Предыдущая публикация
Позывной «Ива»
Володька Иванцов, шатаясь, стоял у дороги. Голова болела страшно после вчерашней попойки, мутило от перепоя и очень хотелось пива, только вот откуда в этой глуши пиво. Четвёртый год идёт непонятная война. Вон там Луганская область, там сепаратисты, они хотят отделиться и тем самым разорвать Украину на куски. Зачем им это? Украина стремится в цивилизованную Европа, а варварская дикая Россия её туда не пускает. Почему? Здесь тоже Луганская область, но здесь настоящие украинские патриоты защищают свою родину, правда, непонятно от кого.
Вовка – солдат Вооружённых сил Украины, артиллерист, подносчик снарядов. Ему двадцать два года, из них четыре он воюет, сначала на срочной, а потом по контракту, так как в родном Первомайске работы не было, а здесь платят. Батарея третий год стояла в этом районе, иногда лениво перемещаясь с места на место. Ответки не боялись, ополченцам отвечать не из чего, но иногда они всё же огрызались миномётами и диверсионными группами.
Вовке нравилась такая жизнь: ничего не делаешь, пьёшь без удержу, иногда бегаешь с автоматом, стреляешь в кого-то. Адреналин – через край. Убить, конечно, могут, но об этом лучше не думать.
Дорога вела на кладбище, а сегодня Пасха и бабы с той и другой стороны по-любому пройдут мимо него.
Так оно и случилось. С той стороны подъехал автобус, из него вышли женщины и направились в сторону кладбища. Вовка рванул наперерез.
- Тётки, дайте на водку, - сказал он напрямую, не церемонясь.
- Шо? А из нижнего белья тебе ничего не треба, племянник? – сурово спросила женщина, на вид лет пятидесяти.
- Не, - мотнул головой Вовка, - зачем мне? Водку или самогон.
- Шустрый ты, как электровеник. И без водки хорош будешь.
- Как это? – не понял Вовка. – Не, ну…
- Нет, Люд, надо ему трошки скинуться, - сказала другая женщина, - они пьют до поросячьего визга, а потом, чтобы догнаться, по нам стреляют. А стрелянные гильзы на металлолом сдают и пьют на те деньги. Пусть обожрутся водярой, хоть Пасху в тишине проведём.
Женщины собрали мятые гривны.
- Премного благодарен, - Вовка развязано раскланялся.
- Пий Ірод, може здохнеш! – Люда перешла на украинскую мову.
- Да ладно, тётки, не напрягайтесь.
- Щось морда твоя знайома. Ти звідки?
- Чего? – не понял Вовка.
- Шо-то морда твоя знакомая. Ты откуда? – перевела Люда.
- С Первомайска.
- А я Попасной. Постой. Галки Иванцовой сын? Вовка? Шо ж ты, гад, по своим пуляешь?
- Вы сепары.
- Сам ты сепар. Мы с твоей матерью вместе работали, а ты…
- А шо? Работы нет, а тут хоть кормят.
- Людей убивать ты работай называешь?
- Я никого не убивал, тёть Люд.
- Ты ж пушкарь, по петлицам вижу, племянник.
- Я снаряды подношу…
- А снаряды куда летят? Мало тебя твой отец бил, царство ему Небесное.
Людмила разошлась, аж покраснела и перешла на мат, отчитывая солдата Украины. Женщины потянули её за собой, повели прочь от всушника.
- Пойдём, Люд, ну его.
Иванцов похмельным взглядом посмотрел им в след, пересчитал гривны и направился в село.
***
Утром Вовку Иванцова разбудил шум, гам, английская речь и смачный мат «азовца» Ярослава Гребенюка. Вовка с трудом разлепил веки, голова привычно гудела с похмелья.
По середине блиндажа стояли громадная туша Ярика, рядом с ним двое в чужой форме, в бронежилетах, увешенных импортными гранатами, ножи у каждого на поясе и приличные автоматические винтовки с оптикой и глушителями. Один из них розовощёкий, пухленький, как поросёночек, другой напротив – высокий худощавый здоровяк.
- Наши друзья с Туманного Альбиона, - сказал «азовец», - приехали поохотиться на колорадов. Это – Эндрю Скотт, - Гребенюк указал на пухленького, - а это – Колин Шорт.
- Колин папа, - пробормотал Вовка, - забавные у них имена.
Ярослав услышал.
- Поговори ещё, Иванцов. Собирайся, проводишь гостей до сепарского посёлка. Ты же туда бегал за горилкой.
- Не я один.
- А поведёшь ты, - с ударением на последнее слово произнёс Ярик.
Иванцов решил не перечить: себе дороже.
- Хорошо, отведу.
- Не «хорошо», а «слухаю». Дисциплина разболталась.
- Слухаю, только китель другой дайте без этих петлиц. А то артиллеристов сепары стреляют без жалости.
- Ты в плен собрался, боец?
- Нет, но на всякий случай. А случаи бывают всякие.
***
Они вышли в «серую» зону почти не таясь. Впереди шёл Иванцов, за ним – Гребенюк, Шорт, Скотт и ещё пять «азовцев». Вышли к огородам, дальше, прячась за кустами, продвигались согнувшись, стараясь не шуметь.
Бабка в белом платочке копалась на огороде. Англичане притаились за кустами. Скотт вскинул винтовку.
- Не торопись, Эндрю, - поучал его Шорт, - тщательно прицелься, она никуда не убежит. И не волнуйся.
- В первый раз стреляю в человека, - прошептал Скотт.
- Не думай об этом. Это – не человек, это - очень большое насекомое. Стреляй.
Раздался громкий хлопок. Бабка охнула, села посередь грядок и завалилась на бок.
- Молодец, - похвалил товарища Шорт.
- Завалили старую самку колорадо, - с ухмылкой сказал Гребенюк. - Вон ещё одна. Пошли, только тихо.
Уйти далеко не удалось: откуда-то из-за кустов прилетели гранаты, раздались автоматные очереди. Ополченцы, диверсионная группа.
Ярик катался по земле, хрипел и брызгал кровью. Осколки гранат посекли ему ноги, пуля попала в шею, кровь хлестала фонтаном, а Гребенюк зажимал рану пальцами. Вдруг он изогнул своим большим телом, обмяк и застыл навеки. Ополченцы обходили тела поверженных укров, добивали по необходимости. Командир разведгруппы подошёл к английским охотникам. У них перебиты ноги. Пухленький попытался отползти, глаза наполнены ужасом.
- Don't kill, please, - заверещал он.
- Не убивать? – притворно удивился командир. – А бабу Ганну кто из вас убил? Она просила вас её убить?
Скотт ничего не понял и продолжал умолять:
- Don't shoot, please.
- Да можно и не стрелять.
Ополченец резким движением выхватил нож с пояса у англичанина и всадил его ему в шею чуть выше бронежилета.
Второй англичанин, Шорт, старался сохранять спокойствие, в глазах обречённость.
- Молодец, - похвалил его ополченец, - хорошо держишься.
И одним ударом ножа прекратил его мучения.
- Тор, - позвали его, - тут ещё один раненный. В кусты заполз.
- Кто он, Ива? Нацик? Пушкарь?
- Вроде как нет.
Тор подошёл к кустам. Вовка лежал, держась за живот, внутри как будто углей насыпали.
- Что, укроп, броники только избранным? – насмешливо спросил Тор.
Вовка поднял на него глаза, полные страдания и боли. Сами ополченцы представляли собой довольно-таки колоритное зрелище: разномастное вооружение, у некоторых даже каски времён Великой Отечественной войны. И сами они по возрасту от двадцати и выше, Ива самый старый. Ему, наверное, лет сорок пять, поджарый жилистый. Ополченцы обступили всушника.
- Ну, мужики, сами решайте: вам его тащить три километра.
- Не преувеличивай, Тор, - произнёс Ива, - всего-то два с половиной.
- Тогда перевязывайте его, собирайте трофеи и делаем ноги, а то ответка прилетит. Наверняка стрельбу засекли.
Ополченцы засуетились. Принесли брезент, положили на него Иванцова, связали концы в крепкие узлы, подсунули под них толстую жердь.
Ива подошёл к Тору, держа в руках круглые гладкие гранаты.
- Смотри, командир, какие гранаты. Как у Рембо.
- Оставь себе, Сталлоне. Бери брёвнышко, уносим укра.
Ива послушно подставил плечо под жердь у ног Иванцова, другой ополченец спереди, подняли, понесли вдоль зелёных насаждений. Ещё двое ополченцев несли трофеи.
Справа между грядок белел платок убитой женщины.
- Эх, - с досадой сказал Тор, - говорил же Анне Петровне: «Уезжайте в Луганск к детям». Не послушалась. Говорила: «А як огород? Та кому я потрібна, стара?» Вот понадобилась, лежит теперь на своём огороде. Учительница украинского языка. Вот так вот.
Сзади загрохотали разрывы.
- Проснулись, - сказал Тор, - быстрее, пацаны, быстрее.
Прошли километр, остановились перекурить. Тор достал рацию.
- Тор Щуке.
- Щука на связи.
- У нас трёхсотый. Пришлите «Скорую».
- Кто?
- Их.
- Принял. Отбой.
Тор посмотрел на всушника.
- Тебя как звать, приятель?
- Вова, - слипшимися губами выдавил Иванцов.
- О! Как меня, - сказал Ива.
- Ива, - укоризненно сказал Тор. - Эх, Вова, зовут тебя хреново.
- Почему хреново? – возмутился Ива. – Не надо, командир, поливать грязью наше чистое имя. Да, Владимир? Владеющий миром, между прочим.
- Хватит хохмить, Ива. Поднимаемся, нам ещё столько же идти, если не больше.
Группа двинулась дальше, Ива шутил и балагурил всю дорогу. Вовка слабо улыбался, сознание меркло, меркло и погасло совсем.
***
Вовка очнулся, открыл глаза. Перед ним серый потолок. Где находится, не ясно. Последние, что Вовка помнил, так это, то, что его несли. И куда принесли? Он почувствовал, что рядом кто-то есть.
- Где я? – хрипло полушёпотом произнёс он.
- В реанимации, - произнёс женский голос.
Женщина подошла ближе.
- Операция прошла успешно. Жить будешь.
Невзирая на белую повязку на лице, он её узнал.
- Тётя Люда, - прошептал он.
- Узнал, племянник, - морщинки у глаз Людмилы собрались в улыбку, улыбка за маской не видна, - день-два полежишь здесь, а потом переведём тебя в обычную палату.
- В обычную палату? – в голосе Вовки испуг.
- Не бойся, племянник, никому не скажу, шо ты людям жизнь калечил. А то прибьют тебя и получится, шо Иван Петрович, наш хирург, зря старался.
Через два дня в палате Вовку приняли спокойно, он даже подумал, что больные, а правильнее – раненые, не знают, что он с той стороны. Но оказалось, что это не так. На стене у потолка, чуть выше окна Иванцов заметил дыру, завешенную простынёй. На его удивлённый взгляд, дядя Вася, Василий Андреевич, сосед справа, сказал:
- Ваши постарались. У кого-то снарядов до фига, не жалко больницы рушить.
- Нам говорили, шо вы больницами прикрываетесь.
- Да, конечно, мы клинические идиоты своими людьми прикрываться.
- Нам говорили, шо здесь воюют за Россию одни только чечены и буряты.
- Даже если это и так, но в больнице лежат граждане Украины. Зачем же по ним стрелять?
- Вы – сепаратисты.
- Сепаратистами мы стали, когда Украина от России отделилась. Впрочем, нас тогда не спросили.
- Крым отобрали, - аргументированно произнёс Владимир.
- Дался вам этот Крым, - сказал сосед напротив, Богдан Петрович, - при Союзе Крым только числился за Украиной, а так был общий. А не отпиши его Никита Украине, то он так бы и остался за Россией. Даже ваш псевдоисторик Грушевский Крым и земли Луганска и Донбасса землями Украины не считал. И вообще это земли Войска Донского, кроме Крыма. При чём здесь Украина?
- Ты-то сам, Володя, русский что ты за Украину топишь?
- Как? – Иванцов растерялся. – Я родился на Украине. Янукович мешал процветать Украине. Вот вступим в Европейский Союз и станем процветающей европейской страной.
- Вот так в одночасье? Украинцев европейцы из ложечки кормить будут? Щаз-з! Шобы стать процветающей страной – работать надо, а не надеяться на чужого дядю. Сейчас историю у нас отберут, русский язык запретят. Бандера ваш герой. Что он такого сделал, ваш Бандера? Хоть один бой выиграл, не говоря уж о сражениях? Евреев и поляков убивал в промышленных масштабах?
И вот такие разговоры велись в палате регулярно. Иванцову они были неприятны. Историю он знал плохо и понятия не имел, что такого героического совершил Бандера.
На третий день пребывания Вовки в палате привезли раненого, не сказать, чтобы очень уж тяжёлого, но было, чувствовалось, ему очень плохо. Дочке его пятилетней осколком правую ножку срезало чуть ниже колена.
Раненый не закатывал истерику, не ругался, не проклинал, он просто лежал, глядел в потолок или на фотографию и по щекам у него текли слёзы.
- Миш, главное, что жива, - говорят ему.
Он соглашается, кивает.
- Танцевать Маша хотела…
- Миша, ну какие танцы в такой обстановке?
- Теперь никаких. Не будет у неё ни выпускного танца, ни свадебного. Да и будет ли свадьба?
- Будет, - уверенно говорили ему, - покалеченных пацанов много.
Утешение – так себе. Миша ничего не отвечал, а обитатели палаты стали смотреть на Вовку как-то недобро. А Вовка отворачивался к стенке и молчал.
Как-то Иванцов случайно увидел снимок, на который всё время смотрел Михаил. Там он увидел девочку лет трёх в красном платьице, розовым бантом на голове и белых колготках на ногах. А теперь ей пять лет и одной ноги у неё нет. Вовке стало невыносимо больно. Это ведь его вина, что у девочки ножки не стало. Слёзы навернулись самопроизвольно.
Иванцов потерял покой, совесть лютым зверем терзала его, он не спал ночами. Мишино молчание и слёзы – немой укор. Вовка вертелся на койке и очень ему хотелось выть от отчаянья. В палате видели его муки, но смотрели на них безучастно.
- Ну убейте меня, что вы так смотрите! – крикнул Иванцов и рванул майку на груди.
В ответ – тишина. Стоять в разорванной на груди майке как-то глупо, Иванцов лёг в свою койку и привычно отвернулся к стене.
Вовка всё же довёл себя. Он сорвал с себя повязки, решив, что лучше умереть от потери крови, чем так мучиться.
В реанимации Людмила кричала на него:
- Ну и гад же ты, хохлятская твоя морда. Ты думаешь, шо от шовного и перевязочного материала у нас склады ломятся? Иван Петрович спит урывками, от усталости падает и ещё на тебя своё время тратит.
- Не надо было ничего тратить. Сдох бы и всё.
- Свинья ты неблагодарная, Вова. Зовут тебя хреново. Шо це ты умирать задумав? Жить надоело? Шо так?
- Девочка эта, Миши дочка, без ноги, простить себе не могу.
- Дурень ты, Вова. Когда ей ногу оторвало, ты здесь в реанимации валялся.
- Не она, так другая. Мы шо, по воробьям, шо ли, стреляли?
- Не без этого. Сын мой Тарас вернулся с работы, с шахты, а вместо дома огромная воронка. Жена, дочь, тесть, тёща, кошка и собака. Никого не стало.
Люда вытерла непрошенную слезинку.
- Тарасик постоял у воронки и пошёл в ополчение. И таких там много. Хата моих сватов стратегический объект, шо вы его разбомбили?
- Я, шо ли, бомбил.
- А кто? Кто на Майдане скакал?
- Я в это время в армии был. А ты, тёть Люд, хохлушка?
- Наполовину. Мать у меня украинка.
- А муж?
- А муж нет, но фамилия у него хохлятская – Петренко. Мы с сестрой как начнём балакать по-украински, Витька ничего не понимает, злится.
Люда улыбнулась.
- Я вспомнил. Мать всё смеялась: Петрова вышла за Петренко. Это ты?
- Я.
Вовка вздохнул.
- Так шо мне делать?
- Совесть замучила? Так иди в ополчение. Або проти своїх воювати не будешь?
- Я – луганский. Какие они свои? Детей калечат.
- Мать где?
- У сестры в Луганске. Только не возьмут меня.
- Скажу Тарасу за тебя, он командир, возьмёт.
***
К изумлению Вовки, Люда ввела в палату Тора. Тор тоже удивился.
- Так это вот кто племянник моей матери! Ну, здорово, братишка. Вова – зовут тебя хреново.
Вовка улыбнулся дежурной шутке.
- Рассказывай, Вова: что это тебя в ополчение потянуло?
- Душу рвёт эта Мишина дочка, как подумаю... В Мишиной беде есть и моя вина. Кровью хотелось бы искупить. Отомстить.
Он показал головой на кровать, где лежал Михаил. Тарас подошёл к нему, пожал руку.
- Крепись, братское сердце, отомстим.
- Возьми пацана, - жёстко произнёс Михаил и добавил: - Поправлюсь, я тоже к вам пойду.
- Не вопрос, - ответил Тор.
- Извёлся весь парнишка, - сказал Василь Андреевич, - возьми его Тарас Викторович. Совесть имеет, значит воевать хорошо будет.
- Думаю, шо возьмут его в ополчение. Почему не взять?
- Я к вам хочу, - сказал Вовка.
- Я не против, но должен у начальства спросит. Разведка всё же. Да и у ребят.
- Спроси, Тор.
- Решим, - твёрдо сказал Тарас, - всё, пойду я. Выздоравливайте.
Тарас Петренко у двери вытащил сигарету из пачки, взял её в рот, вздохнул и сказал печально:
- Ива погиб. Владимир Ивакин.
В палате наступило молчание. Иванцов прервал его.
- Если ребята согласятся, то мой позывной будет «Ива».
Тарасенко улыбнулся, кивнул и вышел из палаты.
https://www.litres.ru/search/?q=анатолий%20алексеевич%20гусев
ОК Группа: Рассказы Анатолия Гусева
Следующая публикация
Нет комментариев