Предыдущая публикация
Жуткая история
Денис Антюфеев на три дня приехал из Москвы в Екатеринбург в командировку. Командировка длилась со среды по пятницу, и Денис надеялся уехать домой в субботу, но на поезд билетов не было, а билет на самолёт удалось взять только на понедельник. В его распоряжении оказались два свободных дня. Можно посмотреть город — ведь эти три рабочих дня Денис катался строго от гостиницы до работы и обратно.
И ещё надо будет встретиться с Вадимом и Светланой, старыми знакомыми, которые жили недалеко от Екатеринбурга.
Когда-то давно, десять лет назад, они были в пешем походе на Алтае. Там Вадим и Светлана познакомились, сообщив всем в группе, что они из Екатеринбурга. Группа оказалась дружной, и после похода все десять лет друг с другом переписывались. А Вадим и Светлана поженились через некоторое время после похода. У них семья, дети, и всё хорошо.
Денис, когда прилетел в Екатеринбург, первым делом им позвонил, надеясь встретиться, но оказалось, что они живут не в самом Екатеринбурге, а в восьмидесяти километрах к северу от него.
Вадим и Светлана забрали в субботу утром Дениса из гостиницы, повозили по Екатеринбургу, показали город. За разговорами, воспоминаниями и осмотром достопримечательностей день пролетел незаметно.
— Ночевать будешь у нас, — сказал Вадим, — заодно и наш городок посмотришь.
— Как называется ваш город?
— Верхний Тагил. Нижний Тагил все знают, а наш город никто.
— И большой город?
— Нет, десять тысяч населения всего.
— И чего там смотреть?
— Город.
— И окрестные горы, — сказала Света.
— Горы у нас красивые, — сказал Вадим, — горнолыжный курорт бы сделать, и город бы расцвёл. А то у нас градообразующее предприятие — это наша ГРЭС. Если её закрыть, то на одной городской библиотеке город долго не протянет.
— ЭС — это электростанция, Г — это гидро, а Р — что такое? — полюбопытствовал Денис. — Никак не могу расшифровать.
— Тут всё просто, — снисходительно пояснил Вадим, — ГРЭС — это государственная районная электростанция. Никакой «гидро» у нас нет, хотя и стоит на реке, и воду в пар превращает. Обычно ГРЭС работают на местном сырье: торф, бурый уголь. А у нас исключение: привозное сырьё. Первоначально был уголь, а теперь — газ.
— Наверное, с экологией не очень, — сказал Денис, — а вы — «горнолыжный курорт».
— Нормально всё с экологией. У нас даже пираньи водятся.
— Ладно врать!
— Серьёзно.
— Да, на самом деле, Денис, — поддержала мужа Света, — какой-то аквариумист выпустил. Вода в водохранилище рядом с ГРЭС тёплая, что им там не жить?
— Скоро приедем, сам всё увидишь, — сказал Вадим.
Приехали ночью, поэтому Денис ничего толком не увидел, разве что дом, где жили Света и Вадим, большой и просторный.
А утром его повозили по городу. Обычный городок, вокруг небольшие горы, покрытые лесом, чёрные трубы ГРЭС, два водохранилища, одна церковь.
— Раньше церквей было две, — сказал Вадим.
— И есть очень интересная история, — сказала Света, — вечером расскажем.
— Местная страшилка, — сказал Вадим, — жуткая история.
— Заинтриговали.
Они подъехали к ещё одной местной достопримечательности: дому управляющего.
— Этот дом ещё при Демидове строили. Подвалы под ним. Говорят, что серебряные монеты он чеканил не в Невьянске, а здесь у нас. И подземный ход отсюда до самой Невьянской башни прорыт.
— И сколько километров до башни? — недоверчиво спросил Денис.
— Если по прямой, то километров двадцать плюс-минус.
— Врут. Такой туннель невозможно сделать незаметно.
— Это да, но подвалы есть.
Вечером после ужина с бутылкой вина Денис спросил:
— Кто-то хотел жуткую историю рассказать?
— Это можно, — согласился Вадим, — но лучше, наверное, Свете рассказывать.
— Нет, Вадик, у тебя лучше получается, — возразила Света.
— Ну, хорошо, — начал рассказ Вадик, — хозяевами этих мест были Демидовы. Никите Демидову царь Пётр пожаловал эти земли. Они и осваивали их, строя заводы, а при заводах — посёлки: и Невьянск, и Верхний Тагил, и Нижний Тагил. Нижний Тагил называется Нижним, потому что Верхний есть. От Нижнего Тагила до низовьев реки далековато будет. А заводы Демидовы заводили не только чугунолитейные, а вообще все, которые выгодно заводить на местном сырье. Сани делали, бочки, даже пимы валяли.
— Пимы?
— Валенки по-вашему. А потом Демидовым что-то не понравилось в Верхнем Тагиле, и они все заводы продали другим купцам. Так вот, у одного заводчика жена умерла рано, осталась дочка любимая и единственная, Лизонька. И как-то так получилось, что влюбилась она в управляющего, младшего управляющего лютеранского вероисповедания, немца, другими словами. Генрих Ульрих его звали. И он Лизоньку полюбил и осмелился у заводчика руки её попросить.
***
Леонтий Осипович разошёлся не на шутку.
— Немец! Лютеранин! Мою дочку! Не бывать такому.
— Папочка, — взмолилась Лиза, — Хайнрих сегодня крестится, станет Андреем Ивановичем.
Но Леонтий Осипович был неумолим.
— Нет, Лизонька, тебе только семнадцать лет, не совсем старая, найдём мы тебе жениха, русского, а не какого-то там немца!
Леонтий Осипович разгневался чрезвычайно: топал ногами, размахивал руками, брызгал слюной, незадачливого жениха выгнал, а Лизу отправил в её комнату.
Лиза там проплакала весь остаток дня и ночь, а наутро не вышла к завтраку. Заглянули в комнату, а она, бедная, лежит на постели бледная, ручки сложила. Поднесли зеркальце к носу — не дышит. Преставилась.
Леонтий Осипович был вне себя от горя. Один он остался, совсем один. Покойницу нарядили в подвенечное платье, всё золото и серебро на неё надели, отцу ничего не жалко, ничего ему уже не надо. Он все ночи просидел у гроба дочери, плакал. Леонтий Осипович готов был отдать что угодно, разрешить выйти замуж за кого угодно, хоть за китайца, лишь бы доченька его была жива.
Отпевали Лизаньку на третий день, как положено, и блеск серебра и золота на ней соперничал с золотом и серебром окладов на иконах и мерцанием свечей. И мерцание это увидели трое босяков: Ефим Сутулин, Иван Теренин и Фадей Ушаков.
Троица подрабатывала на заводе, но не брезговала воровством и грабежом. После отпевания, сидя за склянкой водки (полуштоф 0,6 литра), Ефим говорил своим товарищам:
— Видели, сколько на ней всего? Вот зачем покойнице всё это?
— Леонтий шибко убивался, — сказал Ушаков, — ничего для дочки не пожалел.
— И всё это в земле просто так и сгинет, — сокрушался Теренин.
— А было бы всё это наше, да с таким богатством в Екатеринбург. Это на сколько же хватит? — размечтался Фадей.
— На всю жизнь, — сказал Иван.
— Так чего проще: пойдём и откопаем, — предложил Сутулов, — снимем все цацки и обратно закопаем. Покойнице всё равно, она не расскажет, а нам пригодится.
— Выпьем за упокой её души, — сказал Иван.
— И свечку поставим, — поддержал товарища Ушаков.
Сказано — сделано. Стояла поздняя осень, темнело рано. Товарищи, вооружившись лопатами, перелезли через церковную ограду и принялись раскапывать свежую могилу. Церковь стояла на отшибе, далеко от посёлка, и грабители не опасались, что их кто-нибудь увидит.
***
Ульриха никто на поминки не позвал, а самому прийти в дом заводчика наглости не хватило. Он купил четверть штофа и решил помянуть Лизоньку дома. Водка в глотку не лезла, слёзы душили Генриха, с Лизой он толком-то и не простился. И Ульрих решил сходить к несостоявшейся невесте на могилу, поплакать вволю, отвести душу.
Подходя к кладбищу, Генрих вдруг услышал женский визг и отчаянный крик: «Хайнрих!». Этот голос Ульрих ни с кем спутать не мог, голос Лизы. И, не веря своим ушам, с безумной надеждой Генрих устремился на кладбище.
Три грабителя могил выкопали гроб, поставили его рядом с ямой, открыли крышку. Лиза лежала как живая. Она вдруг чихнула и открыла глаза. В ночном небе полная луна светила сквозь проплывающие облака. Лиза приподнялась и оглянулась, сидя в гробу. Вокруг кресты и могильные плиты. Лиза завизжала от ужаса.
Иван Теренин схватился за сердце и упал замертво. Фадей Ушаков рванул через могилы и кресты, перемахнул через церковную ограду и скрылся в темноте. Ефим Сутулов застыл каменным столбом, облегчив кишечник прямо в штаны.
Лиза плакала в гробу и звала своего жениха. И он примчался! Генрих подхватил её на руки, целовал и шептал:
— Ты жива, жива, моя милая!
***
Леонтий Осипович мрачно сидел во главе поминального стола, водка его не брала. Гостям подали гороховую кашу, как вдруг дверь отворилась и вошёл Ефим Сутулов, и пахло от него как из нужного чулана.
— Ты кто? — удивлённо спросил заводчик. — Зачем?
И тут в дверях появился Ульрих, а за ним Лизанька в подвенечном платье. Она взяла Генриха за руку, и они бросились на колени перед Леонтием Осиповичем.
— Благослови, батюшка, — взмолилась Лиза, — видно, богу так угодно, чтобы нам вместе быть! Генрих теперь Андрей Иванович. И, если бы не он и не грабители, не увидел бы ты меня более.
Лиза заплакала, отец её тоже прослезился, гости — поражены до изумления. Когда всё разъяснилось, счастливый Леонтий Осипович сказал:
— Что ж, обвенчаю вас, дети, видно, так богу угодно. А товарища твоего, Ефим, похороню с честью и три года за него молиться в церкви будут. Найди другого своего товарища, награжу вас не скупясь. Если бы не вы, не было бы у меня моей доченьки. Вы мне её вернули, спасибо вам.
***
— Вот такая ужасная история, — закончил свой рассказ Вадим.
— Летаргический сон, — пояснила Светлана, — переволновалась Лизонька, стресс, духота, конец осени, печи в доме топят, а на улице — прохладный воздух, очнулась.
— Ужас! — сказал Денис. — А что же вы мне тот дом не показали? Или он не сохранился?
— Сохранился. И чего его показывать? Ты в нём находишься. Немного переоборудовали, печей нет, газовое отопление. А так — тот же дом.
— Постойте, постойте, Света, у тебя же фамилия была странная, как я помню — Ульрикова. Так ты…?
— Да, Денис. Лиза и Генрих — мои дальние предки. А фамилия… Прадед увлёкся революцией, рассорился со старшими братьями. Те в конце 1917 года уехали из Верхнего Тагила. Собирались добраться до Владивостока, а оттуда до Европы. Судьба их неизвестна. А прадед русифицировал фамилию и из Ульриха превратился в Ульрикова.
https://www.litres.ru/search/?q=анатолий%20алексеевич%20гусев
ОК Группа: Рассказы Анатолия Гусева
Следующая публикация
Комментарии 1