Издательство Libra Press

Несмотря на тяжелую для солдат службу в "николаевское время", они сохраняли о Государе благоговейную, чисто сыновнюю память. В этом я убедился, служа врачом в Николаевской Измайловской богадельне. С призреваемыми в ней солдатами я жил дружно, и они не стеснялись меня, продолжая беседы между собой, когда я подсаживался к ним в палатах или в парке при богадельне. Интересного было много в задушевных беседах, этих видавших виды, и чего-чего не испытавших и не отведавших, 80-летних слепых и изувеченных стариков, спокойно ожидавших перевода в "пятое отделение": так они называли кладбище. Всех отделений или рот, с особым фельдфебелем в каждой, разделённых на комнаты или палаты, в богадельне 4. По мере одряхления или вообще по неспособности к легким домашним работам, полагающимся по уставу богадельни, призреваемые переводились в "четвертое отделение", для которого ни работ, ни дневальства уже не полагалось. "Погнали нас под Севастополь, - говорил он, - Государь Николай Павлович провожал нас, п

Из Митавы мы прибыли в Ригу, где переехали Двину, великолепную реку, через которую мост перекинут на ста пятидесяти барках. Рига, укрепленный город, служащий ключом Лифляндии, принадлежащей русскому правительству, с тех пор, как Петр I завоевал ее у шведов. Это область обширная и в высшей степени плодородная, особенно пшеницей; она принадлежала когда-то тевтонскому ордену, также как Курляндия. Господствующая вера в ней лютеранская. Мы встретились с русской армией в лагере при Шадове (первая из пяти заграничных кампаний русской армии за границей во время Семилетней войны); она состояла из 70000 человек, под начальством фельдмаршала Апраксина (Степан Федорович), человека прекрасного лицом и необыкновенного по росту и дородству; он был роскошен, как азиатский сатрап. Корпус высших офицеров показался нам очень блестящим, и главнокомандующий привел все в движение, чтобы сделать отличный прием французскому посольству. Он собрал различные корпуса своей армии и сделал распоряжение, чтобы показ

Быт подольских крестьян в 1860-х годах представляет много своеобразного, начиная с фамилий. В числе подписей на приговорах встречаются наименования Луциев, Манлиев, заставляющие невольно переноситься к тем временам, когда в эти места ссылались одновременно с Овидием и неизвестные Луции и Манлии, преобразившиеся в колонов. В правовых отношениях крестьян сохранились следы древнерусского права. Так волостные суды присуждают за увечья имущественное вознаграждение. В мурафском волостном суде судились два крестьянина, из которых один коркой арбуза выбил другому глаз. Судьи присудили, чтобы "выбивший глаз отработал два месяца на сахарном заводе за потерпевшего увечье". Но своеобразнее всего проявился дух народный в учреждении "обществ братчиков", получивших в позднейшее время, при чиновничьей регламентации, наименование "церковных попечительств". Общества братчиков образовались среди крестьян лет 300 тому назад, когда, иезуиты с панами думали окатоличить и ополячить русский народ, предательск

Отец мой (Карл Иванович Арнольд) решил, наконец, чтобы дальнейшее мое образование продолжало быть классическим, потому я и был отправлен в Дерптский университет. В марте 1823 года я благополучно прибыл в Дерпт и был принят, благодаря основательной ваккербартсруской подготовке в "кварту", то есть, предпоследний, 4 класс, подготовительной дерптской гимназии. 10-го ноября 1824 года получены были в Дерпте первые, не вполне ясные еще вести, о страшном, 7-го числа, наводнении в Петербурге, которые сильно меня перепугали, потому что родители мои в то время жили против нового Адмиралтейства, на Мойке, на углу Английского проспекта, а по распространившимся слухам, эта сторона значительно пострадала. Дня через два или три, наконец, появился в Дерпте номер "St.-Petersburger Deutsche Zeitung" (Санкт-Петербургская немецкая газета) с подробным описанием наводнения, да и сам я получил письмо от старшего брата Александра. "Из Мойки, писал он, около обеденного времени, т. е. в 4-м часу дня, на наш двор

В 1740-60-х годах, в Орловской провинции и по ее границам, свирепствовали целые, хорошо организованные шайки разбойников, уничтожение которых потребовало со стороны правительства особых энергических мер. В ночь на 20-ое мая 1765 года несколько десятков человек, под начальством атамана Свистуна, явились в село Будоговищи, вотчину подпоручика Василия Юшкова (?). Они разграбили помещичий дом, перевязали всех спавших в нем, отобрали все ценные вещи и стали искать денег. Для этой цели начали пытать помещика, его домашних и крестьянина Зайцева. Пытки были до такой степени жестоки, что двое из страдальцев - помещик Юшков и крестьянин Зайцев умерли в страшных мучениях. Разбойники тут же поделили награбленное имущество и отправились в болховские леса. Когда известие о разбое дошло до сведения Белевской воеводской канцелярии, тотчас же была вытребована часть Воронежского гренадерского полка, для поимки разбойников. Гренадеры, под командою подпоручика Крылова, долго отыскивали их; наконец настиг

Одна из труднейших финансовых задач того времени состояла в приискании средств к снабжению наших заграничных армий звонкой монетой. Для этого, по распоряжению, бывшего тогда министром Гурьева (Дмитрий Александрович), открыты были во многих губерниях обмены золота и серебра на ассигнации, конечно, с предоставлением некоторой выгоды продавцам монет, к ущербу казны, но как "нужда деньгу родит" (по русской пословице), был открыт на С.-Петербургском монетном дворе прием металлов от вольноприносителей, также с платой за золото и серебро ассигнациями. В Пруссии учреждены были банковские обменные конторы, которых главная цель была "принимать от военнослужащих часть их содержания ассигнациями для пересылки семействам их в Россию", через что открылась возможность на выполнение значительной части военных расходов также банковыми ассигнациями, тогда как без того трудно и даже невозможно было бы водворить обращение сих последних в немецких землях. Как бы то ни было, но честь нашему русскому министр

Смерть фельдмаршала графа Ивана Ивановича Дибича-Забалканского в 1831 году подала повод к разным предположениям и догадкам, которые передавались людской молвой с разными доводами, преувеличениями и искажениями истины. Случай доставил мне возможность выслушать правдивый и безыскусственный рассказ о смерти фельдмаршала от бывшего его адъютанта H. Е. П. (?) и тем восстановить истину. Главная квартира фельдмаршала находилась тогда в деревне Kлешове, в 3 верстах от Пултуска. Граф Дибич уже более недели страдал расстройством желудка, но упорно скрывал болезнь свою. Камердинер его, Арсений сказал об этом адъютантам, которые посоветовали ему обратиться к другу графа, флигель-адъютанту Чевкину (Константин Владимирович). Он спросил Арсения, сколько он по вечерам наливает в графинчик рому, для вечернего чая фельдмаршала, и на ответ, что он ему ставит полный графинчик, Чевкин приказал ему с того же дня не ставить ему более полграфинчика. Чтобы понять это распоряжение, надо знать, что обыкновенно ф

Прежде, чем я коснусь событий, совершившихся в 1860-х годах, как во всей России, так и в Оренбургском крае и, следовательно, имеющих исторический интерес, должен сказать несколько слов о себе. В 1862 году, будучи офицером армии и занимая должность репетитора французского языка в Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе, я женился на дочери оренбургского дворянина Соболева, Ольге Фёдоровне. Мать моей жены, Любовь Львовна Соболева, была родной сестрой жены писателя Владимира Ивановича Даля, которому жена моя приходилась родной племянницей. Родители моей жены были землевладельцами в двух уездах: Оренбургском, и Барском, Уфимской губернии. Наступила горячая пора освобождения крестьян от крепостной зависимости. Воля всем вскружила головы, и всем хотелось испробовать свои силы и слиться в единое целое с земледельцами. Но "скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается". Под влиянием наплыва "новых идей", я через год после свадьбы вышел в отставку и уехал вместе с молодой женой в имени

Один из моих товарищей, Гамов, человек очень богатый, пригласил однажды к себе на именины несколько офицеров, в том числе и меня. Часов в семь вечера мы отправились к нему. Когда мы вошли в залу, то увидали, что собралось уже много народа, и все штатские. Посредине комнаты стоял длинный стол со всевозможными закусками и винами, а невдалеке был накрыт небольшой стол, где готовили чай. Гамов, как только увидел, что мы приехали, поспешил к нам навстречу, благодарил, что не отказались посетить его, и повел представлять остальным гостям. Что касается меня, то от закусок и вина я отказался, а потому Гамов подвел меня к столу, где приготовлен был чай, посадил на диван, сам сел рядом со мною и налил мне стакан чаю, но до половины, и сказал, что "остальные полстакана он дольет пуншем". Я сначала не соглашался, но когда он все-таки принес пунш и дал мне попробовать, я нашел, что "напиток превосходен", и не стал больше спорить. Незаметно, глоток за глотком, я выпил весь стакан. Гамов предложил др

1812-го года сентября 2-го дня, в 4 часа пополудни, я был захвачен в Кремле, во время благовеста к вечерне, ибо я был чередной при Большом Успенском соборе. Благовест продолжался долее обыкновенного времени; но как из братии никого не являлось, то с находящимися при мне, дьяконом Иваном Андреевым и некоторыми из нижних чинов служителями, мы в собор взойти и начать службу не посмели; а посему и приказано было мной унять благовест. Но едва cие учинить успели, как услышали выстрел из пушки. Таковая нечаянность побудила нас выйти из комнаты и узнать сему причину. Но, о ужас! Зрим со всех сторон вступающих галлов, в страшных волосатых своих касках и в странных мундирах, из коих несколько человек бросились, как гладные львы, на нас. Сотоварищи мои рассеялись и скрылись; а я не успел на себя возложить верхние одежды, как враги вбежали в покой и, во-первых, всего меня обнажили; потом требовали хлеба, вина, денег. Но, как я знаками отвечал им, что ничего из требуемого ими не имею, то они настоя