Предыдущая публикация
Русский хронограф.
САМЫЙ ПРЕКРАСНЫЙ МОНАСТЫРЬ МОСКВЫ (к 95-летию взрыва Симоновой обители)*
Серые существа, похожие на людей, с кувалдами и ломами, стекаются дружными колоннами с разных сторон. Они оживлены и радостны, они предвкушают торжественный миг. И новогодний мороз нисколько не остужает их задора… Прежде стекались в эти дни ко вратам древней обители богомольцы. На Рождество столь много бывало их, что полным-полны стояли древние храмы, и от этого особенно торжественной становилась служба. Но нынешние пришельцы нисколько не походили на прежних людей, будто другого племени были они, племени, ещё не достигшего высоты эволюции, замершего на полпути. Зачем же пришли они? Для чего понадвинулись стаей, ощетинившись ломами и лопатами? На какого неведомого врага вооружились? Замер монастырь, не понимая, что же творит людской муравейник у его гордых башен, у неприступных стен, переживших на своём веку войны и разрухи, пожары и бедствия. Замер, не веря надвигающейся грозе. Да и как было поверить ей 560-летней обители!
СОЗИДАНИЕ
В середине 14 века Преподобный Сергий Радонежский благословил своего племянника Феодора, духовника князя Дмитрия Донского, «поставить монастырь на Москве». В ограде новой обители суждено было упокоиться и славным останкам созидателей её иноков Пересвета и Осляби. Богатые раки их изготовлены были в 17 веке по указанию Императрицы Екатерины Великой. В ХХ безбожном столетии разорённое Старо-Симоново отойдёт заводу «Динамо», и в Рождество-Богородицкой церкви над прахом богатырей полвека будут работать компрессоры...
Через 4 года после Куликовской битвы архимандрит Феодор был возведён в архиерейский сан и поставлен на кафедру Ростова Великого. Этим событием род преподобного Сергия навсегда духовно соединил родной ему город с Москвой. Святитель Феодор являлся крупнейшим иконописцем своего времени, украсившим образами многие церкви Москвы и Ростова.
В конце 14 века Патриарх Константинопольский взял Симонов монастырь под своё управление, и к началу нового столетия обитель стала одной из самых крупных и населённых на Руси. Судьбы многих русских святых и обителей тесно связаны с Симоновым. В его стенах начинали свой подвиг иноки Кирилл и Ферапонт, позже основавшие знаменитые Кирилло-Белозёрский и Ферапонтов монастыри.
В конце 15 века под Переславлем Залесским устраивается хозяйственное подворье Симонова монастыря, на месте которого вскоре вырос Николаевский пустынный монастырь на Сольбе. Эта обитель была основана по благословению архимандрита Варлаама, настоятеля Симонова монастыря, ученика преподобного Нила Сорского и будущего митрополита Московского и всея Руси.
Однажды митрополит Московский решил после соборной службы обойти обитель, благословить и напутствовать каждого насельника. В пекарне он застал юношу, задремавшего от усталости на лавке. Пальцы его правой руки непроизвольно были сложены в форме пастырского благословения. Владыка запретил будить послушника и предсказал, что тот сделается великим первосвятителем и столпом Русской Церкви. Десятилетия спустя спавший юноша стал святым митрополитом Ионой. Первым русским первоиерархом, возведённым на кафедру без участия Византии, которая желала видеть в Москве сторонника принятой ею Флорентийской унии грека Исидора, а вскоре и вовсе попала под владычество турок. С той поры де-факто начинается самостоятельный путь Русской Православной Церкви и становление Москвы, как Третьего Рима, хранительницы и столпа истинного Православия.
В этот период идейного созревания русского царства Симонов монастырь также играл одну из центральных ролей. При князе Василии Третьем здесь развёртывается масштабная работа по переписи и переводу богослужебных и духовных книг, руководил которой прибывший с Афона учёный монах Максим Грек. Этот выдающийся подвижник до своего пострига учился в Париже, Венеции и Флоренции. Его наставником был знаменитый богослов Савонарола, яро обличавший многие преступления папства. Неистовый Савонарола дважды восходил на костёр инквизиции, но оба раза небо заволакивали тучи, и огонь угашался дождём к изумлению толпы… В нашей истории Максим Грек получил прозвище «русский Савонарола». Он унаследовал непримиримость своего учителя. В Симоновом Максим сперва отказал митрополиту Даниилу в переводе церковной истории Феодорита, где содержались тексты писем еретика Ария, пояснив, что «сие опасно для простоты». В дальнейшем исповедник доказывал, что монастырям не должно владеть землями и крестьянами, поддержав таким образом нестяжателей Нила Сорского против их оппонентов, принявших сторону преподобного Иосифа Волоцкого.
Учёный монах также разработал основы русской лингвистики, как части философии. Он часто вёл беседы и даже споры с высокопоставленными боярами на духовные и общественные темы. Так, вокруг о. Максима сформировался кружок «православных любомудров». Однако, такое свободомыслие вскоре вызвало недовольство Василия Третьего, и кружок был разгромлен. В ответ Максим Грек пишет в стенах Симонова письмо-трактат к Великому князю о принципах просвещённого абсолютизма, где утверждает необходимость человечного отношения к подданным и уважение свободы личности в рамках нравственных требований. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Василия, стало осуждение греческим монахом его решения заточить в монастырь свою бесплодную супругу Соломонию ради женитьбы на Елене Глинской. О. Максим провёл в заключении более четверти века. В эти тяжкие годы он писал книги, слагал стихиры и каноны, которые поют на службах и сегодня, а также сподобился дара прозорливости. Свободу «русскому Савонароле» вернул лишь Иоанн Грозный, при котором Максим Грек завершил свой жизненный путь в Троице-Сергиевой Лавре.
Разны бывали отношения обители с земными владыками, но во все поры продолжала расти и украшаться она. В 1593 году над западными воротами была возведена церковь в честь Спаса Преображения в память успешного отражения нападения крымских орд под главенством хана Казы-Гирея. В конце XVII столетия зодчие Парфен Петров и Осип Старцев выстроили одно из самых замечательных произведений русского зодчества – здание трапезной палаты, к которой пристроили жилые палаты для царя Фёдора Алексеевича, любившего бывать в этом монастыре и подолгу жившего в нём.
В XIX веке архитектор Тон возвёл огромную, высотой в сорок четыре сажени, колокольню, не имевшую равных в Первопрестольной.
Редкий монастырь мог состязаться великолепием с веками слагавшимся ансамблем Симонова. Это чудо русского зодчества было одной из главных жемчужин Москвы. Но для чёрных глаз новых властителей России не было ничего нестерпимее, нежели свет этой красоты, самим существованием своим свидетельствующей о начале божественном… И врагом, на которого стягивались серые орды в январе 1930 г., был не какой-нибудь лихой супостат, а монастырские стены и храмы, безмолвно ожидающие своей участи и всё ещё надеющиеся на проблеск разума в обезумевших людях.
ЦИТАДЕЛЬ
«Мы до сих пор не можем победить египетские пирамиды. Багаж древности в каждом торчит, как заноза древней мудрости, и забота о его целости – трата времени и смешна тому, кто в вихре ветров плывёт за облаками в синем абажуре неба… …Скорее можно пожалеть о сорвавшейся гайке, нежели о разрушившемся Василии Блаженном. Стоит ли заботиться о мёртвом? Всякое собирание старья приносит вред. Я уверен, что если бы был своевременно уничтожен русский стиль, то вместо выстроенной богадельни Казанского вокзала возникла бы действительно современная постройка», – так витийствовал ещё в 1919 г. глава художественного отдела Моссовета Казимир Малевич.
И мечты его воплощались в жизнь. Сперва нерешительно, непоследовательно. При Наркомпросе были собраны лучшие специалисты в области искусства, дабы выявить и поставить на учёт памятники старины, обеспечить их дальнейшее существование. Отбираемые у церкви монастыри и храмы переводились в разряд музеев. Так, в Симоновом был открыт музей русской воинской славы с богатейшей коллекцией древнего оружия.
В 1571 г. обитель подверглась захвату крымских татар Девлет-Гирея. После этого Борис Годунов решил укрепить монастырь. Выстроенные при нём укрепления затруднили врагу подход к Кремлю с юго-востока. Создание современной фортификации было поручено знаменитому архитектору Фёдору Коню. Перво-наперво была возведена опорная башня «Дуло», для которой зодчий нашёл множество новаторских решений. Благодаря «Дулу», другим уникальным башням и могучим стенам, выстроенным Конем, Симонов сделался настоящей крепостью. В 1591 г. он успешно отразил набег крымских татар Казы-Гирея.
В 1606 г. обитель осадили войска Ивана Болотникова, но иноки и служивые люди выдержали натиск разбойников. На Пасху 1611 года, когда столица была подожжена интервентами, Симонов монастырь стал убежищем для бежавших из горящего города жителей.
Осенью 1612 года войска, остававшиеся в обители, перешли ко Второму ополчению и удерживали этот важнейший форпост до самой победы над поляками.
Последний эпизод военной истории Симонова монастыря относится к 1812 г. Эпизод этот печален, т.к. наполеоновские полчища разграбили обитель. Паперть соборной церкви и башни были отданы под конюшни, а в монашеских кельях поселились солдаты. Восстановление обители относится уже к 20-м годам 19 века. Большую роль в оном сыграл Император Николай 1, неоднократно посещавший Симонов.
ТРАВЛЯ СВЯТЫНИ
Советская власть, с первых дней объявившая памятники старины «каменными агитаторами» и поведшая борьбу против них, как «наследия царизма», вовсе не была заинтересована в сохранении Симонова хотя бы и в качестве образца древней военной крепости с уникальными фортификационными сооружениями.
В 1926 г. Президиум Моссовета постановил: «Предложить всем отделам Московского Совета препятствовать изысканию новых памятников старины». С этого момента началось активное наступление на русскую старину. В Центральных государственных реставрационных мастерских не успевали разбирать заявки властей разного уровня на снос десятков храмов: из Суздаля и Кашина, Ростова и Кинешмы, Мурома и Соликамска, Переславля и Великого Устюга, Калязина, Юрьева-Польского, Ярославля, Владимира, Костромы… Гибла безвозвратно русская культура. И ни искры жалости не пробивалось к созданию гения человеческого, к красоте.
Неделя за неделей неистовствовали газеты, науськивая серое племя против Симонова: только одно и мешает установлению для вас земного рая – очаг мракобесия среди обступивших его заводов! Уничтожить его, и возвести на расчищенном месте дворец культуры при заводе имени товарища Сталина! И тогда свет культурной жизни прольётся на вас! И уверовало серое племя, возгласив лозунг «светлого будущего»: «Построим на месте очага мракобесия очаг пролетарской культуры!»
Особенно усердствовал советский геббельс Максим Горький, предлагавший оставить от Симонова монастыря лишь одну башню на память и советовавший московскому градоначальнику Лазарю Кагановичу мостить набережные Москвы-реки надгробными плитами уничтоженных московских кладбищ. Не отставал и журналист Максим Кольцов (Фридлянд). Этот убеждённый борец «за атеистическую веру в победу света человеческого разума над мракобесием средневековья» вёл в печати все главные кампании эпохи от пропаганды публичных казней «врагов народа, окопавшихся в высших эшелонах партии», до воспевания «воспитующей силы труда» на стройках Беломорканала, Северной Печорской железной дороги и в прочих отдалённых местах. Если бы у кого-нибудь появилась охота изваять памятник подобным «мастеровым пера», его можно было бы исполнить как залитую кровью от головы до пят фигуру с журналом «Огонёк» в руке, попирающую пьедестал в виде груды черепов из верещагинского «Апофеоза» на фоне полуразрушенной стены архитектурного шедевра…
Кольцов развернул в печати визгливый шабаш. Партийный актив местных заводов выступил с почином субботника, на который согнали рабочих под лозунгами борьбы с «тошнотворными испарениями монастырских трапез».
САМЫЙ КРАСИВЫЙ МОНАСТЫРЬ
В канун 1930 г. реставратора Петра Дмитриевича Барановского вызвали в Моссовет и попросили дать небольшой список наиболее ценных памятников архитектуры Москвы.
– Для чего он вам? – спросил Барановский.
– Начинаем реконструкцию столицы, хотим сохранить всё уникальное.
Список был составлен из одиннадцати памятников архитектуры: Симонов монастырь, Сухарева башня, храм Василия Блаженного… На вопрос, какой из памятников, не считая Кремля, он поставил бы на первое место, Барановский, не задумываясь, ответил:
– Симонов монастырь. Равных ему в Москве нет…
Десятилетия требовались древним людям, чтобы воздвигнуть на диво всему человечеству величественные здания. В двадцатом веке человечество достигло вершины прогресса – возможности в считанные минуты обратить во прах эти плоды неустанных трудов своих пращуров.
До 30-го защитникам старины ещё удавалось противостоять беспощадному натиску варваризации. Но затем, по слову Пришвина, «одолел враг». Власти разгромили Болдинский музей. Моссовет постановил снести Казанский собор и Воскресенские (Иверские) ворота. На пороге нового года по новому стилю был уничтожен полутысячелетний Чудов монастырь… 12 января в Люберцах под колёсами поезда погиб Дмитрий Дмитриевич Иванов, создатель Оружейной палаты, совсем недавно смещённый с должности. А на другой день, в старостильный новый год, из созданного им музея состоялась крупнейшая выемка ценностей в пользу Коминтерна. И в этот же чёрный день должен был кануть в небытие Симонов…
Решительно ни одна страна мира, ни один народ не надругалась так над собственной историей и культурой. По-видимому, верно утверждение, что пролетариат не имеет национальности. Прежний русский человек возрастал на лоне природы, среди лесов и лугов, где прекрасно и одухотворено всё. Но работники фабрик и заводов не познали этой красоты, и, духовно ограбленные, увечные, ярились теперь разрушать её.
Из Успенского собора вышли сосредоточенные сапёры. Заложили взрывчатку… Суетившаяся дотоле толпа притихла, замерла – никто не желал пропустить исторического мгновения.
Наконец, сигнал был дан, и уже в следующее мгновение раздался грохот. Громадный пятиглавник Успенского собора тяжело и испуганно ухнул, подобно человеку, получившему удар ножом под рёбра в тёмном переулке, и начал оседать, скрываясь в клубах пыли, провожаемый скорбными башнями, до последнего не верившими в возможность такого исхода, и ликующим пролетариатом, отмечающим очередное начало «новой эры»…
НОВАЯ ЭРА
4 номер кольцовского «Огонька» вышел с фотографией обломка симоновской колокольни на обложке и восторженными статейками… Советские газеты бесновались: «Москва не музей старины… Москва не кладбище былой цивилизации, а колыбель нарастающей новой, пролетарской культуры». ...
Идеологом этой кампании являлся секретарь Московского комитета партии Лазарь Каганович, большую же часть пышущих кипящей ненавистью ко всему русскому газетных передовиц писал «отец» Союза воинствующих безбожников Губельман-Ярославский. Одно огорчало этих неутомимых разрушителей – никак нельзя было взорвать половину Москвы, столь ненавистной им. Однако, выход нашли без труда. Его подсказал один из начальников архитектурного мира Гинзбург. В первом номере «Советской архитектуры» за 1930 год он писал: «Мы не должны делать никаких капиталовложений в существующую Москву и терпеливо лишь дождаться естественного износа старых строений, исполнения амортизационных сроков, после которых разрушение этих домов и кварталов будет безболезненным процессом дезинфекции Москвы».
Москву и всю Россию «дезинфецировали» от прошлого… В столице с 1917 до 1989 г. было снесено 368 храмов. В 1940 г. специальная комиссия Академии архитектуры СССР зафиксировала уничтожение 50 процентов «архитектурно-исторических памятников национальной архитектуры», существовавших в 1917-м.
Елена Семёнова
* публикуется с сокращениями
Русская Стратегия
#АНТИКОММУНИЗМ@russian_ideal
#КУЛЬТУРА@russian_ideal
Следующая публикация
Нет комментариев