Минуло всего пять дней, как Лада уволилась, и вот она на Казанском вокзале столицы. Около турникетов ее встретила Вера Павловна. Невысокого роста, подвижная, она ловко подхватила дорожную сумку Лады и, помогая нести ее, повела племянницу через столпотворение вокзальных людей,