Издательство Libra Press

Я попал в общество товарищей, мне совершенно незнакомых (здесь в смоленском военно-сиротском отделении, 12-ти лет, в 1817 году). В других учебных заведениях, бывало, новичка сперва с ног до головы осмотрят, соображая, каков-то он; потом задерут и потузят, чтоб узнать и силу и характер и чтоб, если удастся, настроить его на свой лад. Со мной обошлись хорошо. Только, как новичка, хотели поднадуть. С этой целью посадили меня играть в карты, так как заметили, что у меня были небольшие деньжонки. До этого случая я и понятия не имел о картежной игре на деньги; но, тем не менее, мне доказали, что эта игра и приятна и выгодна. К счастью моему, старший учитель, проходя по камерам, заметил нас, играющих в карты и обратился прежде всех ко мне с строгим замечанием "зачем я позволил себе играть в карты и где взял деньги". Потом он распек плутов, увлекших меня в игру. Из розыска оказалось, что у них денег вовсе не было, и они только хотели поживиться моими. Карты и деньги мои учитель отобрал; первые

Вечером 21 мая 1854 года был получен приказ по войскам, осаждавшим крепость Силистрию "быть готовым к выступлению на рекогносцировку, под начальством фельдмаршала Паскевича". Я был врачом при 8-й легкой батарее 15-й полевой артиллерийской бригады, составлявшей вместе с Люблинским егерским полком, левый фланг армии, расположенный на реке или, лучше, овраге Алмалуе, почти посредине нашей оккупационной линии, вокруг Силистрии. Отрядом командовал известный всем генерал-лейтенант Хрулев (Степан Александрович). День 22-го мая был пасмурный, вполне благоприятный для движения армии. Люблинский полк, выстроясь в батальонные каре, с артиллерией в интервалах, двинулся в авангарде. Раньше нашего отряда прошли казаки с превосходной во всех отношениях конной казачьей батареей, номера которой не помню. За ними шла и остальная армия, до 80-ти тысяч, кажется, тоже построенная в каре. Через час по выступлении, справа, ближе к укреплению Абдул-Меджид, появились башибузуки, преследуемые казаками и конной

Дневник препровождения времени союзных монархов Июня 6-го, понедельник. Два государя, император российский (Александр Павлович) и король прусский (Фридрих Вильгельм III), коим Европа столь много обязана за участие их в свержении всеобщего поработителя образованного мира и за восстановление благословенного мира, сошли на британский берег в Дувре, с кораблей "Impregnable" и "Ясон", сегодня, в половине 7-го часа пополудни. Это второй раз, что русский император и первый, что прусский король посещают нашу страну. Их величества были в сопровождении двух старших сыновей короля прусского, принца Вильгельма (его брата), принца Фридриха (его племянника), принца Августа (его двоюродного брата), фельдмаршала Блюхера, барона Вильгельма Гумбольдта, графов Гарденберга и Нессельроде, барона Анстедта, князя Чарторыйского, генерала Чернышева, доктора Виллие (медик императора), сэра Чарлза Стюарта, полковника Кука (Сооке), капитана Вуда (Woode) и т. д. Их величества были приняты на берегу лордами Ярму

В 1833 году, вследствие неурожая, обнаружился сильный недостаток хлеба во многих местностях; но в особенности бедствовали Новороссийский край и Малороссия. Князь М. С. Воронцов, (в то время еще граф) обнаруживал неусыпную деятельность, чтобы предотвратить, по возможности, надвигающееся бедствие, и во вверенном ему Новороссийском крае не только подготовлял и закупал в Одессе значительные запасы хлеба на правительственные суммы, но оказывал и щедрую помощь из своих собственных богатых средств. Меры им принимавшиеся были известны и в Петербурге, и все с особенным уважением и одобрением отзывались о дальновидности и бдительности государственного человека и щедрого вельможи. Не меньшее бедствие угрожало и Украйне. Тамошний губернатор (Н. Г. Репнин-Волконский), не имея громадных средств графа Воронцова и его обстановки, естественно, не мог придать своим действиям той широты и огласки, которая сопровождала все действия новороссийского магната. Начали поговаривать в столичных сферах, что, в Ма

Третий пожар, 1 мая 1879 года, был в Старой Слободке; первое время разнесся было слух, что поджог сделан владельцем дома, с целью получить страховую премию; следствие обнаружило несостоятельность этого предположения и установило: что во дворе дома, с которого начался огонь, производились работы, что в сарае, в котором отдыхали плотники, навалены были стружки и опилки, и что пожар начался в то время, когда работники находились на отдыхе. Эти последние давали, конечно, показания, себя оправдывающие, и пояснили, что они мирно, покойно спали и когда проснулись, то уже горел, но не сарай, в котором они находились, а смежный с сараем амбар другого хозяина. В это "время возбуждения народных страстей", трудно было ожидать от кого-либо сознания в неосторожною обращения с огнем; всякий понимал, что он в силу своего сознания, может сделаться жертвою "народной ярости"; насколько было велико опасение народной мести, об этом можно будет судить при рассказе моем о 4-м случае пожара, начавшемся в так

Выступив 5-го июля из Липно, гвардейский корпус 7-го числа прибыл к Осьеку, где должен был перейти Вислу, по устроенным здесь понтонным мостам. Утро было прекрасное и солнце ярко, освещало окрестность. Фельдмаршал (Паскевич) и великий князь (Михаил Павлович), в сопровождении блестящей свиты расположились в предмостному укреплении, окруженном большим числом зрителей, между которыми было и несколько прусских офицеров. Мимо их, в четыре часа пополудни, направились на мосты сперва полки гвардейской кавалерии, а за ними и гвардейская пехота, с ее артиллерий и с саперным взводом в голове. Последний, перейдя мост, имел удовольствие найти товарищей саперов, занятых постройкой другого предмостного укрепления, но должен был, не останавливаясь следовать далее с гвардейским корпусом. Я остановился, чтобы полюбоваться величественным видом перехода войск через мосты, по которым бесконечной лентой тянулись солдаты всех оружий, артиллерии, парки и обозы. Пройдя с версту, мы встретили на дороге значите

"Северной Семирамиды" уже не существует, и вселенная лишилась, не скажу, величайшей из своих цариц, этого было бы слишком мало, - но величайшего из царей. О Екатерине, как и о многих других принцессах, говорили, что "ей надлежало выйти за маршала саксонского": тогда участь ее была бы совсем иная! Она была бы женою героя, но, с его кончиной, она затерялась бы в памяти людей. Она была создана для более блестящей сферы и судьба вознесла ее на подобающее место. В течение 35 лет женщина, управляла одна, со славою, величайшею из всех известных империй: устрашила могуществом своим гордого властителя Китая, софа Персии и все мощные силы владычества оттоманского. Под наитием ее гения русские перестали довольствоваться плаванием у печальных берегов Архангельска, поблизости полярного полюса, или по тесному проливу моря Балтийского, или даже по океану, омывающему берега Германии (?). Гордые дети севера отправились пожинать лавры на юг, направляя свои пути до "столбов геркулесовых", до Дарданелл; п

Немало славных солдатских имен сохранили на своих страницах русские полковые летописи и законно гордятся ими, но, наряду с этими именами, пожалуй, не меньше имен, забытых или полузабытых. Вот два из них: Герасим Шулепов и Андрей Шейдеванд - оба гвардейские саперы, свято исполнившие свой солдатский долг под Варной в 1828 году, но не попавшие на страницы "Истории лейб-гвардии Сапёрного батальона", составленной, менее чем через четверть века после взятия Варны. Правда, автор названной истории, капитан Волькенштейн (Александр Ермолаевич), описывая (в рукописи прочитанной государем Николаем Павловичем) знаменитый по своей трудности задунайский поход гвардии в 1828 году, прибавляет, что "несмотря на все тягости гвардейских саперов, на всех переходах раздавались громкие песни, а впереди песенников, балагур-товарищ шел, присвистывая с пляской", а в примечании поясняет, что этим "балагуром был рядовой роты Его Величества Герасим Шулепов (39 лет), который, в ранце с положением, в полном вооруже

Срок отпуска моего истекал (здесь перед назначением ехать на службу в Турцию, 1847), и я собрался ехать в Одессу. Зять с сестрой поехали меня проводить до одного из помещиков верстах в 50-ти от них; мы там застали много гостей и музыку, и мне перед отъездом пришлось протанцевать всю ночь до рассвета. Не ложась спать, я простился с сестрой, зятем и гостеприимными хозяевами, сел в тарантас, укутался в шубу и поехал в свой дальний путь. В Одессе я остался на несколько дней, чтобы ознакомиться с городом, который был в то время "porto franco" (свободный порт), и чтобы продать тарантас и шубу, в которых больше не нуждался. Дешевизна жизни в то время в Одессе сравнительно с Петербургом была необычайная. В самом лучшем Hôtel de Richelieu порция чего угодно стоила 15 к., в прочих гостиницах 10 к.; а кроме того, кто спрашивал две порции, тому подавали уже даром тарелку великолепных фруктов, халву и проч. Набережная на берегу моря замечательно красива, и Итальянская опера очень была порядочная. П

Въезд в Петербург по величественной Неве, в тот час, когда золотой купол Исаакиевского собора ярко просвечивает сквозь утренний туман, имеет в себе нечто внушительное. Первое впечатление вскоре, однако, исчезает, потому что Петербург, с его обширными, но пустынными площадями, с его бесконечно широкими, но безлюдными, сравнительно с Парижем и Лондоном, улицами носит на себе или тогда носил (по крайней мере, летом) отпечаток провинциального города. В этом море домов, выдвинутых из бездонной топи волею могучего властителя, видишь сейчас же, что здесь и почва и человеческая жизнь не имеют той же ценности, как в более древних и естественно разросшихся больших городах. Подобно тому, как импровизированным центральным пунктам Австралии и Америки, так и русской столице не достает исторического освящения, так что, вопреки всему, сделанному для Петербурга Петром I и Екатериною II, вполне понимаешь, что русские старого закала признают Москву за единственную и настоящую столицу государства. В самый