Предыдущая публикация
Бондарчук...
| Произносишь эту фамилию – и сознание мгновенно рисует образ кинематографического исполина: всегда красивого и элегантного, окружённого недосягаемым ореолом избранника, баловня судьбы, казалось, рождённого для жизни на творческом и общественном Олимпе. Безусловный вожак, лидер, авторитет. Открывающий любые двери, народный артист, лауреат различных премий, депутат Верховного Совета, Герой Соцтруда, профессор, «оскароносец», свободно колесящий по миру, снимающий всё, что пожелает, и даже за границей. Разве «стая» могла ему это простить?..
1961 год. Первый взгляд на «живого Сергея Бондарчука».
Параллельно со съёмками «Иванова детства» снимаюсь у Г. Рошаля в «Суде сумасшедших». Летаю из приднепровских болот в роскошную Ригу. В один прекрасный день на нашем корабле переполох: драят палубу, начищают до блеска всё, что способно заблестеть. Почему-то шёпотом произносят: «К Скобцевой должен прилететь Бондарчук». И – вот он, прилетел! Счастливая молодая лара. Все и вся вертится вокруг планеты под названием «Бондарчук».
Уж не помню, представили ли меня ему. Да если и представили, заметил ли он меня, четырнадцатилетнего, никому не известного мальчика? А я влюбился в него с первого взгляда и на всю жизнь. Как за несколько месяцев до того, придя на пробы к Андрею Тарковскому, я влюбился в Андрея, и тоже с первого взгляда, и так же на всю жизнь.
Ныне, когда их обоих призвал Господь, подавая в храме поминальные записки, я пишу рядом имена Сергия и Андрея и твёрдо знаю, что там, где нет скорби, воздыханий и сплетен, они вместе взирают на нас, грешных, с надеждой и любовью; они вместе укрепляют наши души. Здесь, на земле, им не позволили быть вместе...
Вскоре Бондарчук начал снимать «Войну и мир», и завистливая кинематографическая и околокиношная клоака закопошилась, зашипела, начала оттачивать жало и накапливать яд, чтобы вскоре укусить побольнее: «Бондарчук-то на Толстого замахнулся!.. Куда ему!.. Это будет провал!.. Какой он Пьер Безухов?.. Какой Тихонов – князь Болконский?..»
1963 год. Увидел Бондарчука во второй раз. «Мосфильм», длинный коридор старой тон-студии. Иду из правого крыла и вижу, как из левого на меня надвигается большая кавалькада. Неумолимо, как на дуэли, сближаемся и сходимся в холле. Вижу в центре кавалькады две фигуры – Бондарчук и министр культуры СССР Фурцева.
Вот они, в трёх метрах, хочу скрыться, провалиться сквозь землю...
Бондарчук смотрит на меня, улыбается, манит рукой, просит подойти. Раз просят, не убегать же, подхожу, пожимаю протянутую Бондарчуком руку.
- Вот, – говорит он Фурцевой, показывая на меня, – это тот самый Коля Бурляев, герой «Иванова детства».
Фурцева протягивает мне руку, пожимаю, не слышу, что она говорит мне. Процессия проходит мимо.
А я, счастливый, ошеломлённый случившимся, бреду дальше по коридору: «Надо же, я известен самому Бондарчуку?!»
Закулисные кривотолки сопровождали весь период подготовки, создания и проката «Войны и мира». Уши людей открыты сплетням и слухам. К моменту выхода в свет этого фильма мои друзья, старшие коллеги, слову которых я абсолютно доверял, столько наговорили мне отрицательного о картине Бондарчука, что я поверил...
Лишь спустя почти три десятилетия, когда «Войну и мир» показали по телевидению, я был потрясён величием кинематографического подвига Сергея Фёдоровича Бондарчука. Конгениальная, классическая киноверсия толстовского романа! Великая режиссура мастера, которому подвластны не только эпический охват баталистики (который, я уверен, никогда не превзойдёт ни один режиссёр в мире), но и филигранное, тончайшее по психологизму крупноплановое творчество.
Феноменальное соединение макро и микро: космический полёт духа и погружение в глубины тончайших движений души; слияние и гармоничное взаимодействие светлого разума и доброго сердца художника, исполненного любви к человеку и всему сущему на земле; жадное впитывание и переплавление в себе сокровищ русской и мировой культуры и созидательное творчество во славу Господа и человека; любовь и служение своему Отечеству вот слагаемые гения Бондарчука.
Едва дождавшись окончания фильма, я позвонил Сергею Фёдоровичу и высказал то, чем было переполнено моё сердце, признавшись, что увидел «Войну и мир» впервые лишь сегодня, невольно поверив в шестидесятых годах слухам, распространяемым «друзьями».
1972 год. Судьбе было угодно, чтобы я породнился с Сергеем Фёдоровичем, соединив свою жизнь с его старшей дочерью Натальей. Наши отношения приобрели новый, «родственный» оттенок.
Мы виделись на «Мосфильме», во ВГИКе, иногда приезжали домой или на дачу к Сергею Фёдоровичу в Барвиху. И каждая встреча была счастливым событием. Он называл меня по-украински Мыколой, шутил, рассказывал анекдоты, но иногда делился сокровенными мыслями о творчество, о людях, о политике.
В 1998 году, проплывая на теплоходе кинофорума «Золотой Витязь» по Днепру и пройдя Запорожье, родину моих предков, запорожских казаков, мы через несколько часов подошли к Херсону и посетили родину С. Ф. Бондарчука, Белозёрку. И только здесь меня осенило: Боже! Да ведь мы же земляки! Всего-то несколько десятков километров друг от друга жили наши вольные прадеды. Мы из одной земли, от одних корней.
1975 год. Выпускники ВГИКа Наталья Бондарчук, Игорь Хуциев и я завершили на «Мосфильме» постановку наших дипломных новелл по роману Салтыкова-Щедрина «Пошехонская старина», соединив их в единый фильм, и предложили Сергею Фёдоровичу поработать с нами в качестве актёра, прочитать в фильме текст от автора. Он, занятый постановкой своего нового фильма, сразу же согласился и назначил день и час, когда придёт к нам на озвучивание. Попросил, не откладывая, принести ему тексты.
В назначенное время мы «конвоем», через весь «Мосфильм» сопроводили его в тон-студию. Войдя в тёмное тон-ателье, Сергей Фёдорович разложил на пюпитре перед микрофоном тексты. Великий профессионал, актёр Бондарчук был абсолютно готов к работе – он их выучил наизусть.
Мы, начинающие режиссёры, замерли у окна в соседней микшерской комнате, не смея давать указаний мастеру. Так, в полной тишине, в которой звучал лишь гипнотический голос великого артиста, прошло несколько минут.
Сергей Фёдорович вживался в образ Салтыкова-Щедрина, искал верную интонацию, тембр, не удовлетворённый достигнутым, командовал: «Ещё раз!», «Ещё дубль!» Наконец, обратился к нам:
– Режиссёры! Чего молчите? Какие будут замечания?
А режиссёрам всё нравилось – какие там замечания! И всё-таки кто-то из нас «для приличия» отважился внести легкую коррекцию. Сергей Фёдорович с готовностью исполнил просьбу.
Особенно мне запомнилось, с какой изнурительной самоотдачей озвучивал он последние слова автора «Пошехонской старины»:
– Я люблю Россию до боли сердечной и желал видеть Отечество моё счастливым.
Наверное, около двух десятков раз Сергей Фёдорович просил ещё и ещё дубль, пока, наконец, не вздохнул облегчённо:
– Стоп! Ну, кажется, попал!..
Бондарчук и Тарковский. Равно любимые и дорогие для меня люди. Отношения этих двух гениев ещё требуют своего изучения и расчистки от наслоений сплетен и домыслов. Как я радовался, когда С.Ф. Бондарчук предложил вечно опальному Андрею работать в его Объединении и под его защитой на «Мосфильме»! Это был период, когда два гения сердечно потянулись друг к другу и даже строили планы совместной работы над фильмом о Достоевском.
Да не тут-то было! Их развели. Нашептали Андрею о «коварстве Бондарчука», который-де непременно воспользуется доверчивостью Тарковского... И заключительным аккордом стал инцидент в Каннах. С.Ф. Бондарчук был приглашён в Канны как член жюри. А.А. Тарковский участвовал в конкурсе с фильмом «Зеркало». Жюри не присудило «Зеркалу» главную премию. И пресса повесила провал фильма на совесть Бондарчука.
Многие читали сплетни об этом. А что же было на самом деле? Когда Сергей Фёдорович вернулся из Канн, при первом же нашем общении я задал ему вопрос: «Ну, как новый фильм Андрея?»
Его отзыв о картине был достаточно спокойным. Фильм ему не понравился, и он чисто профессионально объяснил, почему его этот фильм не захватил. Естественно, я задал вопрос: «Вы голосовали против?»
– Да нет, – ответил Сергей Фёдорович, – я воздержался.
Спустя несколько лот, когда не стало Андрея Тарковского, я посетил его могилу во Франции, на кладбище Сен-Женевьев де Буа. Встретившись в Париже с Отаром Иоселиани, я выслушал его рассказ о «каннском инциденте». Он тогда спросил одного из членов жюри:
– Правда ли, что Бондарчук голосовал против «Зеркала»?
– Нет, – ответила она. – Бондарчук вообще ничего о фильме не говорил. И если бы он что-то сказал против фильма, это лило бы воду на мельницу Тарковского.
– Я пересказал Андрею этот разговор, – продолжал Отар, – он обернулся к своей жене и сказал: «Вот видите, Лариса Пална, у Отара совершенно другая информация...»
– Нет! – вскричала жена. – Я знаю! Бондарчук послан КГБ, чтобы не дать вам премию!..
1984 год. Как-то, приехав к Сергею Фёдоровичу на дачу, я рассказал о четырёхлетних хождениях по мукам со своим сценарием «Лермонтов». О том, что писал сценарий для студии «Грузия-фильм», но там его отвергли по причине моего утверждения добрых отношений между Россией и Грузией.
Потом два года «Лермонтов» стоял в плане Гостелерадио, а меня всё не запускали. Хотела запустить Одесская киностудия – но позволил Лапин: «С какой стати Лермонтов в Одессе?..»
Годы идут, ещё немного, и я не смогу играть Лермонтова чисто физически. Я просто не знаю, что мне делать.
– А ты ставь у меня в Объединении, – предложил Сергей Фёдорович то, о чём я и мечтать не смел.
Пригласив меня в своё Объединение, Сергей Фёдорович никак практически в дальнейшем не участвовал в создании моего фильма: не приходил на худсоветы, не смотрел отснятого материала, ни во что не вмешивался, предоставив мне полную свободу... Он был поглощён созданием «Бориса Годунова».
Но сам факт, что мой проект поддержан Бондарчуком, что его крыло незримо было распростёрто надо мною, помог мне пройти все подводные рифы и завершить картину.
Лишь однажды, чувствуя, что худсовет без его поддержки может зарезать мне несколько сцен, я попросил Сергея Фёдоровича прийти на помощь. И он пришёл. И когда кто-то из советчиков предложил вырезать из фильма сцену с гадалкой Кирхгоф, мол, негоже в советском кино о гадалках, он спокойно сказал, что, на его взгляд, это – одна из лучших сцен в фильме. Полушутя обронил фразу о том, что может рассказать, кто из членов Политбюро ездит к Джуне, а кто – к Ванге... И проблема с «обрезанием» отпала. Потом Бондарчук пришёл на просмотр готового фильма. Дал несколько профессиональных советов и поздравил с завершением труда.
Как-то я сказал Сергею Фёдоровичу о невероятной, бескорыстной поддержке фильма «Лермонтов» окружающими людьми, предоставляющими все услуги бесплатно, по зову русского сердца: распахнутые двери дворцов и музеев и даже самого Кремлёвского дворца, бесплатно предоставленные в моё распоряжение войска Северо-Кавказского округа, вертолёты, конница...
— А как, ты думаешь, я снимал «Войну и мир»? Точно так же. Без поддержки народа фильм не мог бы состояться...
Когда Сергей Фёдорович снимал в Ленинграде «Красные колокола», мы снимали там же телефильм «Медный всадник». Однажды мы подъехали на Дворцовую площадь, прошли сквозь оцепление туда, где подле Александрийского столпа, как потерянный, бродил режиссёр. Кругом всё клокочет, десятитысячная массовка бежит по прилегающим к площади улицам к Зимнему дворцу. Снимают параллельно семь камер. Одна из них закреплена на вертолёте, с рёвом кружащемся над площадью. Ветродуи гонят по площади пиротехнические дымы, невообразимый хаос, шум, стрельба, взрывы...
– И как ты всем этим управляешь? – спросила Сергея Фёдоровича его дочь.
– Не знаю, – повёл он плечами. – Да оно как-то само...
1992 год. Прошёл Первый международный кинофестиваль «Золотой Витязь» в Москве. И первую премию «За выдающийся вклад в кинематограф» получил Сергей Фёдорович Бондарчук.
Пройдёт ещё три года, и не станет великого Бондарчука, и награда Всеславянского кинофорума «Золотой Витязь» «За выдающийся вклад в кинематограф» будет навечно носить его имя, и его гордый профиль будет отчеканен на золотой медали.
Пройдёт ещё немного времени, и будет открыта Киноакадемия имени С.Ф. Бондарчука, в которой будут воспитываться кадры для русского национального кинематографа.
А теперь несколько документальных зарисовок из моего дневника.
б июня 1986 года. Вечером заехал на дачу к С.Ф. Он сидел в бане, работал, писал новый сценарий «Вишнёвый сад».
Вместо предполагаемых 10 минут я пробыл у него три часа. Говорил главным образом Сергей Фёдорович. Он был эмоционально взведён. Рассказал, как на V съезде кинематографистов пообщался с Тамарой Фёдоровной Макаровой (после разгрома моего «Лермонтова»).
– Вы видели «Лермонтова»? – спросил он её.
– Да, Серёжа, фильм несовершенный. Коле надо было учиться...
– А вы знаете, – сказал Сергей Фёдорович, – что это первый фильм в мировом и советском кино, показывающий зло, мешающее людям жить...
– А какое это зло?
– Надо читать книжки, – улыбнувшись, сказал своей учительнице Сергей Фёдорович.
12 июля 1987 года. Вечером поехали на дачу к Сергею Фёдоровичу. И, конечно же, значительную часть вечера мы говорили о «союзной» шпане...
Потом мы заговорили о русских пророках: Пушкине, Лермонтове, Есенине, о планомерном истреблении силами зла тех, кто может быть любезен народу, пробуждая в нём своей лирой добрые чувства, соединяя народ в едином, светлом, патриотическом порыве.
– И Шукшина тоже убили, – вдруг задумчиво произнёс Бондарчук. – И я даже знаю, кто это сделал.
Лето 1994 года. Пришёл домой к Сергею Фёдоровичу, не ведая, что это наша последняя в жизни встреча, не мог допустить мысли, что и Бондарчук не вечен.
Попили чаю, поговорили о разном и простились... Как оказалось, навсегда. Через три месяца великого Сергея Фёдоровича Бондарчука не стало. «Что ж, веселитесь! Он мучений последних вынести не смог...»
Николай Бурляев – о Сергее Бондарчуке.
Следующая публикация
Комментарии 1
Но родители, особенно Скобцева,это....