Предыдущая публикация
Я прибирал свою комнату и украшал её.
Днём я созвонился с Патрицией Хольман. Она болела, и я не видел её почти неделю. Мы условились встретиться в восемь часов; я предложил ей поужинать у меня, а потом пойти в кино.
Парчовые кресла и ковёр казались мне роскошными, но освещение портило всё. Рядом со мной жили супруги Хассе. Я постучал к ним, чтобы попросить настольную лампу. Усталая фрау Хассе сидела у окна. Мужа ещё не было. Опасаясь увольнения, он каждый день добровольно пересиживал час-другой на работе. Его жена чем-то напоминала больную птицу. Сквозь её расплывшиеся стареющие черты всё ещё проступало нежное лицо ребёнка, разочарованного и печального.
Я изложил свою просьбу. Она оживилась и подала мне лампу.
— Да, — сказала она, вздыхая, — как подумаешь, что если бы в своё время…
Я знал эту историю. Речь шла о том, как сложилась бы её судьба, не выйди она за Хассе. Ту же историю я знал и в изложении самого Хассе. Речь шла опять-таки о том, как бы сложилась его судьба, останься он холостяком. Вероятно, это была самая распространённая история в мире. И самая безнадёжная. Я послушал её с минутку, сказал несколько ничего не значащих фраз и направился к Эрне Бениг, чтобы взять у неё патефон.
Фрау Хассе говорила об Эрне лишь как об "особе, живущей рядом". Она презирала её, потому что завидовала. Я же относился к ней довольно хорошо. Эрна не строила себе никаких иллюзий и знала, что надо держаться покрепче за жизнь, чтобы урвать хоть немного от так называемого счастья. Она знала также, что за него приходится платить двойной и тройной ценой. Счастье — самая неопределённая и дорогостоящая вещь на свете.
Эрна опустилась на колени перед чемоданом и достала несколько пластинок.
— Хотите фокстроты? — спросила она.
— Нет, — ответил я. — Я не танцую.
Она подняла на меня удивлённые глаза:
— Вы не танцуете? Позвольте, но что же вы делаете, когда идёте куда-нибудь с дамой?
— Устраиваю танец напитков в глотке. Получается неплохо.
Она покачала головой:
— Мужчине, который не умеет танцевать, я бы сразу дала отставку.
— У вас слишком строгие принципы, — возразил я. — Но ведь есть и другие пластинки. Недавно я слышал очень приятную — женский голос… что-то вроде гавайской музыки…
— О, это замечательная пластинка! "Как я могла жить без тебя!" Вы про эту?
— Правильно!.. Что только не приходит в голову авторам этих песенок! Мне кажется, кроме них, нет больше романтиков на земле.
Она засмеялась:
— Может быть и так. Прежде писали стихи в альбомы, а нынче дарят друг другу пластинки. Патефон тоже вроде альбома. Если я хочу вспомнить что-нибудь, мне надо только поставить нужную пластинку, и всё оживает передо мной.
Я посмотрел на груды пластинок на полу:
— Если судить по этому, Эрна, у вас целый ворох воспоминаний.
Она поднялась и откинула со лба рыжеватые волосы. — Да, — сказала она и отодвинула ногой стопку пластинок, — но мне было бы приятнее одно, настоящее и единственное…
/Эрих Мария Ремарк.
"Три товарища. "/
Следующая публикация
Нет комментариев