Предыдущая публикация
ПУТИ-ДОРОГИ ФЁДОРА АБРАМОВА
"Писатель-деревенщик" — избитая формулировка. А что за ней? Любовь к березкам? Нет, конечно. Писатель-деревенщик — это проводник. Посредник, дающий возможность высказаться тому, кто сам не может, кому и некогда, и трудно — человеку, тяжело работающему на земле. Таким проводником, безусловно, был Федор Абрамов. Он явил жителя деревни во всем его многообразии, показал жизнь крестьян со всеми их горестями.
Федор Александрович Абрамов родился в високосном, 1920 году на Касьянов день, 29 февраля. На Севере только отгремели последние бои Гражданской войны, в Сибири еще громыхало. Это было тяжелое время для всей страны. Но особенно трудно приходилось русской деревне. А родился Абрамов в селе Веркола Пинежского уезда Архангельской губернии, в крестьянской и, как водится, большой семье — он был пятым, самым младшим ребенком. Отца Федор не запомнил, тот умер, когда мальчику не исполнилось и 2 лет. Сестра Мария, вспоминая о похоронах родителя, рассказывала, как подходившие к гробу женщины просили Господа, чтобы он прибрал к себе и малого. На что мать сурово отвечала: "Не умирать родился — жить".
Абрамов в пору своего студенчества писал о семье довольно скупо: "Я родился в деревне в семье русского крестьянина. Родители до революции и после нее занимались сельским хозяйством". Осторожничал? Скромничал? Или действительно совсем мало знал? "Северный крестьянин редко знает свою родословную дальше деда", — писал Абрамов уже после войны в своем главном романе.
Известно, что оба его родителя были выходцами из бедных семей. Отец, Александр Степанович, до революции работал в Карпогорах и Архангельске кучером, после — рабочим на лесозаготовках. Мать, Степанида Павловна (урожденная Заварзина), происходила из старообрядческой семьи. Оба не знали грамоты — не до того было, всю жизнь бились с нищетой. Особую роль в жизни Федора сыграл старший брат, Михаил, будущий писатель называл его не иначе как "брат-отец": благодаря его заботе младший Абрамов и выучился, и, может быть, вообще выжил.
С 6 лет Федор работал наравне со взрослыми. Он тогда мечтал быть похожим на местного святого Артемия Веркольского — отрока, что отказывался от игр, но не знал усталости в труде. Мощи его хранились в соседнем с деревней монастыре, стоявшем на противоположном берегу реки. В 7 лет Федя пошел в школу, с тех пор и учился, и работал, и даже боролся за получение социальной поддержки. В неполные 11 лет ученик Федор Абрамов обратился к учителю, чтобы ему выделили к весне ботинки и мануфактуру для рубашки и брюк. Комиссия при школе в удовлетворении этой просьбы отказала. Тогда Абрамов написал уже председателю Веркольского сельсовета. И вновь получил отказ. Школьник снова обратился в сельсовет. На заявление не отреагировали. Однако к упрямому юноше решили присмотреться и в конце года за хорошую учебу дали премию: ткань на брюки и ситец на рубашку.
После окончания начальной школы, в разгар коллективизации, когда деревне был нужен и стар и млад, Абрамову пришлось пробиваться к просвещению: вслед за детьми бедняков да красных партизан Абрамов был зачислен в семилетку. В старших классах будущий писатель получал Пушкинскую стипендию. Тогда уже оформилась его любовь к слову. Федор пробовал писать стихи, начал сотрудничать с районными газетами. Участвовал он и в школьной театральной самодеятельности. В "Борисе Годунове" играл роль Лжедмитрия, в "Цыганах" — Алеко. Перед окончанием школы Абрамов, как и все, мучился выбором — кем стать? Ему хотелось быть и летчиком, и геологом... Но литература победила.
Окончание школы омрачило одно событие. Шел 1938-й. Весной, прямо перед экзаменами, арестовали преподавателя Алексея Калинцева, которого любили все ученики. Обвинили его в троцкизме и в критике коллективизации. Ученики едва ли могли осмыслить происходящее в полной мере, они хотели было броситься с петициями на защиту педагога, но руководство школы отговорило молодежь. А через месяц, провожая любимого учителя, старшеклассники бежали за арестантским этапом, двигавшимся в Архангельск. Этот эпизод Абрамов, позже хлопотавший о реабилитации Калинцева, опишет в повести "Поездка в прошлое". "Это было ранним июньским утром... вдруг в утренней тишине зазвякало, заскрипело железо. Глянул — а из ворот энкавэдэ выводят арестованных. Все на один манер. Все грязные, бородатые, серые. А Павлина Федоровича он все же узнал. По выходке. Горделиво, с поднятой головой шел...".
Тем же летом Абрамов, как лучший выпускник, без экзаменов был зачислен на филологический факультет Ленинградского университета. Мир противоречив — и в черную годину пробивается и цветет жизнь.
Учился студент Абрамов с энтузиазмом. Да и как иначе? Только в Ленинграде молодой человек осознал, как на самом деле он отставал от сокурсников — юношей и девушек, выросших в интеллигентных семьях. "Я чувствовал себя неполноценным, второсортным. <...> я, еще недавно первый ученик, тут был сереньким неинтересным воробышком... Один крестьянин на весь курс..." — вспоминал он в ранних черновиках к рассказу "Белая лошадь". Читал он почти без продыху, ко всем семинарам готовился тщательно. На первом курсе сдал досрочно все экзамены. Причем блестяще.
А спешил он, потому что хотел пораньше вернуться на лето в Верколу, чтобы помогать родным с огородом, сенокосом, чтобы нагуляться вдоволь по лесам, собирая грибы и ягоды. В лето 1939 года помимо записей частушек и сказок появляются первые наброски рассказов. Это пока только робкие опыты, но один из них выльется в рассказ, который Абрамов закончит уже на закате жизни, — "Самая счастливая". Под текстом стоит двойная дата: 1939–1980 годы. Целая жизнь. Учитывая такую долгую "биографию" рассказа, первоначальный его замысел оценить, конечно, трудно, но, скорее всего, это должна была быть простая житейская история, зарисовка о судьбе бабки Окульки. Однако за прошедшие годы рассказ превратился в притчу. И все-таки, раз дата двойная, многое вошло в текст из самых ранних художественных ощущений Абрамова, и, видно, это что-то мировоззренческое: может быть, сложное отношение к религии в сочетании с простым пониманием веры, может быть, его извечное сочувствие русской женщине, мученице и труженице.
В 1941 году студент-третьекурсник Абрамов отправился добровольцем на фронт. Его провожала девушка, с которой он познакомился незадолго до начала войны. Это была юная, чистая любовь, но выжить ей было не суждено. Верколец Федя Абрамов ушел защищать свою землю, ленинградка Нина Левкович осталась в блокадном городе. В последнем полученном девушкой письме Абрамов, охваченный самыми скверными предчувствиями, спешит с ней проститься: "Мне хотелось бы о многом поговорить с тобой, но все, все решительно перепуталось. Война гудит, будто гром по мне. Но помни, будете праздновать победу, вспомните тогда нас. Мы были уж не так плохи".
Абрамову повезло: в боях под Петергофом его только дважды ранило. Всю блокадную зиму 1941/42 года провел в ленинградском госпитале — встречался ли там с Ниной или с кем-то из однокурсников, неизвестно. Весной он был эвакуирован по льду Ладожского озера на родной Север. И до конца учебного года проработал учителем в Карпогорской школе, а после — в родном колхозе. В конце июля Федор Абрамов вновь отправился на фронт.
С апреля 1943 года он был переведен в отдел контрразведки Смерш. По мысли многих наших современников, это самый неоднозначный факт биографии писателя. Как будто жизнь тогда предлагала выбор (писатель вспоминал, что, когда повели в контрразведку, думал, что взяли как провинившегося, потому что он столовую ругал). Как будто судить о человеке нужно по месту службы, а не по делам. Между тем материалы личного дела оперуполномоченного, а затем следователя и старшего следователя Абрамова рассекречены. Ничего компрометирующего в них нет. А после смерти писателя были также опубликованы наброски автобиографической повести "Кто он?". Ее герой, контрразведчик, из страха осуждения невиновного ставит под удар себя самого. Самооправдание? Конечно, нет. Писатель не готовил эту повесть для публикации при жизни.
В октябре 1945 года Абрамова по ходатайству ректора ЛГУ вернули в университет для продолжения обучения. Он окончил его с отличием в 1948-м. Поступил в аспирантуру. А 1949-й, увы, стал для молодого аспиранта годом очередного нравственного выбора. В университете началась кампания против "профессоров-космополитов" Гуковского, Эйхенбаума, Азадовского, Жирмунского. И Абрамов поддался официозу: поверил, что пока он, как фронтовик, проливал кровь, кто-то отсиживался, а потом еще и очернял русскую литературу. Федор Александрович не был, конечно, ключевой фигурой в этом деле, но подпись под статьей "В борьбе за чистоту марксистско-ленинского литературоведения", опубликованной в "Звезде" в июле 1949 года, поставил. Позже ужасно раскаивался...
М. Ярдаева
Продолжение следует
Фото: На читательской дискуссии в Центральном доме литераторов в Москве
Следующая публикация
Нет комментариев