Предыдущая публикация
Немецкие фамилии, украинский язык, польский быт и голландское самосознание в Сибири.
Голендры, кто они?
На заре 1990-х годов экспедиция, уточнявшая в Иркутской области список памятников архитектуры, обнаружила в глухих деревнях, - Пихтинске, Среднепихтинске и Дагнике в 300 километрах от Иркутска и в 70 от ближайшей станции Залари, - совершенно необычные дома, не похожие ни на русские избы, ни бурятские деревянные юрты, ни на зодчество сибирских белорусов, поляков или татар. Старожилы этих деревень говорили на чужом, хоть и явно славянском, языке, носили кружевные чепцы, готовили совсем не сибирские блюда, а в их домах хранились книги, отпечатанные готическим шрифтом в Берлине и Кёнигсберге. В переписях эти люди числились как украинцы, однако фамилии носили сплошь немецкие - Людвиг, Гимборг, Гильденбрандт... Или - Зелент, как Иван Зигмундович, тогдашний председатель иркутского заксобрания. Уроженец этих мест, он видел много углов Необъятной, но так и не встретил нигде ничего похожего на свою малую родину. Придя в 1994 году во власть, Зелент твёрдо решил докопаться до своих корней силами этнографов и краеведов. "На земле" активнее всех этим занялась директорша заларинского музея Галина Макогон, которая буквально вывела из забвения целый небольшой народ голендров.
Голендры, как мало какой из малых народов России, сохранили свою культуру, будь то язык, обычаи или кухня. И тем удивительнее, что вплоть до изысканий Макогон и Зелента они даже не задумывались о своей инаковости, а просто жили как привыкли. В 1994 году в Новынах прошёл съезд земляков под красноречивым названием "Кто мы, откуда мы?", вот только на этот вопрос до сих пор нет окончательного ответа. Безусловно, что началась история голендров где-то в Северной Европе чуть меньше полутысячи лет назад. На время указывает их религия - лютеранство, а на место - название: напрашивается мысль, что предки жителей этой тайги бежали из Голландии от зверств испанской пехоты. По другой версии голендр - это "haulander" ("житель вырубок"), как в Прусской чащобе называли крестьян, сводивших тогда ещё обильные леса под угодья. В старых бумагах голендровских кирх имелась пасторская печать 1564 года, поставленная в одном из приходов близ Данцига. Ну а окружали вольный город Жулавы - глухие плавни низовий Вислы, где было что и по-голландски мелиорировать, и по-прусски корчевать. Всем этим владела на правах сюзерена Речь Посполитая, бывшая тогда на пике своего могущества, и вот в 1617 году магнат-протестант Рафаил Лещинский уже вполне достоверно переселил из Жулав 14 лютеранских семей то ли голландцев, то ли немцев-пруссаков, то ли славян-кошубов на Западный Буг, в окрестностях своего имения Влодава. Родину предков в пихтинских деревнях теперь называют Волынью, но по факту это был чуть другой регион - Подляшье на стыке границ современных Польши, Беларуси и Украины, органично смотревшееся бы в составе любой из них. Сёла бужских голендров Нейбрау и Нейдорф располагались в 30 километрах к югу от Бреста, и вот так выглядела кирха в одной из них:
В 1791 году Подляшье оказалось в составе Российской империи. Волынь была полна немецких колоний, а потому кирхи вместо костёлов ничуть не удивили царских чиновников и офицеров, да и среди окрестных селян бужские лютеране слыли "немцами". Но вот маятник времени качнулся вновь: граница теперь уже Советской России откатилась на восток, а в 1921 году Нейбрау и Нейдорф в составе II Речи Посполитой были переименованы в Мосцице Гурное и Мосцице Дольное. В 1939 в Подляшье явились уже настоящие немцы, как и их будущий главный противник подошёл с другой стороны. Западный Буг стал советско-германской границей, и хотя селения голендров стояли на восточном берегу, большая часть угодий лежали на западном. Голендрам было предложено выбрать страну, но оба варианта фактически означали конец небольшой, чуть более 2 тысяч человек, общины. Те немногие, кто остались в Советском Союзе, вскоре были интернированы как "лица немецкой национальности", а сами их сёла сгорели буквально в первые минуты Великой Отечественной войны. Те, кто перебрались в Третий Рейх сперва уехали в Лодзь, затем во временный переселенческий лагерь Эрланген под Нюрнбергом, и наконец в конце 1940 года - в окрестности Познани, в изъятые у поляков дома. По окончании войны их выгнали уже поляки, и рассеявшись по Германии (в основном западной), две тысячи бужских голендров были обречены на ассимиляцию. Всё, что ныне осталось от них - городские культурные организации да землячества. В Беларуси же на месте Нейбрау и Нейдорфа теперь лишь поля да зарастающее кладбище с немецкими фамилиями на могилах.
Так же были вырваны из родной земли с корнем тогда и многие другие народы, будь то карпатские лемки, балтийские курши или сахалинские айны. Но голендры успели дать второй побег: в 1908 году на станции Тыреть близ Заларей к начальнику переселенческой конторы Адаму Рейнарту явились четверо ходоков с Буга - Андрей Гимборг, Иван Гильдебрант, Пётр Кунц и Иван Бытов. К 1911 году голендры получили наделы у речки Тагна чуть выше её устья на Оке Саянской, а к 1917 году здесь уже стояло 4 деревни, в которых жило 36 семей. Большинство из них носило 4 фамилии: Людвиг, Зелент, Гильденбрант и Кунц, реже встречались Гимборг, Бендик и Пастрик. Столь же распространённые на Буге фамилии Бытов и Розин тут представляли по одной семье. Те же фамилии носят голендры и ныне, а население их деревень с момента переселения остаётся почти неизменным - от 200 до 300 человек.
В Среднепихтинском (Новыне) тогда собирались построить кирху, но пастор Цыбуль не приехал сюда, испугавшись таёжных разбойников, а дальше грянула Гражданская война. На отведённом под кирху участке Советы построили сельский клуб, рядом с которым и высадил нас Игорь. Неподалёку строился дом, и я зашёл на двор спросить дорогу к Елене Владимировне. Ответил мне человек совершенно не сибирской внешности - высокий, даже изящный мужчина с тонкими чертами лица и нереально голубыми глазами. Лица здешних женщин - на позапрошлом кадре. Голендры чем-то похожи, хотя бы потому, что все без исключения они здесь дальняя родня. И как заметила Наташа, лица их вполне органично смотрелись бы на полотнах Северного Ренессанса.
Ну а Вторая Мировая война могла уничтожить и здешнюю общность: как рассказывали местные, с её началом в пихтинские деревни зачастили какие-то бродяги, подёнщики и торговцы, на самом деле оказавшиеся чекистами. Если бы эти разведчики услышали "хоть одно" немецкое слово, местных ждали бы депортация куда-нибудь в Среднюю Азию и лагеря. В итоге дело обошлось трудармией, из которой большинство голендров пусть не скоро, но вернулись по домам. Им посвящён второй памятник на кадре выше и фотовыставке в фойе ДК. Три века в Подляшье сделали своё дело: в культуре голендров причудливо сплелись немецкое со славянским, а лютеранское с православным. Родной язык они называют хохлатским или даже хохландским, и в наши дни старики на нём ещё говорят, а молодёжь - хотя бы их понимает. И все поют привезённые с Волыни песни - как украинские и польские, так собственно голендровские. Елена Владимировна, радушная хозяйка, за обедом рассказала, что вечером в доме культуры будет репетиция народного хора. Пару часов посидев в её доме, мы пошли в ДК, где собирались женщины средних лет из всех трёх селений. Они шли и ехали сюда с огородов, коровников и мастерских, даже не принарядившись, а потому записать пару-тройку песен я смог лишь с условием не снимать их самих.
С материальной культурой голендров стоило бы ознакомиться в краеведческом музее Заларей, где Галина Макогон любовно собрала лучшие предметы их селений... если бы в 2002 году тот музей не сгорел. В 2005 году новый музей голендры собрали уже в своей Новыне, в соседнем с Домом культуры деревянном здании, другую половину которого занимает детский сад:
На веранде - ремёсла и хозяйство, и в том числе в правом нижнем углу дореволюционная ещё веялка, которую рабочие по недоразумению установили вверх дном. Над окном - серпы и одинокий бур, а на стене - то, чем эти деревни строились, включая продольную пилу с непривычной длинной ручкой. Ниже - обувь, и башмаки на деревянной подошве тут называют рэпы, а глухие сапоги - чобуты:
С другой стороны - огромный деревянный верстат: в украинском это слово означает любой станок, а в голендровском - только ткацкий. Справа в нижнем углу курвиток (прялка), в на столе за верстатом лежат щётки и чесалки для обработки льна, в том числе похожая на расчёску "граце".
В целом, сама крестьянская техника голендров не отличается от русской, но в музее здорово придумали все экспонаты подписать так, как их здесь называли:
Самым живучим производством у голендров, своеобразной их визиткой, и в наши дни осталось плетение корзин. Я ещё не раз покажу современные корзины из лозы, а вот в музее несколько старых корзин, сплетённых из ржи - эта традиция, увы, оборвалась:
В следующей комнате - интерьер ушедшей эпохи: у современных голендров дома не отличить от городских квартир. И дыван здесь - это коврик на полу, а диван называется лышко, на котором лежат пошивки и пшистирадло, бывшие обязательной частью приданого. Рядом висит плетёная кулишка (колыбель) с огромной подушкой "ясичек":
Ещё вещи:
Рядом - национальные костюмы с блюзками и хустками (платками), для хранения которых использовался куфер (сундук).Популярное украшение голендровских домов - вышитые картины. Рядом с такой висит кашкет, не сильно отличавшийся от русского картуза, ну а символом голендров, как феска у турок или кокошник у русских, считался голландский чепец, имевший отчасти магический смысл. Надевать такой незамужней женщине считалось дурной приметой, а вот для замужней было неприлично появляться на людях без чепца. Кульминацией свадьбы, длившейся три дня, было надевание чепца, когда на второй день молодожёны переезжали из дома невесты в дом жениха.
Самая привлекательная часть коего - кухня, столь восточно-европейская, сколь это возможно. Голендры готовили несколько видов борща на квасе с копчёным мясом: бурачный (то есть обычный), щавущечный (с щавелем) или польский, он же весильный (с мукой; на фото). Все голендровские борщи делаются без картошки, а вот суп из картошки и капусты - то уже щи. На врезке - картофлянка: тёртая картошка в муке, сваренная и после обжаренная на сале. Есть ещё почти такой же внешне фушер - там те же ингредиенты запаривают. Ещё тут любят вареники, сырники, кровяную колбасу и копчёное сало, а праздничное блюдо - бэтки: варёные или жаренные ломтики свиного желудка. И только пирог слева - уже сибирское изобретение: привычные в Подляшье яблоки и груши тут заменила черёмуха.
Но самая, пожалуй, удивительная грань Сибирской Голландии - религия, которую впору называть голендрианством. Голендры считают себя лютеранами, но пользуются польской (то есть католической) церковной литературой и служат по юлианскому колендарю. У них нет почитания святых, но отмечаются праздники вроде Петрова дня. На Буге у голендров были кирхи и пасторы, а сибирские голендры в своей глуши ещё дальше ушли от канона: для боженств (служб) тут выбирают какой-нибудь жилой дом, где раньше ставили небольшую, привезённую с Буга кафедру, а теперь просто собираются за столом при свечах и кресте без распятия:
Главным реликвиями в голендровских домах были церковные книги: библии, ксёнжки (собрания молитв и духовных песен) и казания (жития и проповеди):
Языком богослужений у голендров был и остаётся польский, но печатались книги готическим шрифтом в немецких типографиях. Вот например ксёнжка, изданная в 1897 году в Берлине:
Здесь же писали семейные хроники, причём прежде - на польском: кажется, за неимением собственной письменности, голендры просто использовали для письма язык той страны, где живут.
Главным праздником голендр оставалась Пасха, на которую здесь красили яйца и менялись ими. На "вербабну нидилю" (вербное воскресение) дети с утра забирались в дома к спящим односельчанам, будили их хлопками верб и желали здоровья. На рождественские коленды (колядки) дети брали в руки гвязду, которую крутили под окнами, распевая "Пани господаржо, пани господыню, позвольте нам коленды заколендовать". Но в целом голендрианство ушло столь далеко от канонов ещё и потому, что голендры сами по себе не очень-то религиозны: на боженства редко собирается более десяти человек, пастор из Омска приезжает несколько раз за год, ксёндза из Иркутска тут не видели давно и освящённый в 1990-х католический молельный дом пустует, зато немало выходцев отсюда приняли баптизм.
На кадре выше - и сопровождавшие в музее Елена Владимировна (поодаль) и Нина Ивановна Кунц, которая здесь "русская": если когда-то голендры признавали браки только в пределах общины, то теперь в деревнях есть и полукровки, и приезжие из других мест вплоть до горожан, купивших домик в тихом месте. В последнем зале музея - сельхозинвентарь, старые фотографии, истории отдельных голендров, а в первую очередь - пара отличных макетов, которые сделал в свободное время иркутский дальнобойщик Владимир Зелент. Один макет изображает всю Сибирскую Голландию на 1925 год: вытянутые вдоль одной дороги Замустече, Новыны и ныне опустевший хутор Тулусинэ ближе к Хор-Тагне да стоящий в стороне Дахник. Рядом на стене - полный список домов по именам глав семей с указанием, что стало с каждым домом ныне:
Второй макет, с портретом автора - собирательный образ голендровского "длинного дома":
Отдельная "фишка" макета - в том, что его можно открыть: внутри проработана каждая комната. Но всё же интереснее макетов - настоящие дома, те самые, по которым в 1994 году было определено присутствие здесь неизвестного прежде народа. Всего по трём деревням осталось 14 "длинных домов", о каждом из которых в зале рассказано отдельно:
Вообще, хотя туристов в Сибирской Голландии бывает немного, гостеприимство здесь явно поставлено на поток и отработано на десятках учёных и журналистов. Нас передавали буквально по эстафете - раньше, чем Нина Ивановна закончила рассказ, я заметил, что в музей пришёл красивый рослый долговязый мужчина с сединой. Звали его Пётр Мартынович, а Елене Владимировне он приходился свёкром и отчасти коллегой - если она принимает здесь официальных гостей, то через Петра Мартыныча в Сибирскую Голландию приезжают на отдых. Он и повёл нас знакомиться с голендровским зодчеством:
На кадре выше - здание музея. Будка перед ним - не туалет, а вензарня - традиционная голендровская коптильня для мяса, без которой тут не обходится ни один уважающий себя двор. При музее вензаря тоже музейная, то есть давно не использовавшаяся по назначению, а потому Елена Владимировна показала нам такую и у себя во дворе.
Главная улица Новыны была застроена брусовыми домами уже в советское время. Длинные дома же стоит искать в стороне, причём друг от друга весьма далеко - изначально селения представляли собой скорее россыпи хуторов, располагавшихся за деревьями. Один из исходных в Новыне дом Гимборгов (1912) на сотый год своего существования стал Среднепихтинским филиалом музея в Тальцах, и именно туда повёл нас Пётр Мартынович. Через ворота характерной конструкции - вместо створок тут доски в специальных пазах:
Длинные дома - действительно длинные: дом Гимборгов вытянут на 30 метров. Фактически этом дом-двор, как на Русском Севере, и тем удивительнее, что на такую конструкцию голендров сподвигли отнюдь не морозы Сибири: очень архаичные, чуть ли не средневековые дома такого типа встречаются в польском Подляшье, а прежде их можно было увидеть и в Полесье, и на Волыни. Ближайший их аналог - "жилые риги" Прибалтики, у которых просто стали благоустраивать обращённый к солнцу конец. На инфостендах музея жилая часть обозначена как "изба", а Пётр Мартыныч и Елена Владимировна называли её "хата":
Всего же длинный дом включал три части: белёную брусовую хату, срубленную из полубрёвен стайку и дощатый ток:
Вход в дом располагался между стайкой и током. В последнем находились зерновой амбар, стуруна (хранилище снопов) и наверху - гура (сеновал). В стайке хлев служил шлюзом, отделявшим избу от морозного внешнего мира.Между хатой и хлевом хранился всяческий скарб:
Сама же изба состояла из нескольких комнат, отапливавшихся относительно небольшой печью во внутренней стене:
В комнатах с дощатыми полами и белёными стенами - совершенно европейский, и даже не сказать чтобы крестьянский, интерьер:
Ещё один длинный дом - самого Петра Мартыновича:
Он же, вместе с хозяином, на заглавном кадре - Пётр Мартынович плетёт из лозы не только корзины, но и скульптуры:
В токе "длинного дома" у Петра Мартыновича амбар, в стайке - кухня, ну а хата превратилась в семейный мемориальный зал:
И такому отношению к себе, своим традициям и предкам можно лишь по-белому завидовать. Вдвойне странно то, что голендры до сих пор официально не выделены как отдельная национальность. А потому неизвестно и то, сколько их.
В каждой из трёх голендровских деревень прописано по сотне жителей. От Среднепихтинского (Новыны) в разные стороны 3 километра до Дагника (где находится самое крупное голендровское кладбище) и 4 километра до просто Пихтинского (Замустече). Первая со стороны большого мира, эта деревня в одну улицу и более открыта во внешний мир - несколько домов в ней сдаются туристам для сельского отдыха, и в один из таких, по 600 рублей с человека, Елена Владимировна определила и нас. Вот так вот спали мы - без городских удобств, но в звенящей тишине и прохладе, а хозяйка Валя с вечера принесла нам домашних ватрушек.
Её дом - буквально напротив, и в доме этом журналисты да этнографы так же частый гость - ведь здесь живёт Альвина Адольфовна Зелент, одна из старейших голендров. Она родилась в 1938 году, а в 1942-м её отца мобилизовали в Трудармию, откуда он вернулся только через 10 лет. К тому времени дочь стала взрослой - в 11 лет она потеряла мать и практически в одиночку, успев окончить только начальную школу, тянула на себе хозяйство. В 1950-х годах она вышла замуж за голендра из Тулусине, и за 20 с небольшим лет у них родилось десятеро детей. Затем супруг ушёл из жизни, и Альвина Адольфовна вновь осталась наедине с хозяйством и пятью несовершеннолетними.
Теперь она вроде как на покое, вот только не привычен ей покой - во всей Сибирской Голландии Альвину Адольфовну знают по половикам и подушкам, которые она шьёт.
К ней особенно часто ездят фольклористы и лингвисты - записывать голендровский язык, песни, пословицы и поговорки. Мне запомнилась присказка "черво не дерво" ("чрево не древо") - здесь нас тоже накормили борщом, бутербродами с домашним маслом и черёмуховым вареньем.
За домом Зелентов Тагна делает излучину, известную как Бабцин Кут. Здесь в Сибирской Голландии находится зона отдыха, по облику которой легко подумать, будто эти три деревни уже приняли в Евросоюз:
Но нет, голендрам тут не помогли ни заграница, ни Москва - просто свой маленький мирок они любят, ценят и обустраивают сообща. В деревнях голендров чисто, уютно и как-то при этом просторно: за все два дня мы не видели здесь ни матерящихся компаний, ни пьянчуг. Ну а чем живут тут? Отчасти, что логично в деревне - сельским хозяйством (например, поставляя мясо и молоко для столовой ближайшей школы в Хор-Тагне), но в первую очередь, думается, помощью родственников на "большой земле".
Напоследок мы прошли длинное Замостече насквозь. На единственной улице запомнились начальная школа:
Длинный дом покинутого вида:
Да католическая икона в чьём-то окне.
24:12
Следующая публикация
Комментарии 14