Рассказы зырянских самодеятельных авторов. З.Г. Шеховцова
ВЕСНА 1948. СВАДЬБА.
Вот и брожу по музею воспоминаний. Их столько много. Удивляешься тому, что человеческий мозг вмещает все подробности прошлых лет. Помню большое болото, которое уходило от деревни куда-то вдаль и со стороны которого вставало солнце на порозовевшем горизонте, возвещая не только человеку, но и всей живности в природе о начале светового дня.
Яркие лучи падали от солнца прямо на деревню, на дома, где гнездились на соломенных матрацах ребятишки с голенькими животиками, которым небесное светило, по божьему велению, посылало косые, лучеобразные полоски тепла, убаюкивая на предутренней заре.
Старики в деревне часто вспоминали разные события. Говорили и об огромном северном сиянии, от которого снег становился цвета крови. Согласно народному поверью, подобные случаи считались предвестниками больших поворотных событий, таких как революции, войны.
Летом 1941 года град с куриное яйцо побил стёкла в домах, картошка осенью сгнила на корню. После таких бед жизнь продолжалась. Люди вставали с зарёй. Говорили: «Кто рано встаёт, тому Бог даёт». Может, так и было, но к этим словам добавляли: «На Бога надейся, и сам не плошай». А жизнь научила людей надеяться на себя, на свои умелые руки, которыми как могли и чем могли, помогали фронтовикам, отважно сражающимся за страну, детей, за семью, оставшуюся дома. Из такой деревеньки, Васильевки, чуть больше тридцати домов, в Великую Отечественную войну ушли воевать двадцать шесть человек – парней и мужиков.
Вся тяжесть военных будней в тылу легла на плечи женщин – вручную, с севалкой, заполненной зерном, они прошли по бороздам сотни километров. Работали от зари до зари. Припасали с весны дрова, а зимой на санках, вручную, тащили на себе, чтобы дымилась печка, на которой согревалась детвора. Большое подспорье давала природа, многое бралось и с болота. Осенью радовало оно опятами, гнездившимися у каждого пенюшка. Их было много-много: и толстых, и пузатых, и тонких, срезал у одного пня – глаза хватают взглядом соседний. Может, болото и славилось урожаями, потому что ни одно облако, ни одна туча не проходили мимо, не похлестав его дождём. Этот клочок земли, казалось, обладал волшебным свойством, как магнитом притягивая к себе грозные грозовые тучи.
С приходом весны болото просыпалось после зимней спячки медленно. Снег долго лежал, затенённый ивняком, молодыми берёзками и кустарниками; садился, набирал в себя влагу, а утрами, перед зарёй, похрустывал, предоставляя возможность перед половодьем по насту скатать на санках за дровишками. Так приходила весна в деревню. Не пустая, а с большой водой.
Особенно запомнилась весна 1948 года. Дремавший снег будто хотел изменить природу, надеясь на утренние заморозки: большим пластом, притаившись под деревьями, он дремал, а перед пасхой, 2 мая, проснулось болото и, не уставая журчать, со всех сторон побежали потоками ручьи, смывая на пути прошлогоднюю траву в один лог, вдоль которого стояли избы с ржавыми соломенными крышами. Посреди деревни, как на ладони, сверкал пруд, в котором вода, переполняя берега, стекала на плотину, запрудившую водоём. Её соорудили первопроходцы из Поволжья, пришедшие на свободные земли Сибири. Смелые, трудолюбивые и дружные, замками эти люди не пользовались – доверяли друг другу. Ребятню, наблюдавшую красивое зрелище, было не созвать в дом. Водопад, с шумом скатываясь на дно лога, пузырясь серебристым потоком, продолжал свой путь, волнами омывая ивняк, невидимые кочки. Даже мостик, который связывал путь с соседней деревней, утонул.
Деревня наполнилась птичьим гамом. У каждого дома прибита жердочка с домиками для птиц-скворцов. Радовались этому времени года петухи со стайками курочек, засидевшиеся в домах под русскими печками: в 30-е годы их избушки свезли по брёвнышку на строительство скотных дворов в колхоз. Петушиным криком они, как будильники, возвещали на всю деревню о начале нового дня. В связи с изменением места жительства в деревне, всё же не изменилось петушиное слово «Ку-ка-ре-ку»!
Весна. В каждом доме только и говорят о предстоящей Пасхе, о свадьбе, которая намечена в этот день. Пасха – 2 мая – второй день первомайского праздника, к которому особенно не готовились, считая его советским, хотя деревеньке придавали праздничный вид два выцветших красных флага: один над школой, другой – над конторой колхоза. Страна готовилась к празднику календарному.
Накануне первомая, председатель колхоза объявил субботник. Собираясь на заготовку дров для конторы, школы и медпункта, народ, с топорами и пилами, подтягивался к конторе. Наконец, все дружно отправились к лесу. Среди толпы шла невеста Валя с мыслями, что завтра в её жизни случится большое событие. Подъехал председатель сельсовета с объявлением о дне свадьбы: 1 мая, в День международной солидарности трудящихся. Среди колхозников, по рядам, прошёл гул: «Как же так, в последний вечер Великого поста, когда колокола всех храмов возвещают благую весть «Христос воскресе», назначить свадьбу?»
Приказ есть приказ, и люди продолжили свой путь. К ватаге мужчин примкнул и Валин жених – Афоня, только что вернувшийся домой: три послевоенных года он продолжал службу в армии. В первый день прибытия на него не могли наглядеться не только девчата, но и всё население деревни.
Шёл высокий, в пилотке, с открытыми глазами и припухшими губами, придававшими его лицу особую красоту. Такой ладный богатырь с широкой грудью, увешанной медалями, среди которых красовались два ордена Славы.
Толпа мужчин изрядно отставала от женщин, видно слушала рассказы бывалого солдата, дошедшего до Берлина, а затем служившего за границей. Шёл солдат, как в строю, жестикулируя, руками, увлекая за собой уважаемых земляков, давая им понять, что смелость и отвага – это свои, доморощенные корни российского народа. Афоня поглядывал на свою невесту Валентину, в старой выцветшей кофте, подпоясанную веревочкой. Она шла впереди, украдкой оглядываясь и стараясь упрятать от женских пересудов свой взгляд, который бросала в лицо жениху, даря застенчивую улыбку.
Мать Валентины, Прасковья, в мыслях о свадьбе, не знала, за что ухватиться. Квашня с картофельным тестом подходила – пироги будут – по русскому православному обычаю готовили с вечера. Её не так беспокоил стол, как время предстоящей свадьбы. Кого в этом винить, каких правителей, что она затевалась в такой престольный праздник? Думала о дочери семнадцати лет, ещё недозревшей – можно бы подождать с замужеством. Прасковья и отец Валентины – Гаврил, всё же решили не упускать такой случай. Подвернувшийся парень Афоня, прошедший войну, повидавший смерть и кровь, вырос в семье очень бедных родителей, причём слепых, а потому оба родителя были уверены в том, что дочь в такой семье будет овеяна любовью и добротой.
В думах и делах время уходило быстро; с подготовкой помогали, чем могли, меньшие девчонки. Время приближалось к вечеру, теснили голову заботы о дороге с мостиком, залитым водой, которая неслась, недалеко от их дома затопляя округу, готовая смыть с этого клочка земли все слёзы, пролитые за годы лихолетья.
Впереди пасхальная ночь. На иконах навешены вышитые полотенца. Местами к гвоздям подвязана верба, по традиции оставшаяся дома после вербного воскресенья. Кажется, всё по уму, жених по нраву, да и живёт через лог, но в воспоминаниях Прасковьи не могла свадьба вышибить из головы пасхальную ночь. С чистого четверга и до освещения пасхи постились, не кушали, в молитвах воспевали Иисуса Христа, пришедшего на землю победить зло, сотворить избавление, принести спасение, дабы все могли направить ноги на путь мира.
Свадьба. Столы покрыты самоткаными и вязаными скатертями, припасены рушники. На столах - грибы, огурцы, капуста, пироги, начинённые овощами; расставлены стаканы и кружки. Горячее – в чугунах, в большой русской печке. Все волнуются в ожидании председателя сельсовета. Стал собираться народ, прибыл гармонист, зазвучали песни. Выкупа невесты не было – денег нет, а колхозный трудодень здесь неуместен. По старинному обычаю молодых посадили в «святой» угол: невеста, уставшая после трудового дня, с загоревшим лицом и счастливыми глазами, рядом почти с героем Отечественной войны, не снимавшем с себя военную форму, смотрелась красавицей.
Не перечесть, сколько пожеланий было за вечер. Пили самогон за новобрачных, за солдата, благополучно вернувшегося с великими наградами в родные края. Повеселившись в одном доме, «табун» весёлых гостей под хмельком, в ту же ночь, с новобрачными, преодолев препятствие через лог, под мелодичные звуки гармони, вошли в дом жениха. Веселье продолжалось.
И всё-таки есть доля правды в том, что в последнюю неделю Великого поста, по священному писанию, затевать свадьбу запрещено. Брак был недолгим. Солдат Афоня, до войны не успевший познать вкуса девичьей любви, под мирным небом родной деревеньки, окруженной ивняком с упругими, гибкими ветками, начал ходить от молодой жены к одинокой женщине, имевшей внебрачного ребёнка. С рябинками на лице, узким разрезом глаз и широким ртом, она привлекала к себе сердца противоположного пола. Афоня был моложе, и хоть был у неё не первым, решил опередить всех соперников, не побоялся перейти дорогу парню бывалому, тоже фронтовику – защитнику Севастополя, без которого не обходилась ни одна вечёрка у кузни.
Будто привороженный, Афоня не сумел выбраться из плена любви. Зная, что у него будет ребёнок, ушёл из семьи с надеждой на новую, счастливую жизнь. А была ли она у него счастливой и радостной, кто знает? Всякое было: и перекосы, и взлёты, и падения. Русская пословица с давних пор гласит: «Не строй счастье на чужом несчастье».
Валентина с сыном, под опекой своих родителей, уехала, и навсегда.
Долго не забывалась в Васильевке послевоенная свадьба половодной весной 1948 года. В то время мне было 11 лет, но до сих пор вспоминается наше болото, журчание воды и пение птиц, грибочки на пенюшках и ярко-алые ягоды клюквы; и очень хочется вернуться в далёкое детство, хотя бы неровным, крупным почерком на белом листе бумаги.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев