Истории из жизни - интересные истории людей.

Проводы по старинке: история из глубинки. В нашей деревне Заречье смерть всегда встречали с особым почтением. Не то чтобы ждали её, но готовились загодя – такова была традиция, доставшаяся нам от прабабушек. Я расскажу историю о том, как мы провожали бабу Настю, последнюю деревенскую травницу. Баба Настя дожила до девяноста трех лет. Всю жизнь лечила людей травами, принимала роды, знала, какой отвар от какой хвори помогает. К ней ездили даже из райцентра, когда официальная медицина оказывалась бессильна. А она никому не отказывала – лечила, выхаживала, советовала. Когда пришло её время, она сама это почувствовала. За неделю до того собрала нас, своих помощниц, и передала последние знания – какие травы собирать, как готовить, кому что нужно будет после её ухода. Достала из сундука отрез белого льняного полотна, который берегла "на смерть", и попросила сшить ей погребальную одежду по старинному обычаю. В ночь на Покров она тихо ушла во сне. Никакой суеты не было – всё шло по извечному порядку. Соседка Марья Петровна, которая всегда обмывала покойных, пришла сама, едва узнала новость. Принесла с собой можжевеловые веточки – окуривать избу. Дочь бабы Насти, Татьяна, достала приготовленную одежду, полотенца, монеты для откупа. Тут и отличие от городских похорон проявилось – никто не звонил в специальные службы, не заказывал агента. Всё делали всем миром. Мужики сразу отправились доски готовить для гроба – у нас в деревне до сих пор их сами делают. Василий Кузьмич, плотник, всю ночь работал – говорил, для бабы Насти последний дом должен быть особенным. В доме собрались женщины на ночные бдения. Пели старинные песни-плачи, вспоминали, как баба Настя помогала каждой семье. Кому ребёночка выходила от младенческой хвори, кому мужа от запоя травами отвадила, кому роды тяжёлые принимала. Три дня прощались по всем правилам. На поминки собралась вся деревня и приезжие, кого баба Настя когда-то лечила. Стол накрывали не по современному обычаю – с ресторанными салатами, а по старинке: кутья, блины, кисель овсяный, щи постные, рыба печёная. Хоронили на старом погосте, где её родные лежат. Гроб несли на полотенцах, которые потом раздали тем, кто нёс. До сих пор у меня хранится то полотенце – домотканое, с вышитыми травами по краю, бабой Настей ещё приготовленное. После похорон открылась особая шкатулка, куда она складывала записки с рецептами травяных сборов – каждому из тех, кому доверяла продолжать её дело, досталась своя записка с наказом, как лечить и кому помогать. Деньги на похороны не собирали – всё было приготовлено заранее. У бабы Насти в сундуке лежал отдельный узелок с "похоронными" – так исстари повелось, чтобы детям не в тягость было. А что осталось – раздали тем, кто помогал в последние дни. Сейчас, когда я пишу эту историю, понимаю, что мы были свидетелями ухода целой эпохи. Теперь всё больше по-городскому хоронят, с агентствами и формальностями. Но память о том, как провожали бабу Настю, храним. И травы собираем, как она учила, и людям помогаем – по её заветам. А на её могиле каждую весну сами собой вырастают целебные травы – говорят, это её душа продолжает людям помогать. Может, и правда так – кто знает? В деревне ведь многое по-другому бывает, чем в городе. Здесь и смерть не конец, а просто переход в иной мир, откуда наши предки за нами приглядывают и помогают, чем могут.

Неудобная правда о себе. Странно осознавать, но самые честные разговоры с собой случаются именно тогда, когда время уже отсчитало приличную часть пути. Недавно поймал себя на мысли: я совершенно не умею довольствоваться малым. Это не про жадность или материализм – скорее про какую-то внутреннюю настройку, которую уже не переделать. В детстве я занимался плаванием. Не из-за олимпийских амбиций или родительских надежд – просто вода давала то чувство свободы, которого так не хватало в советской действительности. В бассейне ты один на один с собой: каждый гребок, каждый вдох – это маленькая победа над собственными ограничениями. Помню, как болезненно царапало осознание, что даже приличные плавательные очки были недоступной роскошью. Пластиковые советские очки натирали переносицу до красных полос, но это казалось нормой – как и многое другое в те времена. Годы идут, а эта неспособность мириться с "достаточным" осталась. Были периоды, когда деньги текли рекой, и жизнь казалась простой и понятной. Хочешь новый костюм – идешь и покупаешь. Сломался холодильник – заменяешь без долгих раздумий. Но дело даже не в самих вещах, а в свободе выбора, которую они представляют. Сейчас, живя в относительно скромных условиях за границей, я часто ловлю себя на том же чувстве протеста. Вроде крыша над головой есть, еда на столе не переводится, но внутри постоянно зудит это несогласие с "нормальным". Возможно, во мне говорит избалованность прошлыми временами. Или это защитная реакция человека, который слишком хорошо помнит вкус свободы выбора. Я не умею планировать финансы, как не умею проходить мимо вещей, которые цепляют душу. Это не про транжирство – скорее про жизнь здесь и сейчас, про отказ откладывать радость на потом. Может быть, это инфантильно. Наверное, разумнее было бы научиться жить по средствам, принять правила игры среднего класса. Но есть во мне что-то упрямое, какой-то стержень, который не дает согласиться на меньшее. Большинство людей вокруг давно смирились с тем, что счастье – это что-то нормированное, как талоны в советском магазине. Они научились довольствоваться малым, ждать своей очереди за призрачным благополучием. Я же, как ни пытаюсь, не могу встроиться в эту систему. Не потому что считаю себя особенным – просто знаю, что способен на большее. Да, со стороны может показаться, что я живу вполне сносно. По мировым меркам так и есть – не голодаю, есть крыша над головой. Но я никогда не приму эту "среднюю температуру по больнице" как свою норму. Пусть это звучит высокомерно, пусть кажется наивным, но разве не в этом смысл – постоянно пытаться прыгнуть выше головы? Возможно, всё это – просто красивое оправдание неспособности адаптироваться к обычной жизни. Но я предпочитаю думать, что это топливо, которое движет вперед. Как в том бассейне в детстве – каждый гребок приближает к цели, даже если плывешь против течения в очках, натирающих кожу до красноты.

Почему мужчины пьют: корни социальной проблемы.

Александр Абдулов: за гранью образа.

Современная женская усталость: парадокс комфортной жизни

Михаил Петрович был известен на всю округу как травник от бога. К нему приезжали даже из соседних областей - кто с больной печенью, кто с застарелым кашлем. Он знал, как заварить травы от любой хвори, как приготовить целебную настойку, как правильно собрать растения, чтобы сохранить их силу. Но была у него своя тайна, о которой знали только близкие. Каждый вечер после приёма больных он доставал из холодильника бутылку пива. "Для успокоения нервов," - говорил он жене. По выходным позволял себе больше - мог выпить и водки с друзьями, особенно когда приезжали издалека. Жена пыталась вразумить его: "Как же ты других лечишь, а себя губишь?" Водила его к наркологу, где он дважды кодировался. От крепкого отказался, но пиво так и осталось его вечерним ритуалом. "Полторашка - это ж чепуха, не повредит," - отмахивался он. При этом к своему делу относился с невероятной ответственностью. Никогда не принимал пациентов выпившим, знал все тонкости сбора трав, держал в идеальном порядке свой травяной арсенал. Его настои и отвары действительно помогали людям. Соседи часто говорили ему: "Петрович, брось ты это дело. Такой целитель, а себя не бережёшь." Он только улыбался в ответ: "Травы все очистят, они сильнее любой химии." Но травы не помогли. Сейчас он сам лежит в больнице - цирроз печени, отёк лёгких, диабет. Те самые болезни, от которых когда-то лечил других. Его травяные сборы стоят нетронутыми на полках, а место его приёма пустует. История Михаила Петровича - горькая ирония судьбы. Человек, возвращавший здоровье другим с помощью даров природы, не смог исцелить себя от пагубной привычки. Теперь односельчане качают головами: "Вот ведь как бывает - всех лечил, а себя не уберёг." Его случай напоминает нам, что даже самые глубокие знания о целительстве не защитят от последствий пагубных привычек. Здоровье нужно беречь, пока оно есть. Ведь жизнь у нас одна, и никакие травы не помогут её восстановить, если относиться к ней небрежно.

Москва-Владивосток – поезд не из коротких. Семь дней пути превращаются в маленькую жизнь, где попутчики становятся почти семьей. Иногда, правда, такой семьей, от которой хочется сбежать на следующей же станции.

Это случилось в начале 90-х, когда наша деревенская школа еще держалась на плаву, хотя учеников становилось все меньше. В тот год к нам приехала новая учительница по биологии, молодая, только после института. С ней приехала её дочка Маша, худенькая девочка лет двенадцати. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на Машу – это её необычная осанка. Она держала голову так, словно была королевской особой, а двигалась, будто плыла по воздуху. Деревенские ребята сначала посмеивались, называли её "цаплей", но вскоре привыкли. В конце концов, другой она и не была – просто Маша, которая не ходит, а танцует. Как-то раз на уроке физкультуры наш учитель, Степан Иванович, человек старой закалки, устроил соревнования по прыжкам в длину. Когда очередь дошла до Маши, все замерли. Она разбежалась – и словно взлетела. В тот момент она действительно была похожа на лебедя, взмывающего над озером. Прыжок оказался самым длинным в истории школы – 4 метра 15 сантиметров. Даже старшеклассники не могли приблизиться к этому результату. Степан Иванович загорелся идеей отправить Машу в спортивную школу в город. Ходил к её матери, убеждал, что такой талант нельзя зарывать в землю. Но мать была непреклонна: "Не для того я дочь растила, чтобы по соревнованиям мотаться. Ей учиться надо, профессию получать надежную". Маша не спорила. Она продолжала порхать по школьным коридорам, легко взбегать по лестницам, а на переменах иногда уединялась в спортзале и делала что-то похожее на танцевальные па. Мне кажется, она танцевала даже во сне. Прошло тридцать лет. Недавно я снова оказался в родной деревне и встретил Степана Ивановича. Он сразу вспомнил про Машу: "А знаешь, она ведь в городе живет теперь. Хореографическое училище окончила, потом институт культуры. Школу танцев открыла для деревенских детей, представляешь? Каждые выходные приезжает, занимается с ними. Говорит, талант везде прорастет, главное – время не упустить". Я улыбнулся, вспоминая, как когда-то мы думали, что Маша зря теряет свой дар. А она просто ждала своего времени, чтобы потом вернуться и помочь другим таким же особенным детям расправить крылья. Теперь, проезжая мимо деревенского клуба по субботам, можно увидеть, как стайка девчонок и мальчишек старательно тянет носочки и пытается держать спину. А во главе них – всё та же Маша, такая же легкая и грациозная, будто время не властно над тем, кто умеет летать.

Народная стоматология: методы лечения зубов в деревнях.

Народное целительство в русской деревне: традиции травничества.