Две недели в больнице пролетают мгновенно. У мамы парализовало всю правую сторону, она не может самостоятельно садиться, поворачиваться, её нужно кормить с ложки.
Больные в палате разные. Привезли старушку лет восьмидесяти. Худенькая, маленькая, вся седая. Несколько лет назад она сломала шейку бедра. У неё страшные пролежни – до мяса. Дочь ушла в запой и забыла о матери. Врач бегло осматривает, вздыхает: зажилась бабуся на свете… Ещё и не нужна никому…
Санитарка привозит на каталке ужин для тяжёлых. Я сажаю маму, кормлю с ложки, соседка тихонько кушает сама, остальные бредут в столовую на этаже. Санитарка подходит к старушке:
– Ну что, бабуся, кушать будешь? Ням-ням! Чего рот не открываешь? Не хочешь? Ну лежи тогда – мне некогда тут дожидаться!
Лена уходит. Так-то она добрая, но работы у неё на самом деле слишком много: она моет полы, туалеты, меняет бельё, выносит мусор, развозит на тележке завтрак, обед, ужин, да много чего… То и дело несётся по отделению крик: «Лена! Срочно подойди!» Начальников у Лены много. Вот и некогда ей кормить всех лежачих, если только родственники не заплатят. Чувство сострадания? Видимо, оно притупляется, когда целый день бегаешь по отделению…
Подхожу к старушке. Запах тяжёлый, не мыли её, наверное, очень-очень долго. Губы сухие, как бы в песке. У неё, наверное, обезвоживание… Два дня я отпаивала бабушку водой, и уже на второй день губы у неё порозовели, она съела ужин и повеселела. Старое поколение крепкое. Покушав, она тянется к моей руке. Я сначала не понимаю, а она тыкается губами в мою ладонь – целует. Мне хочется плакать. Поворачиваю старушку на бок, простыня в крови от пролежней. Иду просить мазь. Медсестра сердится:
– Нет у нас ничего от пролежней! У нас вообще не должно быть никаких пролежней в отделении! У нас тут неврология, а не хирургия! И лежачих больных тоже не должно быть! Поэтом санитарка ночная в штате не предусмотрена и средств для обработки пролежней тоже нет! И вообще… Тебе что – своей матери не хватает? Пусть о бабке её родственники заботятся! Ладно… Вот тебе зелёнка – обработай зелёнкой. Какую мазь купить? Для бабки что ли? Ты что – богатая, да?! Мажь зелёнкой, тебе говорю! Самое лучшее… И подсохнет…
Главная трудность в больнице – недосыпание. Спать хочется постоянно. Ночью то встаю к маме несколько раз, то будят соседки по палате, а то включается свет, потому что в палату вносят новенькую, и дежурный врач с медсестрой осматривают её и беседуют. Засыпаю под утро, но тут же просыпаюсь от громкого окрика:
– Температуру меряем! Так, быстро взяли градусники! Время скоро шесть, а они всё спят! Вы – что – сюда спать пришли?!
– Началось в колхозе утро… – ворчит соседка.
Мама спит. Тихонько, чтобы не разбудить, ставлю ей градусник, тихонько достаю. Температуры у нас, слава Богу, нет и не было. Выхожу в коридор: на кресле рядом с палатой дремлет немолодой седой мужчина. Видимо, муж новенькой. В этот день я новенькую не разглядела: она спала на боку, свернувшись калачиком, просыпаясь только для капельницы и уколов. Её муж уходит ненадолго домой, вечером возвращается, и снова всю ночь дремлет в кресле рядом с палатой. Время от времени заглядывает и озабоченно смотрит на жену.
– Вот это любовь! Вот это преданность! – думаю я. На следующий день знакомлюсь с его женой поближе. Ей стало получше, она села на кровати и смотрит на меня. Седая, как и муж, обычная пожилая женщина. А глаза – необыкновенные – добрые, внимательные, ласковые… Заговаривает дружелюбно, и становится сразу понятно, что передо мной необыкновенно душевный, искренний и добрый человек. И я уже не удивляюсь, когда её муж дежурит у палаты и на следующую ночь, не хочет уходить домой. Вот он заглядывает утром, а она смотрит на него так ласково, что этот немолодой седой мужчина расцветает и улыбается радостно. Конечно, кому же не понравится, когда тебя любят?! Позднее Вера рассказывает мне, что живут они с мужем душа в душу уже сорок пять лет.
А я думаю: «Вот и секрет счастливой семейной жизни… Так просто и так сложно… Она любит его, а он её… Что тут сложного? Может, дело в том, что нам неимоверно трудно проявлять любовь, улыбаться так по-доброму, когда мы раздражены, взволнованы, когда мы устали или голодны? Мы нервничаем и взрываемся, гневаемся, и вместо радостной улыбки встречаем нахмуренные брови, сердитый взгляд. Встречаем раз, другой, третий, и нам больше не хочется встречаться взглядом друг с другом…
Конечно, легко улыбаться, когда обстоятельства благоприятствуют. Но Вера улыбается мужу, когда ей плохо, когда дрожат ноги, и самостоятельно она даже не может подняться… Может, дело в том, чтобы уметь радоваться мелочам, уметь постоянно поддерживать ровное и доброе расположение духа?»
У меня самой это точно не получается. Я унываю. И часто. Думала, что с мамой будет тяжело физически, а в остальном – мы будем вместе радоваться и печалиться, я буду читать ей книги, и мы вместе засмеёмся или заплачем над страницами. Но всё оказывается совершенно не так. Врач сказала, что мозг мамы сильно повреждён кровоизлиянием, и реабилитации не будет, нужен только уход. И вот мама у меня. Сразу же возникло множество проблем. Домик, в котором мне разрешили пожить, находится рядом с Оптиной. И это было раньше очень удобно: можно быстро добежать до монастыря. Отсутствие удобств меня не очень волновало: печь можно истопить, воду из скважины я качала ручным насосом и представляла, что у меня есть прекрасный тренажёр, туалет во дворе – пустяки.
Вечером я обычно сидела на скамейке у дома, работала на ноутбуке, наслаждалась лесной тишиной. В мае здесь вовсю заливались соловьи. Вместо привычного городского грохота трамваев и автобусов – соловьи! У ног ложилась Рыжая – бывшая беспризорная собака. Красивая и умная, только очень худая, одичавшая, брошенная кем-то собака раньше рылась по помойкам. Я шла на работу в монастырь и брала с собой пакет еды для Рыжей. Она стала ждать меня и встречать, а потом как-то незаметно поселилась у меня, и мы очень хорошо поладили. Рыжая поправилась, похорошела, заблестела на солнце золотая шерсть, и она больше ничем не напоминает бродячую собаку. Сейчас ждёт щенков. Наверное, они будут такие же солнечные, как их мать… Часто забегает в гости большой толстый ёж, доедает кашу Рыжей, смешно фыркает носом. Романтика! Природа! Что значат по сравнению с этим бытовые неудобства?!
Но с мамой все эти бытовые мелочи вдруг выросли неимоверно. Ежедневная стирка стала очень тяжёлым делом, потому что накачать нужное количество воды – процесс долгий и физически тяжёлый. Печь нужно топить не только вечером, но и утром, перед работой, чтобы маме было тепло целый день. У меня заболела поясница, потому что мама грузная и мне тяжело её поднимать, поворачивать, сажать… Нужны деньги. Много денег: памперсы, лекарства, шприцы, полноценное диетическое питание. И много времени… Нужно вставать к маме ночью, потом с утра бежать на работу, прибегать к ней на обед, и часто я сама не успеваю поесть, как накормив маму, нужно бежать снова на работу.
Мама не в себе, она зовёт меня разными чужими именами, то Ниной, то Светой, а я понятия не имею, кто это такие. Иногда она жалобно кричит мне: «Мама, мама!» Часто сердится, раздражается, кричит на меня просто так, без всякого повода. Отталкивает мои руки, когда пытаюсь укрыть её, одеть, накормить. Я унываю и, пытаясь победить уныние, думаю: мы часто печалимся от того, что наши скорби кажутся нам какими-то неправильными… Вот неправильные у нас скорби – и всё тут! Мы хорошо знаем, что жизнь без скорбей не проживёшь… Но когда скорбь приходит – мы думаем: если бы это было какое-то другое испытание, было бы гораздо лучше, а вот то, что происходит с нами – это уже совсем ни в какие ворота не лезет! Ну, пусть бы мама болела, но вот, если бы у неё был светлый разум… Но разум мамы помрачён – и это именно то испытание, которое нам с ней нужно нести.
Утешаю себя мыслями: когда я была младенцем, маме тоже было не до сна. Сколько раз за ночь я будила её?! Сколько раз ей приходилось менять пелёнки, стирать их, кормить меня, мыть. А я капризничала, не давала ей покоя. Может, причиняла ей боль, как, бывает, когда кроха тянет мать за волосы или бьёт кулачком в лицо, не понимая, что делает… Совершенно беспомощный младенец, я полностью зависела от матери, и её нежные тёплые руки пеленали меня, обнимали ласково, защищали от всех опасностей. А сейчас эти натруженные руки бессильно повисли, и мама беспомощна как ребёнок. Теперь уже она полностью зависит от меня, а есть ли у меня столько любви, чтобы так же нежно заботиться о ней? Может ли моя дочерняя любовь сравниться с материнской любовью?
Мы очень любим наших детей. Но они вырастают и уходят, обзаводятся своими семьями, улетают из нашего гнезда. И вот в это время Господь не оставляет нас без попечения: наши мамы стареют и приходит время отдавать долги. Наши стареющие немощные родители и мы – кто из нас нужнее друг другу?
Иногда с самого утра всё не ладится, и рассуждения не помогают. Ночью вставала несколько раз к маме, а утром не услышала будильник, и теперь я опаздываю на работу. Качаю воду ручным насосом, иногда вода выплёскивается сверху. Вдруг насос выдаёт целый фонтан ледяной воды и окатывает меня с ног до головы. Стою вся мокрая и прихожу в себя. Переодеваюсь. Быстро готовлю завтрак, ставлю маме укол, накрываю прикроватный столик. Отворачиваюсь на минуту, мама взмахивает рукой – и тарелка манной каши на коврике. Убираю кашу, быстро делаю омлет, но мама отказывается от омлета, она требует назад свою манную кашу. Она ругается, кричит на меня, и я внезапно сажусь на пол и начинаю громко плакать.
Плачу жалобно и беспомощно как в детстве. Мне кажется, что рядом со мной совсем не моя мама, а чужая и злая женщина, которая специально мучает меня. А моей мамы больше нет, и она никогда не вернётся. Я уже рыдаю: все испытания последних дней, переживания и бессонные ночи слились в одно. И вдруг чувствую мамину ладонь на голове. И мягкая тёплая ладонь гладит меня как в детстве. Это всесильная материнская любовь пробилась сквозь пелену болезни, и моя мама утешает меня, и я слышу тихие ласковые слова:
– Что ты, доченька? Не плачь! Олечка моя…
Моя мама вернулась. Она первый раз назвала меня по имени. Я снова давлюсь от рыдания, но только уже от умиления, радости, удивления: материнская любовь сильнее безутешных медицинских прогнозов, сильнее помрачения болезни. Я потихоньку успокаиваюсь. А мама снова уходит в себя, и в глазах её – снова пелена беспамятства. Но я уже хорошо знаю, что моя мама и её материнская любовь – здесь, рядом со мной.
автор Ольга Рожнёва
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 3
, находят время.