Популярный советский персонаж Чебурашка с чувством глубокого удовлетворения заявлял: «Строили мы, строили и наконец построили». В противоположность этому, заявление Брежнева о том, что грандиозная стройка земного рая в Советском Союзе завершена, что впереди лишь отделочные работы, когда стало ясно, что окружающая серая действительность – это и есть с таким неимоверным перенапряжением сил строившийся социализм, мало того, социализм развитой, вызвало в массе советских людей глубокую неудовлетворённость. У советских людей отняли единственное, чем они безспорно обладали и безмерно дорожили – надежду. Этого маразмеющая власть не учла. Пришло время горького отрезвления, попыток понять, за что были отданы миллионы жизней, пролиты реки крови, сделано невозможное на пределе человеческих сил. К советским людям пришло осознание, «что никакого райского коммунизма, какой им обещали классики марксизма, не будет. Они поняли следующую фундаментальную истину нашей эпохи: то, что они имели, и было настоящим коммунизмом. Идеологическая картина советского общества стала восприниматься людьми, как вопиющая ложь, как жульническая маскировка неприглядной реальности». Наступил момент прозрения.
В эпоху революции, да и позже, большевики, безспорно, сохраняли верность ортодоксальным марксистским догмам, но безпринципность и ренегатство коренились в самих основах марксизма. Ещё в лихую годину военного коммунизма революционная власть осознала безграничные возможности использования буржуазно-рыночных отношений в целях укрепления своей власти и решения революционных задач. Изначальный иезуитизм марксизма реализовался в полной неразборчивости в выборе средств для достижения цели. Формальный запрет денег и рынка не исключал практики мошеннического использования безудержной эмиссии ничем не обеспеченных дензнаков для изъятия товарных ресурсов, мелкотоварного, прежде всего крестьянского, труда сверх реквизируемых в централизованном порядке продразвёрсткой и политикой государственной монополии. «…Эмиссия превращалась в снабжение пролетарским государством своих хозяйственных и прочих органов и своих работников покупательными средствами для закупок на нелегальном запрещённом этим же государством рынке».
НЭП лишь признал фактическое положение вещей, легализовал формально запрещённый, но никогда не прекращавший своего функционирования рынок. Принципиальным было лишь решение о выпуске СОВЕТСКИХ ДЕНЕГ. Выпуск советских червонцев, обеспеченных золотой и серебряной монетой, знаменовал появление настоящих советских денег. Пусть в ограниченной сфере потребительского рынка, деньги получили право на существование. Зарплата стала приобретать реальный смысл, отражать стоимость рабочей силы, а наличие прибавочного продукта, централизуемого распределительной сферой, свидетельствовало о содержащейся в нём прибавочной стоимости.
XI съезд РКП прошёл в спорах о допустимости в социалистическом государстве предпринимательской прибыли, и вправе ли государство присваивать её себе. Вопрос был решён положительно, т.к. непомерно распухающий бюрократический аппарат, партийные, профсоюзные, комсомольские функционеры должны были, по революционной логике, иметь гарантированный источник доходов, а реквизированные революцией богатства эксплуататорских классов к этому времени были в основном проедены.
Сложившаяся к этому времени система была удобна для безконтрольного извлечения прибавочной стоимости. Срабатывала азбучная истина марксизма: прибавочная стоимость создаётся в производстве, а извлекается в обращении. А обобществлённые средства обращения попали в безраздельное владение распределяющих органов, позволяющее советской бюрократии корпоративно распоряжаться создаваемой трудом рабочих прибавочной стоимостью.
В полную меру стало проявлять себя преимущество социализма «отклонять цены вверх и вниз» (Абалкин), т.к. цену на товар устанавливал Госкомцен, а цену рабочей силы – Госкомтруд.
Ленин, признавая целесообразность такой системы, назвал её государственным капитализмом. Ряд экономистов называли её переходной экономикой. Декларированное окончание НЭПа ничего принципиально нового в систему не внесло. Без каких-либо принципиальных перемен в самой системе были декларированы полная, а потом и окончательная победа социализма. Никаких принципиальных перемен не принесло и развёрнутое строительство коммунизма. Вместо коммунизма был построен развитой социализм, в последствии названный экономикой застоя, что также не внесло в хозяйственный строй ничего принципиально нового. Так он и просуществовал до своего бужуазно-капиталистического перерождения.
Эпоха контрреволюции только добавила новых названий: мутантный социализм – А. Бузгалин; корпоративный капитализм – Е. И. Шоль; элитаризм – С. Платонов.
Но дело не в названиях. Достойно ли то, что мы пережили, называться социализмом – вопрос праздный. Никаких других реальных социализмов не было, нет и не будет.
Социализма, как способа производства, принципиально отличного от способа производства экономической цивилизации, основанного на упразднении товарно-денежных отношений, наёмного труда и эксплуатации, в результате коммунистического эксперимента создать не удалось.
Экономическая система русского социализма несла в себе ничуть не более отличий от классической либерально-буржуазной системы, чем экономическая система германского фашизма, хотя никому не приходит в голову говорить о фашистском способе производства. Более того, и в общественно-политическом и экономическом плане русский социализм и германский фашизм демонстрируют больше общности, чем различий, представляя собой лишь национальные вариации мобилизационной экономики в условиях форсированной модернизации.
По отношению к классической либерально-буржуазной системе принципиально бросающимся в глаза отличием был не способ производства как таковой, а форма общественной собственности. Именно это различие и ставилось во главу угла. Обозвав собственность «совокупностью производственных отношений», из неё – формы собственности – пытались выводить и вокруг неё строить теорию социализма как системы. Но непредвзятый подход открывал парадоксальную схожесть строящегося социализма с давно описанным марксистской теорией азиатским способом производства, что стало причиной определённых цензурных ограничений в отношении к самому марксизму. Азиатский способ производства стал второй, опасной и скользкой темой марксизма наряду с русофобской публицистикой классиков времён Крымской войны.
Казуистика теорий «родимых пятен капитализма», «переходных периодов», «трансформаций», «многоукладности», как и факт победы революций далеко не в самых развитых странах позволяли выдвигать целями социалистического строительства «доделывание» того, «что вообще говоря является исторической миссией капитализма».
Марксистская диалектическая теория революционной смены способов производства стала заменяться словоблудием теорий «постепенного вызревания», эволюционного перерастания, поступательного движения по ступеням многочисленных качественно-новых этапов. От полной к окончательной победе социализма, от неё через эпоху развёрнутого строительства коммунизма к многочисленным стадиям зрелости развитого социализма. Предельно «научно» формулировалась конечная цель социалистических преобразований: победа социализма достигается тогда, когда «…социалистическое производство начинает планомерно функционировать, обеспечивая торжество гуманизма». Тем самым победу социализма в зависимости от меры распущенности можно было относить в прошлое, настоящее и будущее.
Совершенно очевидно, что в современных теориях, базирующихся на представлениях о химерах и мутантах общественных систем, под понятием «мутантного социализма» скрывается нечто совершенно несоотносимое с марксистской теорией общественно-экономических формаций и лежащего в её основе учения о способе производства.
Подводя итог, можно повториться: реальный русский социализм, рассматриваемый с позиций ортодоксального марксизма, никаким специфическим новым способом производства, основанным на упразднении товара, денег и наёмного труда, не стал. В экономическом отношении он был национальным вариантом мобилизационной экономики в условиях форсированной модернизации. В цивилизационном отношении он был, пожалуй, единственной возможностью вестернизации православной страны. Ошибочно мнение, подчёркивающее решающую роль протестантизма в модернизации Запада и сводящее на нет роль православия в процессе модернизации российской экономики.
Роль православия исключительна и фундаментальна. Лишь социалистическая идея с её коллективизмом, прокламируемой приверженностью к справедливости, равенству и братству, смогла совратить православно-ментальную душу русского народа, отвратить её от Бога. Православно-подвижнический трудовой энтузиазм, готовность к подвигу и самопожертвованию были источником всех триумфальных побед русского социализма. И именно стойкое отвержение русским народом талмудического марксизма стало причиной его безславной гибели.
Комментарии 36