Бумажный Слон

Увлекшись стрельбой по пиратскому кораблю, Кай и не заметил, как открылись ворота одного из ангаров, и в космос выбросило кучу бесполезного мусора, среди которого была вместившая в себя двух людей и одного робота спасательная капсула. Хорошо, что Аар Ман следил за открывшимися воротами и смог увидеть начавшую свое плавание в сторону глубокого космоса капсулу. — Кай, возвращайся ко мне! — крикнул он в микрофон, на панели управления. Подросток услышал приказ Аар Мана и поспешил его выполнить, тем более, мужчина уже уводил «Красную Луну» с линии огня, а, значит, Каю уже не придется отстреливаться от пиратов. — Мы могли им накостылять! — разразился Кай гневом, присаживаясь в кресле второго пилота. — Ты и сам понимаешь, что эта атака на их корабль — всего лишь обманка, чтобы наши новые знакомые смогли его покинуть, — напомнил ему Аар Ман, подводя корабль к капсуле. — И они это сделали в капсуле? — Вообще-то сам по себе это довольно неплохой вариант, — подметил Аар Ман, про себя рассуждая, ч

Утро в таверне, как всегда, началось с никогдаря. Сверчок же, как всегда, не разделял мою привычку. Он запрыгнул на плечо и забухтел в ухо: – Вот, скажи мне, зачем ты это ежедневно делаешь? Я тщательно вырисовывала толстый крестик, стараясь вывести концы ровными, что, согласитесь, не так-то просто сделать угольной палочкой. – Мне нравится! – Пачкаешься, бумагу выписываешь из города… – продолжал ворчать он. – Считай, что меня это успокаивает. Даты идут непонятно в какую сторону, сезоны меняются произвольно. А так – сама расчертила, сама помечаю. Хотя бы не путаюсь в “сегодня”, “завтра” и “неделю назад”. – Ну-ну… – Слушай, насекомое, откуда в тебе столько сарказма? И вообще, тебе-то что? Сверчок умел драматически стрекотать, потирая ножки друг о друга. Чем и занялся, осуждая. Я лизнула испачканные пальцы, вытерла о передник. Потом, одумавшись, всё-таки пошла к рукомойнику. Помахала метлой в зале, растопила очаг, поздоровалась с Мирабель в углу, не получив ответа. Её говорящее окно совсем

Открыты окна, ночь, тепло, Стрекочет Зингер сонно, мягко, Кот, помурлыкав под столом, Улёгся в бабушкины тапки. . Струится ткань волною беж, Простроченная мерным шагом, - Бабуль, кому шьёшь столь одежд? - Всего-то платьишко, однако. . А ты - в кроватку, спать пора, Волчок здесь близко ходит-бродит. Всё ищет, где же детвора, Да вот он за окошком, вроде… . Проснулся, чуть открыл глаза, Светло, в окне на ветке птица. Волчок ушёл в свои леса, Наверно, Зингера боится. Автор: Валерий Источник: https://litclubbs.ru/articles/64429-zinger.html Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте! Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона. Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.

Мрачное небо набрякло и покрылось сизыми наростами туч. Снег шёл уже несколько недель, завалив опустевшие магистрали, полуразрушенные дворы немногочисленных многоэтажек, заржавевшие остовы машин. По свежему снегу тянулась цепочка глубоких следов. Спереди шёл высокий мужчина, плотно укутанный в разномастную одежду - длинный тулуп, обмотанный найденными выцветшими футболками, меховая шапка-ушанка, с огромным пуховым шарфом, закрученным, так что видны были только глаза. Сзади шла таким же образом одетая женщина, тяжело опираясь на подобранную суковатую палку. Она часто останавливалась, тяжело дышала и тихо постанывала. Иней и снег покрывали их с ног до головы. Вдалеке показалось невысокое, достаточно сохранившееся здание, судя по виду, ещё дореволюционной постройки. Мужчина тревожно оглянулся на ковыляющую спутницу и всмотрелся в здание. Трехэтажное, с низкими окнами-бойницами на последнем этаже и огромными арочными проемами вместо окон на втором. Здание находилось в небольшой низине, воз

«Зачем нужна дорога, если она не приводит к храму?» фильм «Покаяние» Тенгиза Абуладзе, 1984 год. *** Он лежал на своей кровати поверх покрывала одетый и еле-еле открыл глаза. В занавешенное окно упорно стучалось солнце, давая ему знать, что день полным ходом. Плохо ещё соображая, где находится и какое сейчас число, он принялся подниматься на локтях, но тут адская головная боль проступила сквозь жуткое похмелье, приоткрывая мутную завесу, за которой скрывалась реальность. Именно эта реальность безжалостной раздавливающей громадиной заставила его плюхнуться обратно на кровать. Ему вновь стало безразлично, что с ним сейчас и что будет потом, а из глаз опять безвольно покатились слёзы. На прикроватной тумбочке зазвучала Сороковая симфония Моцарта. Тихо проиграв пару тройку тактов бессмертного произведения, телефон жалобно квакнул и отключился. «Что батарейка сдохла? – хрипло выдавил он, повернув голову на звук. – Так тебе и надо, никого слышать не хочу. К чёрту всех! Всё к чёрту!» Всё-таки

В песках зыбучих, крутой тропою, Под гнётом страха Ползу на ощупь, скрипя бронёю. Я,черепаха… Ещё мне долго пустыню мерять, А как иначе? Ведь чтобы выжить, придётся верить Своей удаче. Врагов довольно, им всем охота Меня покушать. Что ж, первым делом одна забота — Смотреть и слушать. Ныряю в панцирь на каждый шорох… Эх, пронесло бы… И жизнь взрывает сильней, чем порох, Не хватит злобы. Но не ропщу я, стремлюсь упрямо Вперёд к рассвету. Свернуть нельзя мне, путь только прямо — Иного нету. Взгляну тихонько: что там забрезжит Вдали за склоном? И, слава Богу, ещё, что держат Карапакс с пластроном, Что на движенье найдутся силы, Пусть шаг опасен. От колыбели и до могилы Девиз мой ясен. Чем тише едешь, тем дальше будешь — Как это точно! Да, мысль такую не позабудешь, Запомнишь прочно. Не отвлекайте меня, не стоит. Я не отвечу. Меня покров мой надёжно скроет Судьбе навстречу. Сквозь жар песчаный крутой тропою Земного праха Ползу, своё всё неся с собою. Я — черепаха! Июль 2006 Автор: Юлиан Бой

Сакура вовсю цветёт, а мы продолжаем погружение в театральное искусство Японии. И сегодня речь пойдет об одной из визитных карточек этой страны - о театре Кабуки. Зародился он ещё в начале XVII века в период сёгуната Токугавы (эпоха Эдо) в связи с подъёмом городской культуры и смог сохранить свое "лицо" до нашего времени. Положила начало этому виду театра храмовая танцовщица Окуни. Сначала это были просто танцы, самым популярным из которых был нэмбуцу-одори — молитвенная буддистская пляска. Но постепенно Идзумо-но Окуни начала расширять программу своих выступлений. И к ставшему знаменитым танцу нэмбуцу-одори, который она исполняла соло, были добавлены танцевальные сценки, имитирующие представления театра Но. Нередко Окуни появлялась на сцене в мужском костюме с двумя самурайскими мечами у пояса и изображала страстную любовь к куртизанке. Это и стало рождением театрального жанра Кабуки. Удивительно, но именно это явление стало воплощением модерна еще до возникновения последнего. Но обо

Компьютер – это убежище, где с самого малого возраста Андрей спасался от бед. Когда его обижали дети, он убегал домой, садился за компьютер и проводил с ним очень много времени. На все вопросы машина знала ответы, пусть и ответы были не всегда правильные, но зато надежные, успокаивающие, реальные. Генеративные модели машинного обучения собрали в себя всю мудрость человечества и могли выдавать её без злости, осуждения и нетерпения. Верный товарищ, который знал, что сказать в трудную минуту. Сегодня, как никогда ранее, ему было нужно это поддерживающее цифровое плечо. Андрей сел за компьютер и тяжело вздохнул. Ему не хотелось ничего начинать, но сидеть просто перед черным экраном монитора он тоже не мог. Не глядя набрав пароль, он вошел в свой аккаунт, запустил последнюю версию модели и открыл несколько окон консоли в мультиплексоре. И снова замер, уставившись в пустое приглашение к вводу. Что можно спросить у алгоритма? Да, в нём весь опыт человечества, включая переживания утраты. Но ка

В то лето красное влюбился я в дочку Болотника Пестрявку-веретеницу. Жара стояла невыносимая, трава пожухла, вода в колодцах высохла и ягода-земляника осыпалась в Полянском лесу за Кипреевым холмом. Пошёл, значит до полудня к речке освежиться, глядь, а тут она сидит у Шамовского моста, раскрасавица, да на гладь речную смотрит. Стройная, черноволосая, глаза мутно-зелёные, а пахнет от неё кувшинками да жёлтыми водными кубышками, как в такую не влюбиться? Нашенские то, поселковые, к мосту побаивались ходить, слухи ходили разные недобрые про это место, будто бы вилы да навки в ночь тут бродят, а коли увидят человека проходящего, так и не сыщешь его потом, никаких следов не найдёшь, а дело то днём было да и негоже живому Потусторонних бояться. Голосок её хрустальный, так и переливается, как плотва на солнышке. ”Люба я тебе?”- спрашивает. ”Как - отвечаю - не люба, коли кровь у меня огнём полыхает, лишь увидел такое создание, зовут то тебя как, девица?” ”Батюшка Болотник Пестрявкой кличет, а

Дмитрий Иванович и Ольга Васильевна - взрослые люди, имена которых давно не произносят без отчества, однако, друг для друга они: Дима и Оля. Его по сию пору трогает некоторая надменность в её глазах, высоко поднятая и уже посеребрённая голова, гордая осанка. Мужчина надеется, что известность в научном мире, почтительное отношение коллег, материальное благополучие и, наконец, давняя дружба заслуживают особого отношения женщины к нему, тем более, сейчас, когда, в силу возраста, меньше и меньше становится вокруг людей, к которым можно обратиться с вопросом: ты помнишь? Лекции, ученики, лаборатория, написание статей забирают весь день профессора Стокгольмского Университета. Возвращаясь вечером домой, усталый и удовлетворённый, он напевает «приклеившуюся» к нему много лет назад песню: «Позови меня тихо по имени, Ключевой водой напои меня ……………………………………………………. Позови меня на закате дня…» С коллегами и учениками Дмитрий Иванович говорит на их языках, а «мурлычет» себе под нос на родном русско