Предыдущая публикация
21 ИЮЛЯ - ПРАЗДНОВАНИЕ В ЧЕСТЬ КАЗАНСКОЙ ИКОНЫ БОЖИЕЙ МАТЕРИ
Велича́ем Тя,/ Пресвята́я Де́во,/ и чтим о́браз Твой святы́й,/ от него́же истека́ет благода́тная по́мощь// всем, с ве́рою притека́ющим к нему́.
ИМЕЮЩАЯ БЛАГОДАТЬ
Из цикла «По Руси»
Протоиерей Павел Недосекин
Сейчас трудно представить, что всего каких-нибудь 35 лет назад о некоторых наших святынях средний обыватель «социалистического прошлого» почти ничего не слышал. Вот, к примеру, знаменитый Годеновский крест в 80-е годы XX века паломниками почти не посещался. Были, конечно, старые благочестивцы, которые могли приехать в Годеново даже из Москвы, но это была крайняя редкость. Мне об этом говорил настоятель Годеновского храма отец Владимир в 1979 году.
Это было время моего духовного искания, становления. Возраст, когда семейная, традиционная вера требует своего подтверждения личным опытом. Когда открываешь религиозный мир осознанно и разумно, когда встреча с каждой новой святыней есть вещественное доказательство истинности твоей веры.
Про Годеновский крест впервые я узнал в возрасте около десяти лет. Рылся в большой куче привезенных из какого-то вновь закрытого храма книг и по-детски выбрал себе самую маленькую; и, как сейчас помню, прочитал только название: «Сказание о явлении честнаго и животворящего креста Господня на болоте…». Собственно, это куда-то в меня тогда вошло – и проснулось, когда я учился в художественном училище, лет так через восемь. После той большой кучи книг, которыми была заложена целая большая комната в нашем церковном доме, было два или три переезда по разным приходам, и то, что оставалось из книг у моего отца, к моим 17 годам совсем не обещало мне встречи с той самой маленькой.
Между тем я решил всё перекопать, но ее найти. Для этого я приобрел стеллажи и раскладывал книги по полкам. Я нашел ее. Всё та же тоненькая, издание конца XIX века.
Годеново в моем сознании мыслилось от Сергиева Посада совсем недалеко, и я взял обет сходить пешком к этому кресту на поклонение. Идти решил вдоль железной дороги – так мне казалось прямей и проще. Была примерно вторая половина августа. Ночевать решил в стогах сена. Благо, что комаров уже не было, хотя по утрам становилось свежо.
Ясным августовским утром, когда воздух пронзительно чист и солнце ослепительно яркое, после братского молебна я вышел из Лавры и, пройдя по вифанской дороге до железнодорожного полотна, повернул в сторону Александрова.
Прошел я бодро. Идиллии со стогами не получилось. Ночевать просился к людям. Да и с харчем было плохо: выходил я сытый и наивно полагал, что таковым и останусь, хотя к Петровскому я подходил уже на рассвете четвертого дня. Спасибо русским сердобольным женщинам. Особенно на старушек действовало изумляюще: такой молодой, а идет пешком к какому-то кресту, хотя внешне и не псих. Ну конечно, «родненького» кормили…
На станции Итларь надо было ночевать. Но вечер был свежий, ясный и тихий, чувствовал я себя бодро, и мне захотелось идти последнюю ночь без остановки, тем более что станция Петровское, казалось, уже за следующим поворотом.
Кругом лес, и только заросшая одноколейка перерезает его. Ни жилья, ни просвета.
В Петровском произошла заминка. Надо было сворачивать с железной дороги в сторону. Но по какой дороге идти? По грунтовке? Сказали, что она очень виляет и можно не туда свернуть. По узкоколейке? Она короче, идет прямо, но деревень там нет, а есть болота. В общем, я пошел как короче. Отошел от Петровского километров пять, оставалось каких-нибудь, как мне казалось, чуть-чуть, и вот здесь я устал. Не могу идти, ноги не несут. Кругом лес, и только заросшая одноколейка вперед и назад перерезает его. Ни жилья, ни просвета.
Хорошо, что я не знал тогда, что впереди у меня больше километров, чем позади.
Лечь здесь спать, – думал я, – а вдруг зверь какой? Залезть на дерево – а вдруг свалюсь во сне? Да и деревьев больших совсем там не было, а одни какие-то чахлые березки.
Дни были все ясные, солнечные, да и времени было всего только около полудня. В общем, я присел у березки, росшей рядом с полотном, привалился к ней и решил отдохнуть – и меня сморило…
Сквозь сон слышу вдали гудки паровоза. Ничего не понимая, встаю и отхожу в сторону. По лесу кто-то едет и без остановки гудит. Вижу: минут через пять идет мне навстречу паровозик-игрушка. Маленький, но шумный. Я поднял руку. Машинист остановился: «Тебе чего, парень?» – «Да вот в Годеново иду. Далеко ли еще осталось?» – «Километров одиннадцать, – отвечает, – дотемна дойдешь. А если нет, то я тебя догоню, когда буду возвращаться. Я вечернюю смену рабочих на торфяники повезу. В общем, иди по полотну; если что, я тебя увижу». Состав тронулся. Оказался это целый поезд из двух-трех таких же игрушечных вагонов. Как только он мог по этому полотну ехать? Рельсы были все кривые, а шпалы местами вообще отсутствовали по целому метру.
Посмотрел на часы. Получилось, что я «присел» почти на четыре часа. Солнце идет к закату. Перешел какую-то проселочную дорогу. Вокруг раскинулись поля. Впереди слева увидел болото, а прямо по ходу полотно-озеро.
Вдруг слева за болотом мелькнула церковь. Похоже, что разрушенная, а за ней вдали на горизонте вторая, покрашенная. Значит, служит.
Решил идти напрямик. Для этого я должен был свернуть налево и через поле продвигаться к заброшенной церкви. Позднее я уже знал, что это село Осоево. Но пока я с трудом пробирался по пашне на холм, на котором стоял храм. Надо было пересечь заброшенное кладбище и продраться сквозь заросли бурьяна.
И вот я у церкви. Руины прекрасного шатрового храма XVII века. Зрелая ярославская школа.
Идя далее по жизни, я узнал, что этот храм был не рядовым, еще тогда же, в XVII веке, для его росписи были приглашены царские мастера-изографы. И, путешествуя в этих краях в 1883 году, директор Ростовского музея видел в храме чудный образ Живоначальной Троицы, с которого скопировал надпись о том, что писан он царским изографом Александром Нишмакиным за помин родителей Мины Михайлова в 1667 году. Горько было смотреть, как после всей этой изысканной нашей национальной красоты-культуры в угрюмый безбожный век посреди Руси взывал к небу обглоданный остов былого национального величия.
Я посмотрел на другую сторону холма, туда, куда мне предстояло идти. И моему взору открылась весьма унылая картина. Село, которое по склону поднималось к церкви с этой стороны, всё сгорело дотла. Стояли только трубы от русских печей. Сзади села в низине дымилось сухое болото. Около болота стояла единственная уцелевшая изба.
Время подходило к сумеркам. Я боялся, что в наступающей темноте потеряю на горизонте храм, в который иду, и буду плутать. Поэтому решил, как этого мне и ни хотелось, дальше не идти, а переночевать в этом единственном уцелевшем доме. Признаков жизни в нем не было. Окна и двери пустыми глазницами смотрели во двор. Всё нараспашку, лавки опрокинуты, ни стола, ни кровати. Решил забраться на чердак, а то вдруг какой ночью зверь забредет.
Там, наверху, я нашел две иконы: Казанской Пресвятой Богородицы, размером чуть меньше аналойной, и большую, примерно с метр высотой, Иоанна Златоуста. Попытался заснуть, но, по-видимому, мой дневной отдых надолго отогнал от меня сон. Послышались непрерывные гудки игрушечного паровозика, который возвращался из Петровского и вез новую смену рабочих. Потом всё стало стихать.
Вдруг где-то рядом на болоте: бабах! Кто-то выстрелил, потом еще и еще. Ну, думаю, всё, начался сезон охоты. Надо идти дальше, всё равно спать не дадут. Прихватил с собой Казанскую икону, Златоуста донести не мог, выбрался из дома и направился в сторону болота. Дело в том, что нужная мне церковь стояла на противоположном его берегу. Обходить болото мне не хотелось, я даже не знал, где оно кончается. А здесь напрямик всё поближе будет.
Я понимаю, что нахожусь посередине горящего торфяного болота, где можно провалиться в выгоревшие под землей пустоты.
Стало темно, в километре постреливают. Пробираюсь по колее какой-то тяжелой техники. Иду, посвистываю, чтобы в темноте в меня не пальнули. Вдоль следов машины валяются сухие молодые березки: их подкладывали под колеса в тех местах, где техника буксовала. Впереди вижу: дорога дымится. Подхожу, беру березку подлинней и тыкаю в то место, откуда идет дым. Березка проваливается в пустоту полностью. Меня пробивает холодный пот. Я понимаю, что нахожусь посередине горящего торфяного болота, где можно провалиться в выгоревшие под землей пустоты. Остается только молиться. Сначала принимаю решение сидеть на этом месте до рассвета. Но вокруг очень едкий дым. Стараюсь отойти подальше. Тьма совершенно сгустилась, наступила ночь. Дым и тьма, не могу разобрать даже следов от машины, по которым я сюда пришел. Медленно двигаясь, наконец благополучно добираюсь до края болота.
Сердце лупит так, что отдается в ушах. Нечего и говорить, что я сейчас засну. Поэтому, минуя единственный дом, решаю идти к моей цели, обходя болото вокруг.
Ночь. Звуки выстрелов постепенно приглушаются где-то позади. Проходит час. Впереди деревня. Всё спит. Пересекаю ее под звонкий лай собак. Под ногами появляется проселочная дорога. Это меня успокаивает. Значит, выведет куда-нибудь к жилью. Продолжаю идти еще около часа. Начинаю понимать, что уже близко, потому что появляются какие-то сарайчики, мимо которых я двигаюсь.
Вдруг впереди слева различаю каменную ограду церкви. Дошел! А дальше что? Идти ли куда или ждать рассвет здесь? Хожу вокруг храмовой ограды. Церковного дома в ограде нет. А может быть, священник вообще здесь не живет? Решаю осмотреться. В отдалении вижу дома. Стучу в окно первого на моем пути дома.
Долгая тишина. Потом с той стороны окна появляется тень. Окно открывается. Передо мной голова молодого человека с редкой бородой. «Вам кого?» – «Да вот, узнать бы, где священник живет». – «Так я – священник». Начинаю ломано объяснять, что я, мол, паломник из Загорска, вот, мол, пришел ко кресту поклониться. Батюшка испытующе слушает меня. Потом говорит: «Ну, чего, заходи. Не на улице же тебе оставаться?»
Окно закрывается. В доме еще несколько минут тишина, только какие-то глухие звуки как бы разговаривающих людей.
Зажигается на террасе свет, открывается дверь. Вхожу.
Предо мной заспанный священник – парень лет 25, такая же девчонка-матушка. Выглядят как молодожены. Он только что рукоположился, живут в Петровском, а эти дни ночуют здесь, так как очень тепло и тихо. Узнаю, что матушка сначала испугалась, боялась, как бы не какой лихой человек. Но теперь меня видит, на криминального я не похож, поэтому будем скорее ложиться спать, так как до рассвета уже недолго. Мне предоставляют целую комнату. Мог ли я об этом мечтать, сидя на пыльном чердаке заброшенного дома в Осоеве?
Утром я проспал дольше всех. Около десяти вышел из своих покоев и за завтраком рассказал всё по порядку: как решился предпринять такое пешее путешествие. Отец Владимир, так звали батюшку, сказал: «Да, здесь святыня большая, но паломников совсем нет. Кроме наших постоянных прихожанок бывает пять-семь человек в год. Вот и все паломники. Люди совершенно духовно одичали. Казалось бы, храмы вокруг закрыты, этот должен быть полным. Ан нет, в воскресенье на службе десять-пятнадцать человек».
После завтрака пошли в храм. Он выглядел весьма уныло и неприглядно. В летнем приделе на полу валялась гора старых облачений. «Вот, – сказал священник, – приехал, а здесь облаченье всё на полу. Сейчас разбираю его по комплектам». Этот беспорядок в первой части храма не сочетался с изощренной красотой и блеском иконостаса. И хотя чувствовалось, что храм почти не служит, в нем еще сохраняется торжественность и величие несокрушимой имперской российской православной культуры. К сожалению, десятью годами позже весь этот иконостас был украден за одну зимнюю ночь.
Справа я увидел крест. Он стоял тогда прислоненным к стене. «Этот крест, – сказал священник, – всегда теплый».
В зимнем храме пахло ладаном. Потолки низкие, закопченные. Справа я увидел крест. Он стоял тогда прислоненным к стене.
«Этот крест, – сказал священник, – всегда теплый. Ты можешь сам в этом убедиться». Батюшка открыл оконце, и я смог приложиться. Хотя время было еще летнее, но древесина, когда к ней приближаешься щекой, как бы излучала теплоту.
Вернулись домой. Цель моего посещения была достигнута. Мне нужно было прощаться. И хотелось как-то особенно отблагодарить семью, приютившую меня в неурочный час. Я ощущал, что надо ценить таких людей, которые в трудный для другого момент могут поступиться чем-то своим. Сейчас, мне кажется, с переменой условий жизни этого качества на Руси становится меньше.
В знак благодарности я отдал им найденную мной икону Казанской Божией Матери. Рассказал и об иконе Иоанна Златоуста, которую не мог донести и которую отец Владимир обещал забрать в храм.
«Да, – сказал он, – село Осоево сгорело в одночасье. Загорелось болото, огонь вышел и спалил всё село. Только по странному обстоятельству не сгорел дом, который стоял ближе всех к болоту. Местные старухи бают, что это им наказание Божие. Якобы они всем селом выступали за закрытие тамошнего храма».
Прошли годы. Я служу вдали от России. За короткий отпуск, когда приезжаю в Москву, совсем нет времени, чтобы посетить святые места родной Руси. Но как всегда бывает, случайно, однажды проезжая мимо Петровского, решаю заехать в далекое и милое моему сердцу Годеново. Здесь всё переменилось. Храм теперь – подворье женского монастыря. Всё чисто, прибрано. Приезжает много паломников. Даже есть специальный паломнический маршрут из Москвы, Ярославля. Говорят, даже из Малороссии. Узнаю, что отец Владимир служит теперь в Петровском, что несколько месяцев назад у него умерла матушка. Решаюсь к нему заехать.
Поселок хоть и большой, но батюшку знают все. Нахожу дом, звоню в калитку. Открывает всё тот же отец Владимир, повзрослевший на… 30 лет. Рассказывает. Вот овдовел, детей, правда, подняли, всех троих, теперь один. Незаметно уходим в прошлое, вспоминаем ту ночь, храм, крест. Вдруг отец Владимир как бы спохватывается и говорит:
«Всё выгорело. Потом присмотрелся, а в углу черная от сажи висит твоя икона, вокруг сантиметров на двадцать даже обои целы…»
«Да, а ведь ты тогда нам такой подарок сделал! Всю жизнь она нас бережет. Икона-то твоя чудотворная, имеющая благодать спасать людей от пожара. Стояла она у нас здесь в комнате, а мы уехали в Годеново на службу. Суббота и воскресенье – два дня нас не было. Приезжаем, всё вроде в порядке, только гарью пахнет по всему дому. Захожу в эту комнату – глазам своим не верю. Всё выгорело: стулья, полки, обои, электропроводка. Ничего не различишь – всё черное. Потом присмотрелся, а в углу черная от сажи висит твоя икона, вокруг сантиметров на двадцать даже обои целы. Ну, не чудо ли, а?.. Я тогда подумал: “Ну, Царица Небесная спасла”. А у самого червячок сомнения: мол, выгорел кислород, и пламя задохнулось. Гляжу: а форточка-то открыта… Вот так она нас спасла.
Ну, слушай дальше. Вышла моя дочь замуж и попросила эту икону: отдайте да отдайте. Ну, моя жена взяла да отдала. Ясно: мать… Лет десять она у нее пробыла, висела на стене в зале. И что же ты думаешь? Случился пожар. Не знаю, что там загорелось, они у нас в гостях были. Живут-то они тоже здесь, рядом, в поселке. Возвращаются домой, а в зале в полу дыра метр на метр выгорела, в подполье картошка сверху вся спеклась. А остальное всё цело, только дыра в полу. Также всё закопчено, но ничего не сгорело, только вот пол.
Они бегом ко мне. Ну, я, ясное дело, быстрей благодарственный молебен служить. Вот ведь, брат, какая благодать-то у этой иконы. Я ведь, когда всё это дважды случилось, только тогда и понял, почему всё село-то Осоево сгорело, а тот дом единственный, в котором ты нашел эту икону, не сгорел. А ведь ближе всех он к болоту-то был. Да не сгорел потому, что в доме-то том эта икона была. Вот она, защита-то, где…»
Горько смотреть, как в трех верстах от Годеновского погоста разрушается прекрасный шатровый храм XVII века.
Еще десять лет спустя, уже, можно сказать, в наше время, заехал я опять в Годеново. Теперь там вся Россия. Крест творит чудеса. Паломники, богомольцы. Даже принято решение построить большой, в византийском стиле храм. Дело благое, богоугодное. Эта тенденция сейчас везде в Восточной Европе. В Польше, Греции, отчасти в Румынии. Только есть одна особенность. В этих странах строят храмы, потому что древние уже восстановлены. В нашем же случае горько смотреть, как в трех верстах от Годеновского погоста разрушается прекрасный шатровый храм ярославской архитектуры XVII века.
Протоиерей Павел Недосекин
https://pravoslavie.ru/75695.html
Следующая публикация
Нет комментариев