Ф. ЛОБАНКОВА
В научном архиве музея-заповедника хранится рукопись нашего земляка Ф.Ф. Лобанкова по истории нашего края, а также воспоминания о жителях Коммуны. Федор Федорович родился в 1934 году в поселке Красный Ключ 1-ой Мелюковской коммуны. Окончил Наровчатскую среднюю школу, Сталинградский механический техникум, Североморское высшее морское училище, Сталинградский механический институт. Работал инженером – конструктором на ряде предприятий Волгограда, Москвы. Неоднократно публиковался в районной газете. Сейчас этот поселок является улицей Белинского Наровчата, а в народе называется Коммуна.
ПОТЕРЯЛАСЬ
Вначале 1930-х годов мой дядя, Лобанков Василий Ефимович с женой, тетей Ганей уезжал в Москву. Сидоровы и Лобанковы дружили домами. Моя тетя, Лобанкова Аграфена Ефимовна была замужем за Михаилом, сыном М.Б. Сидорова. Дядя Вася был очень хорошим плотником и столяром. В подмосковных Вешняках у него не было отбоя от московских дачников. Однажды они пошли на московский базар. Такого шумного и многолюдного базара тетя Ганя в жизни еще не видела. Вначале она держала мужа за руку. Потом бабье любопытство взяло свое и она начала интересоваться товарами и ценами и что -то ей приглянулось. Она начала торговаться с торговкой, а дяде Васе понравился какой -то плотницкий инструмент, продавец которого находился несколько в стороне. Когда тетя Ганя положила товар в мешок и ища мужа, оглянулась вокруг, того рядом не было. Её пробил озноб – что же она будет делать одна в этой непонятной и незнакомой ей Москве. Тогда, не долго думая, она подбежала к воротам, забралась на столб и, встав во весь свой могучий рост, а женщина она была солидная, закричала что было сил: «Васька, черт окаянный, где ты есть!» К счастью, Васька оказался рядом и инцендент был исчерпан. После недолгого пребывания в Москве Василий Ефимович с женой и старшей родиной Ольгой вернулся в коммуну, но вскоре простудился и умер. Жил он в одном пятистенном доме со своим отцом Евфимом Игнатьевичем (моим дедом) раздельно. Перед войной тетя Ганя вышла замуж за Ларичева Николая Митрофановича и переехала жить к нему на Нижне-Набережную улицу, а свою половину дома продала нам, так как и дочь Ольга купила себе домик недалеко от нас.
Мой дед, Ефим Игнатьевич, никогда не ругался матом, следил за собой и не сидел без дела. До самых последних сил он пас комунское стадо. В детстве его опоили водкой и он, убежав в поле, провалялся один до рассвета, что оставило у него след на всю жизнь. На всех праздниках и застольях деду наливали один раз в граненый стакан, выпив который и хорошо закусив, он выходил из-за стола. Дед умер сразу после войны, промочив ноги ранней весной, когда пас стадо.
САМОЛЕТ
Незадолго до войны в Наровчат прилетел самолет У-2, называемый «Кукурузник». Аэропорт обустроили недалеко за нашими огородами. Заслышав в небе шум, вся коммунская детвора высыпала на бугор возле силосной ямы и, задрав головы, с любопытством наблюдали за летящим самолетом. Самолет летел низко, заходя на посадку. Летчик радостно помахал нам рукой. Шумной гурьбой мы побежали за самолетом. Вместе с нами бежали и взрослые. Летчика окружила большая толпа народа. Каждому хотелось с ним поговорить. После всякого рода расспросов, летчик с улыбкой сказал, показывая на наш бугор: «Сколько не летал, но столько детворы, покрывшей весь бугор, никогда не видел».
ДЕТСКИЙ СТРАХ
На дворе дождь, небо затянулось ползущими темными тучами. Дождь. Гроза. Гром. Мне лет пять. Я стою на крыльце вместе с теткой и мать-старой и со страхом смотрю на небо. Мать – старая, крестясь, шепчет: «Это Илья – пророк на колеснице по небу скачет». Я глазами провожаю мрачные, сверкающие молниями, с резкими раскатами грома тучи, и мне впрямь видятся вспененные скачущие лошади с громадной колесницей. Закрыв глаза, я теснее прижимаюсь к тетке. Свою тетю Ольгу Ефимовну, сестру отца, мы с братом звали теткой. Любила она нас с братом беззаветно и часто прятала в свой сундук для нас нехитрые сладости- пряник или кусочки сахара. И если тетка звала нас пойти вместе с ней в лес за дровами или помочь ей по хозяйству, мы нахально клянчили: «А пряник дашь?». Конечно же, нам она отдавала все, что у неё было припасено.
РАЗНОЕ. ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
Мне семилетнему мальчишке, довелось увидеть и младшую дочь Василия Митрофановича, председателя коммуны, Ганну – красивую и статную женщину. Осенью 1941 года она гнала отару колхозных овец с Кубани на восток мимо Наровчата. Остановилась она на несколько дней у своей сестры Елены Васильевны в коммуне. Так как она знала мою мать, то приходила к нам повидаться с ней. Они были одногодки. Обе обрадовались друг другу и проговорили за чаем всю ночь, вспоминая дни юности и коммунских парней. Ей интересно было знать, как сложилась жизнь её сверстников, в частности Егора Балелина. После войны, Ганька – как её звала тетя Лена, в каждом письме в коммуну передавала привет Марии Андреевне Лобанковой.
В конце 1940-х годов по Наровчатскому радио прозвучало объявление: «В воскресенье, на Гагаровке пропала коза черной масти. Видивших – прошу сообщить». На другой день диктор Петр Кузнецов был уволен с работы. Так совершилось возмездие за содействие землякам.
В конце 1940-х начале 1950-х годах по Наровчату щеголяли три мушкетера: Виктор Борисов, Анатолий Земляникин и Юрий Шубин.
Мать Ванчуры Миронова часто употребляла в разговорах слово «зверь», которое и стало её прозвищем. В коммуне все её так и звали – «Зверь». После смерти мужа, Кузьмы Ивановича, она продала свой дом Кудимовым, а себе купила небольшую избенку в опечках, под кладбищенским бугром, где и проживала до конца своих дней.
От довоенной поры остались еще мальчишеские воспоминания о вкусным наровчатском мороженном. Оно продавалось в центре, прямо на улице или на углу в киоске, напротив универмага. Очень интересно было смотреть на чарующие движения продавщицы в белом халате, как она аккуратно клала на дно круглой формочки с ручкой вафельный кружок, наполняла формочку до среза мороженным, накрывала сверху вторым вафельным кружком, выталкивала подвижной ручкой твердый кружок и вручала вкусное лакомство. Мороженное побольше стоило 5 копеек, а поменьше 3 копейки.
Восемнадцатилетняя Шурочка Сидорова, внучка М.Б. Сидорова, моя двоюродная сестра, считалась в те годы первой красавицей Наровчата. Её руки и сердца добивался прокурор Борис Малеев, и в конце – концов добился, буквально накануне войны. Дом, в котором жил прокурор, примыкал к забору детсада, со стороны больницы. Он был страстным охотником, отличным стрелком, держал борзых и гончих собак, за которыми мы с любопытством наблюдали через забор. В первые дни войны он добровольцем ушел на фронт и погиб где – то под Севастополем. Улыбнувшееся счастье отвернулось от Александры Михайловны, а вскоре и она была призвана в ряды Красной Армии, вышла замуж за красивого лейтенанта Николая Кривозубова из села Барабановки. Но судьба её сложилась так, что военные и послевоенные годы исковеркали её жизнь.
О ДЕТСТВЕ, ШКОЛЕ, УЧИТЕЛЯХ
Самые теплые воспоминания у людей связаны с невозвратно ушедшим, но милым и дорогим сердцу детством. Имена и фамилии товарищей и друзей детства долго хранятся в памяти, хотя очертания их лиц и фигуры представляются уже туманными. Шалости, проказы и отдельные моменты жизни детских лет также надолго остаются в памяти. За два года до начала войны меня, пятилетнего коммунского дикаря мать решила пробщить к просвещенному наровчатскому обществу, отдав меня в детский сад. Детсад находился в большом деревянном доме в конце улицы Карла Маркса. Вокруг были незнакомые лица и я не мог привыкнуть к десадовскому распорядку, тоскуя по привольной коммунской жизни и товарищам. Три раза я убегал из детсада домой, но, неизменно, после назидания ремнем мать приводила меня снова в сад. В конце концов я вынужден был смириться со своим положением, а затем познакомившись поближе с новыми сверстниками, жизни без детского сада себе представить не мог. Всплывают из памяти сверстники той детской поры: Володька Соколов, Игорь Синегубов, Юрка Одинцов, Левка Лавров, Витька Молчанов, Нелька Артамонова (дочка нашей воспитательницы), Люська Пискарева, Галька Назарочкина, Верка Бахтиярова и другие. Наиболее близкими мне товарищами стали Володька Соколов и Юрка Одинцов, жившие на Комсомольской улице. Володька имел привычку оттопыривать пальцы рук. Он уже знал буквы и мог по складам складывать слова. Я ему страшно завидовал и тоже хотел знать буквы, чтобы складывать простые слова, но на все мои просьбы родители отвечали: «Пойдешь в школу, там этому и научишься». Наши с Володькой отцы были коллегами по работе – бухгалтерами, и дружили между собой. У Юрки Одинцова отец работал киномехаником в Нардоме и нам иногда удавалось попасть на детский сеанс.
В грозном 1941 году вся наша старшая детсадовская группа пошла в первый класс образцовой школы (за исключением нескольких пятинских и старосотских девчонок, которые пошли в свои школы). Вместе с нами в нашем классе учились Колька Лошкарев, Ванька Конченков, Вовка Свищев, Петька Молчанов, Борька Ефанов, Колька Романушкин, Колька Володин, Мишка Митрофанов, Шурка Липин, Мишка Яковлев, Васька Мешалкин, Надька Есина, Верка Белякина, Маруська Рябинина, Маруська Логутова, наши коммунские - Нинка Щербакова и Танька Отраднова. Нашей учительницей была Антонина Александровна Ременская. Остальные классы вели Каан Татьяна Ивановна (директор), Анна Ивановна Стеклова (её заместитель), Мария Ювентиновна Ахлебининская. Каждый класс ревностно любил и опекал свою учительницу. Первоклашки старались претти в школу пораньше, а затем (по инициативе девчонок) отправлялись к дому своей учительницы. Дождавшись её выхода, веселой гурьбой вместе шли в школу. Радостно было видеть старенькую, седую с улыбающимися в морщинках лица глазами, опрятную Марию Ювентиновну, с букетами цветов в руках, окруженную щебечущими первоклашками, ведущими её за руки в школу. Портфель учительницы и тетрадки несли мальчишки, при этом каждый старался держаться за её руки. Также встречали и других учителей. Самой строгой и требовательной учительницей была Татьяна Ивановна, а самой доброй Мария Ювентиновна. Татьяна Ивановна и Анна Ивановна дружили между собой. Учителя вели скромный образ жизни и были во всех отношениях примером для своих учеников. В дело обучения своих учеников они вкладывали все свои знания, опыт и душу, за что и пользовались у них доверием и любовью. К учителям в Наровчате относились с большим уважением и почетом. После уроков учителя вели разные кружки. Анна Ивановна с энтузиазмом вела кружок пения и ученики приходили заниматься пением к ней на дом. Ременские приехали в Наровчат в 1938 году, и первое время жили в коммуне, в доме Ф.Б. Сидорова, через дом от нас. Вспоминается, как Александр Александрович Ременский молодой и жизнерадостный, приподняв на руках попарно своих сестер (Антонину, Марию, Анну и Екатерину) пытался усадить их на перила крыльца, а они, весело хохоча, старались всячески отбиться от него. Мужа Антонины Александровны, Борисова Калистрата Андреевича, в 1940 году призвали в армию, затем началась война, с которой он, не увидев своей дочки, так и не вернулся. В 1941 году Александра Александровича призывают на фронт, но через несколько месяцев с израненной рукой он возвращается в Наровчат и начинает работать учителем русского языка и литературы в средней школе. Особенно выразительно он читал стихотворения В. Маяковского и в месте, где были слова: «Светить и ни каких гвоздей!...», сжимал здоровую руку в кулак и, резко взмахнув, бил ею по столу, за что и получил у учеников прозвище «Гвоздь». Учителем он был требовательным и строгим, ученики его уважали. Став взрослыми, приезжая в отпуск из разных концов Союза, они первым делом старались встретиться с Александром Александровичем и отметить с ним свой приезд. Татьяна Ивановна Каан проводила на войну своего единственного, любимого сына Юрия, который с войны не вернулся, но она продолжала его ждать до самых последних дней своей жизни. Жизненный путь у наших учителей был далеко не радужным.
Часть летних каникул в 1942 году я провел в пионерском лагере села Морозовки. Лагерь располагался в школе, недалеко была Мокша и лес. Вместе со мной из нашего класса были Борис Ефанов и Виктор Молчанов, а пионервожатым был Геннадий Сугробов. За молоком ходили попарно с ведром в Казеевку. Обычно я ходил с Борисом Ефановым. Хотя шла война и время было тревожное, время мы проводили весело и беззаботно. Ходили в лес, купались в Мокше, жгли костры, проводили линейки. С питанием проблем не было. Но это было моим последним сытным военным летом, дальше начались голодные военные и послевоенные годы. В пионерлагерях я больше никогда не отдыхал. Школьников (начиная с 4 класса) в те годы посылали помогать, конечно, по мере сил, колхозам. Хватало дел и дома: ходили на сенокос, в лес, за дровами, сажали и убирали картошку, рубили и кололи дрова, собирали колоски, помогал деду пасти стадо. С окончанием войны и закончилось наше обучение в образцовой школе. Многие школьные товарищи по разным причинам отстали. Соколовы переехали в Нижний Ломов. Впервые после сдачи экзаменов за 4 класс школьники получили стакан чаю с карамелькой. В сентябре мы пошли уже в среднюю школу, где стали учениками 5-го класса «Б». Контингент учеников уже был другим. Вместе со мной учились Витя Молчанов, Сашка Ягольников, Сашка Забродин, Шурик Зуянов, Вовка Якушин, Мишка Яковлев, Пашка Хозин, Витька Луньков, Галя Назарочкина, Вера Бахтиярова, Галя Отраднова, Нина Коновалова, Галя Послушаева, Маруся Городнова и другие. Кстати, с Городновыми, Петроченковыми и Мешалкиными учились многие поколения наровчатцев – так много их было у родителей. Классным руководителем у нас была Анастасия Васильевна Разина, учительница немецкого языка. За одной партой (4-ой у левой стены) просидели мы с Шуриком Зуяновым три года (до окончания 7 класса). Русский язык и литературу вела Анна Дмитриевна Шубина, строгая, но справедливая учительница, хорошо знавшая свое дело. Математику вела Евлампия Никифоровна Коваленко – очень квалифицированный педагог, химию - Александра Степановна Остапчук Её муж был директором школы, а его заместителем А.Д. Шубина. Географию преподавала Серафима Константиновна Назарочкина (Галки Назарочкиной мать), простая и добрая учительница. Однажды на уроке она отобрала у меня книгу М. Шолохова «Они сражались за Родину», которой я так увлеченно зачитался. Ни на какие мои просьбы вернуть книгу Серафима Константиновна не вняла. Все обошлось благополучно – через две недели книга вернулась ко мне без вызова в школу матери, иначе порки не миновать. Кстати книгу эту дал мне Сашка Забродин всего на два дня. Сашка Ягольников, Витя Молчанов и Сашка Забродин решили заняться «пробой пера». Они поочередно сочиняли разные приключение истории и записывали их в тетрадь, в виде отдельных глав единого романа. Была у нас одна девочка, которая сочиняла стихи. Любимым же увлечением мальчишек военной и послевоенной поры был футбол. В него играли поголовно все. Коммуна играла с Гагаровкой (на бугре возле кладбища) и со Старой Сотней (в Буграх). За наровчатскую сборную болели все. Капитаном сборной сначала был Михаил Разин, очень гордившийся этим званием, потом на долгие годы капитаном стал Борис Есин. Кумиром мальчишек был Шурик Курбатов (Александр Степанович) с его филигранной техникой обводки и Борис Есин с его неотразимыми ударами по воротам. Хорошими вратарями были Александр Милюков (Герой Советского Союза) и Виктор Тряпкин (Виктор Иванович). Игры проходили обычно по воскресеньям. Играли с футболистами Ковылкино, Беднодемьяновска, Нижнего Ломова, Вадинска. Приведу один футбольный эпизод из жизни наровчатской сборной. По каким – то причинам на ответственную игру не явился вратарь. Запасного не было. Что делать? Среди болельщиков заметили высокого флотского старшину. Это был недавно демобилизованный Виктор Тряпкин: «Виктор, может станешь вратарем?» - обратился к нему капитан команды. Тот. Не раздумывая, снял свою бескозырку с гвардейскими ленточками, форменку, шикарные клеши, одел вратарский свитер и занял место в воротах. Сборная Наровчата в этот раз одержала победу. Долгие годы за сборную Наровчата играли Анатолий Казаринов, Черников, Александр Гладков, братья Красиловы, Виктор Власкин, Николай Земляникин и многие другие. Если для болельщиков интересна была игра, то для футболистов не меньший интерес представляло послеигровое застолье. Обычно игроки и районные спортивные руководители после игры собирались в местной столовой. Из скудных средств, отпускаемых на районные мероприятия, удавалось кое – что выкроить на небольшой банкет. Обычно расклад был таков: на двоих игроков – бутылка водки, бутылка воды, по котлете с гарниром и по двойной порции винегрета. Приглашенным полагалось вместо водки вино. Застолье проходило в непринужденной дружеской обстановке. В 1948 году после окончания 7 класса, мать отправила меня учиться в техникум, в город Сталинград. Из нашего класса в техникум , не только в город Пензу, уехали Витя Молчанов и Сашка Ягольников. Впервые я ехал поездом до Сызрани, затем пароходом по Волге до Сталинграда, который лежал еще в руинах. На этом и закончилось мое наровчатское детство, где в райкоме комсомола с учета меня снимал Александр Иванович Милюков.
НЕЗНАКОМОЕ ЧУВСТВО
Учась на третьем курсе техникума, я как всегда, приехал на каникулы домой, в Наровчат. И, как всегда, пошел купаться на Мокшу. Шел я лугами, мимо мельницы. Недалеко за мельницей, за поворотом, справа, от тропинки стоял большой куст. Природа благоухала. Ярко светило солнце, дурманил медовый аромат разнотравья, полевых цветов и леса. Шел я в сои 16 лет беззаботно, ни о чем не думая, наслаждаясь природой и пением птиц. А места за мельницей, надо и правду сказать, были на редкость живописными. Подходя не спеша к кусту, я поднял глаза и остолбенел, из-за куста прямо на меня выходила статная, красивая девушка в цветастом сарафане, с большими серыми глазами, овальным приятным русским лицом и большой косой на груди. От удивления я широко раскрыл глаза и остановился, дыхание перехватило, что – то екнуло в сердце, а красавица павой проплыла мимо. Такого состояния я больше не испытывал никогда в жизни. Еще только раз мне удалось увидеть свой женский идеал. Было это в 1979 году на фотовыставке США в Лужниках. Это была американка, но точно с таким же приятным русским лицом и фигурой, что я видел в Наровчате в свои 16 лет. И на этом спасибо судьбе, что она позволила мне увидеть свой жизненный идеал.
О ВОЙНЕ Моего отца, Лобанкова Федора Ефимовича, 1908 года рождения, призвали на войну в начале августа 1941 года. Помню прокуренный зал Нардома с буфетом для призывников, их прощальные тосты и разговоры, толпу плачущих женщин и детей, провожавших полуторку с отьезжавшими до часовенки, прощальные взмахи рук из открытого кузова машины и печальные отцовы глаза. Полуторка доставляла призывников в голодный военный лагерь в Селиксе, под Пензой, после ускоренного обучения солдатскому делу, их отправили на фронт. Перед отправкой на фронт из Селиксы отец передал последний подарок – вдрызг разбитые хромовые сапоги с прикрученными проволокой подметками. Солдат Лобанков Ф.Е. воевал недалеко от войны, был несколько раз легко ранен. В письме домой писал, что раны заживают быстро, как на собаке.. Последний солдатский треугольник отец прислал в феврале 1942 года из госпиталя в г. Калуге, а середине марта пришло известие о его гибели без места захоронения.
В ПОСЛЕВОЕННОЙ КОММУНЕ
Мать – старая, Анастасия Федоровна Кочеткова (всех бабушек в коммуне звали мать – старая), очень любила играть в карты. Она их носила всегда с собой в кармане фартука или пиджака и при первой возможности затевала игру. Играли обычно около Скребкова двора или напротив дома Сергея Кочеткова, её сына, на бревнах. Ходила она в пиджаке, косынке и длинной юбке с двумя зубами во рту, любила она и гадание на картах. Перед смертью Анастасия Федоровна просила Полину Федоровну Кочеткову положить ей в гроб карты, что та и исполнила. Идет игра в карты. Анисимовна Щербакова проиграла все свои копейки, а играть хочется. Она просит мужа: "Илюшка, заложи уж за кон, окаянный, чай поди на одной тряпочке вместе стояли». (Имеется в виду венчание в церкви). Илья Иванович с усмешкой отвечает: «За Варьку Скребкову заложу, а за тебя хрен». У нас в коммуне принято было, выходя после еды из-за стола, говорить одно слово «Спасибо». У Скребковых же, они переехали в коммуну перед войной из Шиловки, послеобеденный ритуал был иной. Выходили из-за стола по очереди. Старший сын, выходя говорил: «Спасибо, мама». Следующий за ним Володя говорил: «Спасибо мама. Спасибо Вася». Сестра Вера говорила: «Спасибо мама. Спасибо Вася. Спасибо Володя», так далее. Мне это казалось странным, но видно в Шиловке так было заведено.
Публикация А.Г. Сохрякова.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 1