Предыдущая публикация
Я рано осталась без родителей.
Папа погиб на фронте, а мама умерла от туберкулеза, когда мне было семь лет. Меня чуть не забрали в детский дом, но соседи не отдали, разыскали бабушку в Белоруссии. А пока она добиралась до Москвы, меня приютила у себя женщина, у которой своих было шестеро детей и муж-инвалид. К ней несколько раз приходили из отдела соцобеспечения, но она стояла на своем: «Девочка со мной, мы со дня на день ждем ее бабушку!» — и расписывалась в каких-то бумажках. А когда бабушка приехала, соседи помогли ей оформить надо мной опекунство.
Когда я оканчивала 10-й класс, рядом с нами открыли керамический техникум, и бабушка обрадовалась: «Вот куда, Галка, пойдешь учиться!» Побывала я в этом техникуме, но мне там не понравилось. Вышла на улицу, вижу троллейбус с табличкой: «Конечная остановка ВДНХ»И словно какая-то сила втолкнула меня в салон этого троллейбуса. Я нашла этот киноинститут. Помню, там двери оказались такими тяжелыми, что я еле их открыла.
В пустом коридоре одиноко сидела вахтерша. Говорит: «Чего надо? Артисткой, что ли, хочешь быть? Все с ума посходили, все хотят в артисты!» Я принялась ей объяснять: «Понимаете, меня бабушка одна воспитывает, мне так хочется ее порадовать…» — «Вот и иди работать, будешь помогать бабушке!» — «Нет, я хочу, чтобы бабушка мною гордилась и всем говорила, что ее внучка — артистка!» Вахтерша пожалела меня: «Заморочила ты мне голову… Дай-ка посмотрю, годишься ты в артистки или не годишься». Я отошла в сторонку, покрутилась, а вахтерша и говорит: «Слушай, ты ладненькая, может, мы с тобой и пройдем в артистки!» Пошла, разузнала дату ближайшей консультации и дала мне указания: «Выучи стихотворение — такое, чтобы не на слуху было, басню тоже бери не избитую, не «Заяц во хмелю», какую-нибудь прозу еще».
Я хорошо подготовилась, и, когда прочла свою программу на прослушивании, двое молодых людей, сидевшие с комиссией, показали мне большие пальцы — мол, молодец. Они были студентами и помогали экзаменаторам, которым я тоже понравилась. В общем, я достаточно легко поступила во ВГИК, на актерско-режиссерский курс Михаила Ромма. А бабушка все это время думала, что я сдаю экзамены в керамический техникум. Вопреки моим надеждам, она вовсе не обрадовалась, когда узнала правду, а, наоборот, отругала меня и потом еще долго ворчала: «Чему вас там только учат!»
Во ВГИКе за мной сразу начал ухаживать третьекурсник с режиссерского факультета Фаик Гасанов. Подсаживался ко мне в столовой: «Как приятно вас видеть!» Я ужасно смущалась, хотя он мне тоже нравился. Красавец-бакинец, эрудированный, начитанный, я слушала его раскрыв рот.
Как-то возвращаюсь я домой после занятий, а бабушка такая довольная, сидит дымит (она курила крепкие сигареты): «Кавалер твой приходил». — «Кто?» — «На турка похож. И одет как они: узкие брюки, платок под горло завязан». Это Фаик, оказалось, приходил к бабушке просить моей руки. Я сама получила от него предложение в весьма романтичной обстановке. Он спросил меня: «О чем ты мечтаешь?» — «Побывать на море, полететь на самолете и еще хочу красное пальто!» И все три желания Фаик исполнил. Мыс ним полетели отдыхать в Ялту. Там все и решилось. А по возвращении в Москву мы расписались, и Фаик перебрался из общежития в нашу с бабушкой комнатку, а вскоре у нас родилась дочь Ирада.
Пока мы были в институте, с ребенком сидела бабушка, а ночью к девочке вставала я. Естественно, меня потом целый день клонило в сон. Наш преподаватель эстетики жаловался в деканате: «Товарищи, я не могу так лекции читать. Эта девочка с роммовского курса вся в молоке влетает в аудиторию после звонка и, только успеет сесть за парту, тут же засыпает». Сергей Аполлинариевич Герасимов заинтересовался: «Это кто?» — «Польских Галина такая!» И Герасимов предложил: «Я ее знаю, видел в отрывках, на танцах, она мне нравится.
Пусть этот год отдохнет, а потом я ее к себе возьму». Они с Тамарой Макаровой вели следующий за нашим курс. И хотя учиться у них считалось престижно, я поначалу ни в какую не соглашалась: все равно что на второй год остаться, это же стыдно! Но декан переубедил: «Иди к Герасимову, у него ты станешь артисткой! А Ромм одними режиссерами занимается, вас, артистов, он даже по именам не знает». Дома я посоветовалась с бабушкой, она обрадовалась: «Вот и хорошо! А то я с девочкой устаю». На следующий день я поехала в институт оформлять отпуск и встретила Тамару Федоровну Макарову. «Галя, — говорит она, — курс у нас особый, все ребята интеллектуалы, ты тоже весь этот год ходи в музеи, в театры, на выставки, читай, это очень важно. Мы тебя ждем».
Но больше, чем в музеи и театры, меня влекло на пробы на «Мосфильм». Калатозов и Урусевский, уже знаменитые на весь мир по картине «Летят журавли», запускались с новым фильмом и меня утвердили. Помню, были пробы с Александром Збруевым и Геннадием Бортниковым. «Кто из них тебе больше нравится?» — спросили меня. «Наверное, — говорю, — Бортников, потому что он темненький, а я светленькая, мы с ним будем хорошо смотреться». Я уже и грудь перевязала, чтобы молоко ушло, и даже мерки для костюмов с меня успели снять. Жду, а меня никуда не вызывают.
Вдруг замечаю, муж мой который день грустный, как будто откладывает какой-то разговор. Наконец Фаик решился: «Ты понимаешь, в кино так бывает, картину запускают, а потом закрывают по разным причинам…» Я не поняла: «Ты к чему клонишь?» — «В общем, мне сказали, что Урусевского закрыли. Фурцева его к себе вызвала, мол, плохи дела на Кубе, и ему нужно срочно лететь туда и снимать фильм о Фиделе». Я расстроилась страшно, а Урусевский меня утешал: «Галь, ничего не поделаешь, зато нам по «Волге» дают, вот вернусь с Кубы и покатаю тебя на «Волге». А фильмы у нас с тобой еще будут, не переживай»
К счастью, переживать мне пришлось недолго. Потому что второй режиссер Мария Михайловна Волович нашла мне новую работу. Помню, вызвали меня на пробы в Питер, одели под школьницу в какую-то юбочку в складочку на бретельках, жиденькие волосы мои заплели в косички, поставили среди какого-то черного угля. Карасик остался доволен. Но когда я вернулась в Москву, получила телеграмму, что меня не утвердил худсовет. В этот момент я была дома одна — бабушка с Фаиком повезли дочку к родным, в Баку. «Ну и ладно, — думаю, — отдохну, почитаю, соберусь, наконец, в музей. И хорошо бы как-то внешне измениться». Решила обрезать волосы, села перед зеркалом, и как раз у нас электричество отключили. Зажгла свечу, и в полумраке одну косичку криво махнула, потом другую — получилось что-то вроде каре. Очень скоро из Питера за мной приехал Карасик и за свой счет повез обратно на «Ленфильм». Там меня опять поставили среди угля и с этой новой стрижкой утвердили.
С «Дикой собакой Динго» я должна была лететь в Венецию, а потом в Бразилию, но бабушка не отпустила: «Ты радио слушаешь? У них там атомные бомбы! А кто Ираду будет растить? Не пущу!» В Бразилию я и сама не хотела, у нас тогда была зима, а там сплошное лето, а у меня летних вещей не нашлось. Помню, Лариса Голубкина, с которой мы должны были лететь (она представляла «Гусарскую балладу»), утром звонит мне в дверь: «Галя, открой! Я тебя умоляю, такси ждет, мы в аэропорт опаздываем!» — «Лариса, я не полечу!» — «Ты что? Бразилия же!» — «Мне надеть нечего!» Так я ей и не открыла. Потом многие удивлялись: все мечтают побывать за границей, а она, дурочка какая-то, отказывается.
Зато через два года я поехала на Каннский фестиваль! Не знаю уж, как решилась, потому что у меня возникла серьезная проблема с волосами. Целая история! Иду как-то по «Мосфильму», а в коридоре меня перехватывает Лика Ароновна, она была вторым режиссером у Георгия Данелии: «К-к-крошечка, ты куда? — Она заикалась. — На какие пробы? Не-не-не, к-к-крошечка, пойдем со мной. Я т-тебя поймала!» И привела меня к Данелии.
Посмотрев на меня, Данелия не разделил восторгов второго режиссера. «Лика, — сказал он недовольно, — хотя бы подкрась ее потемней». Лика посадила меня в машину и повезла в парикмахерскую, там меня покрасили в темный цвет. Но Данелия опять остался недоволен: «Так еще хуже, перекрась ее в белый цвет». Мы снова в парикмахерскую и обратно. В итоге меня утвердили.
А потом были съемки у Чухрая в «Жили-были старик со старухой». Чухрай сразу сказал: «У нас Максакова блондинка, второй блондинки не надо, перекрасьте Польских в черный цвет». И я опять стала брюнеткой. Я уже вернулась к занятиям, когда Тамара Федоровна Макарова говорит: «Галочка, поздравляю, ты едешь в Канны с фильмом «Я шагаю по Москве». Там море, солнце, и там любят блондинок. Тебе надо непременно перекраситься». Конечно, я Тамару Федоровну послушалась. Только мои волосы не выдержали многократных перекрашиваний из блондинки в брюнетку и обратно, тем более что краски тогда были ядреные. И волосы стали сине-зеленого цвета. Я без слез не могла смотреть на себя в зеркало и во Францию полетела, замотавшись в платок.
Моим соседом в самолете оказался большой чиновник из Госкино Владимир Евтихианович Баскаков. Всю дорогу он строил планы, как мы из Парижа полетим в Канны. Глядя на меня, удивлялся: «Тебе в платке не жарко?» Пришлось соврать, что меня продуло и знобит. Он не мог понять: «Как знобит? Лето же!» — «У меня нервный озноб!» А у нас была пересадка в Копенгагене, и там Баскаков снова пристал: «Снимешь платок или нет? Ну, пустили Дуньку в Европу!» Пришлось ему признаться и показать, что под платком. «Ой, — ужаснулся Баскаков. — Так, в Канны мы сегодня не полетим». В Париже он велел отвезти меня в парикмахерскую: «Надо эту дуреху привести в божеский вид». Мне показалось, что я попала в рай! В креслах сидели одни старушки, красивые, напудренные, ухоженные, у каждой в одной руке чашечка кофе, в другой — маленькая собачка. Вокруг них порхали девочки в розовых и голубых халатиках: кому маникюр делали, кому педикюр. Меня перекрасили в пепельный цвет, втирали в голову бальзамы и кондиционеры, которых в Союзе не было и в помине, накрутили волосы, правда, завивка мне не очень понравилась. Заодно сделали маникюр. Педикюр тоже предлагали, но я постеснялась и отказалась.
Потом мы с Баскаковым и его знакомым миллионером — большим поклонником советского кино — сидели в кафе, и тот подарил мне флакон французских духов, блок американских сигарет и упаковку капроновых колготок «Вечером, — сказал Баскаков, — пойдем в «Лидо», это такое красивое варьете на Елисейских Полях, оденься поприличней». А у меня с собой было только два платья, одно я взяла у Жанны Болотовой, другое — у Жанны Прохоренко, вот ее-то платье и надела. И взяла с собой сумочку-клатч, которую мне Болотова одолжила для поездки. Но Галя из «Совэкспортфильма», которая тоже была с нами, сказала: «Это же не сумочка, это пляжная косметичка!» Она сбегала в ближайший магазинчик и купила мне изумительную сумочку: «Держи, с этой пойдешь!»
На другой день в Каннах нас встретил Данелия, увидел меня и говорит: «Ба! А мне говорили: француженки, француженки. Да что там француженки! Наконец я вижу перед собой красивую женщину!» Поселили нас в шикарной гостинице, где у меня в номере кровать была больше, чем наша с бабушкой комната. Баскаков не уставал восхищаться: «Посмотрите на Гальку, как она здесь расцвела!» А Данелия ему: «Еще бы, я ее каждый день клубникой со сливками кормлю, а еще лангустами и креветками и пою хорошим вином». А после фестиваля мы вдвоем с Данелией ездили представлять картину по городам Франции — это Баскаков сделал мне такой подарок. Побывали в Тулоне, Марселе, Ницце — встречались со зрителями, давали интервью….
Казалось, все складывается так счастливо и благополучно… Вернувшись в Москву, я приступила к новой работе — в фильме моего учителя Сергея Герасимова «Журналист». Съемки проходили в Челябинске. Только я туда уехала — получаю телеграмму о смерти бабушки. Сергей Аполлинариевич отпустил меня на похороны, еще и свою ассистентку со мной отправил и по организации помог. В Челябинск я вернулась уже вместе с Ирадой, ведь оставить девочку было не на кого, Фаик жил в Одессе, в Москве у него не получилось найти работу.
А через полторы недели снова приходит страшное известие: Фаик погиб. К тому моменту наши отношения с мужем давно разладились, у каждого была своя жизнь, но я, конечно, хотела с ним попрощаться, поддержать свекровь. Только вот на этот раз Герасимов меня не отпустил, сказал, что поездка была бы тяжелой, а я еще от потери бабушки не отошла, к тому же мне надо заботиться о ребенке. Но на сорок дней в Баку мы с Ирадой полетели. Там я на время оставила дочку свекрови, она всю жизнь мне помогала, а я ее очень любила и звала мамой Лидой.
В руководстве Госкино меня захотели как-то поддержать и включили в состав делегации на фестиваль в Венецию. Сергей Бондарчук с Люсей Савельевой там представляли «Войну и мир», Марлен Хуциев с Марианной Вертинской — «Заставу Ильича». И вот им сказали: возьмите Польских, у нее сразу два несчастья случилось, ей надо немного отвлечься и развеяться. В Италии мы побывали в гостях у Феллини, он пригласил нас на свою виллу. У них с Джульеттой Мазиной тогда был непростой период, говорили, что он с ней хочет развестись.
Вскоре я второй раз вышла замуж — за режиссера Александра Сурина, я снималась в его картине «Баллада о комиссаре». Он был сыном тогдашнего генерального директора «Мосфильма» Владимира Николаевича Сурина, от его папы в кино все зависели. Мы расписались, когда я забеременела Машей, муж настоял, чтобы мы жили у его родителей в их роскошной квартире на улице Горького. Но я там задержалась всего на несколько месяцев.
Сашина мама была женщиной властной и раздражительной, постоянно ко мне придиралась, напоминала, в какую семью я попала, настраивала против меня сына. В итоге я ушла от Сурина на восьмом месяце, вернулась в свою комнатку. Ни бывший муж, ни его родители не интересовались Машей. Мне помогали соседка Зина — она работала в магазине «Ткани» и поддерживала меня материально — и первая свекровь, мама Лида. Она относилась к Маше как к родной внучке, любила их с Ирадой одинаково.
Работы в тот период у меня не стало. Меня даже на пробы не звали, потому что в итоге в картину утверждал гендиректор «Мосфильма», а все же знали, что меня не утвердят — мы же с Сашей разошлись. А может быть, дело в том, что после вторых родов я потеряла форму, не знаю. Только лет через пять режиссер Игорь Гостев, у которого я снималась в картине «Фронт без флангов», заставил меня сесть на диету. Он сказал тогда: «Ты что так распустилась? Родила, ну и что? Все рожают, и все худеют!» И я очень ему благодарна.
Но это было позже, а сначала выручили поляки — Анджей Вайда пригласил меня сниматься в картину своего лучшего друга Анджея Петровского «Дорожные знаки»
Потом и на родине как-то наладилось. Просто ушел Сурин, и меня наперебой стали приглашать сниматься. На съемки фильма «Тени исчезают в полдень» в тайгу я взяла обеих девочек и маму Лиду. Поселили нас в глухой деревне, там медведи бродили. Страшно, конечно, было. Но актерская жизнь вообще сильно отличается от той идиллической картинки, какую я себе в юности воображала.
Ни одна из моих дочерей не пошла по моим стопам. Ирада окончила киноведческий факультет ВГИКа, работает вторым режиссером. Маша училась в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы, занималась бизнесом. Внук Филипп в Лондоне получил хорошее образование, знает английский и арабский языки. Он мой самый большой друг, моя любовь и гордость.
Галина Польских
Следующая публикация
Комментарии 57