Тишину реанимации нарушал лишь мерный шум аппарата ИВЛ. Тёмная Тень бесшумно приблизилась к койке, что-то нажала в аппарате, длинным крюком, похожим на небольшую косу, цапнула лежащую где то у шеи и резким движением выдернула душу прямо себе на плечо. Аппарат тонко запищал. - Положи на место – раздался за спиной Тени тихий почти шёпот. - Опять ты, ну почему опять ты? У меня план горит, у меня и так выговор из-за тебя на работе… - полушёпотом же, не оборачиваясь, заворчала Тень – И потом, её время пришло, ей пора давно, восемьдесят пять лет, что не так то? - Не на моей смене. Ты же знаешь – у меня принцип. - В сторону отойди, а то клюкой задену невзначай, а тебе ещё рановато – Тень проплыла сквозь ряд коек к окну. - Подожди секунду… - Я сказала, её срок пришёл, не спорь. - Да я не об этом. Ты можешь её на полчаса положить? Пойдём, компанию составь. - Чего празднуем? - День анестезиолога и реаниматолога. - О как! А чего на смене то? Ты ж зав отделением? - Вот потому и на смене, что я зав. Пошли, кофеинчику примем. - А чего сестру не разбудишь? Вон тебе компания, спит как ангел на работе… - Тень промелькнула к спящей за столом анестезистке и приподняла над спящим телом её душу. Душа тоже мирно дремала. - Не трогай, пусть спит, сегодня шесть часов оперировали, а тут ещё ночная смена, пусть спит, пошли кофе пить. Тишину полумрака ординаторской нарушало только гудение электрического чайника. Тень бесшумно материализовалась в тёмном углу, за настольной лампой, куда свет почти не попадал. - Может тебе коньячку в кофе? – спросил он. - Вообще-то, я тоже на работе… пробормотала Тень, но слова её прозвучали как: «А почему бы и нет?». Какое-то время оба полуночника молча смотрели на дымящие кофейным ароматом кружки. - Не много смен берёшь? Всё денег хочешь побольше? Зачем тебе это, себя гробишь, мне работать мешаешь? – нарушила не долгую паузу Тень. - Деньги тут не причём, хотя они конечно не лишние. Просто некому работать. - Что, обленились все? - Нет, тебя видеть уже никто не хочет, осточертела всем ты. Вот и не идут в реаниматологи. - Смешно пошутил, молодец. А ты в курсе, что после каждой смены там твой Срок сокращают? Уже не один год ты у себя украл, не жалко? - Жалко, а есть варианты по-другому? Да и поздно уже, я ж больше ничего не умею - Опять смешно пошутил, не умеет он… - без тени усмешки пробормотала собеседница в край глубокого капюшона, - нет, других вариантов для тебя нет, у тебя так на роду написано. - Что там ещё написано? - Что бы я тебе служебную тайну выдала? Мало налил! - Так не проблема! На, пей – коньяк бодро забулькал в кружку. - Я, так то, на работе – вяло посопротивлялась Тень, внимательно следя за процессом. – Лей, не жмись, краёв не видишь? - Фи! Откуда такой сленг бомжатский? Ты ж персонаж с многовековыми культурными традициями! - Сегодня в парке бомжа прибрала, он ацетоном похмелялся, вот, с ним пообщались, за жизнь поговорили… Он решил, что я белочка, потому и похмеляться начал. Мне предлагал, но я отказалась. – Тень залпом опрокинула содержимое кружки куда-то в капюшон. - Ну вот, человек к тебе как к товарищу, а ты его.… Ни стыда, ни совести у тебя. - Естественно, Стыд и Совесть мы на склад сдаём, когда на смену выходим. Мешают они в нашей работе. - Слушай, давно хотел спросить. Помнишь, тогда в машине, на ДТП ехали, ну, когда фурой аудюху порвало на части, ты же тогда с нами ехала в машине, я не ошибаюсь? Как это понимать? Тень молчала. Тогда он налил ещё пол кружки. - Ну, что ты как я не знаю… Тебе жалко дарёного коньяка? Всё равно ведь сам не будешь. - Алкашка. Ну, так что? Чего ты в машине делала? - Честно? - Честно. - Ну, если честно, по твою душу меня тогда послали. Вы тогда по дороге должны были лоб в лоб с мерсом пьяным столкнуться. Но водила мерса так нажрался, что не смог завести машину, так и проспал на обочине. А вы мимо проехали. И тётку ту, из «Ауди», ты у меня увёл. А тётка то 100% моя была. С такими травмами не живут. - Живут, как видишь. И детей нянчат. - Она ещё и родила??? С переломом таза? - Ну, прокесарили, конечно, но родила. Ты же в курсе. - Не в курсе. Нерождённые не мой профиль. Для них у нас отдельный специалист имеется. Вы, врачи, извращенцы, столько усилий и ради кого! Ты знаешь, кем этот ребёнок станет, когда вырастет? - Не знаю, и знать не хочу. Человеком вырастет. - То-то и оно, что не знаешь. Вот, давеча, алкаша делили, помнишь? Вот он выписался, и снова в запой. Третьего дня повесился. Так что все твои труды насмарку, сколько лекарств на него извёл. - Это его проблемы… - Да, у него теперь проблемы – усмехнулась Тень, - большие проблемы, если то, что с ним происходит можно так примитивно назвать. А так бы простенький конец – от перепоя, как у многих… Ещё раз тебя спрашиваю: ЗАЧЕМ? Зачем тебе это надо? Зарплата маленькая, жизнь свою гробишь, жена чуть не до развода, детей собственных не видишь… Тебе даже коньяк то и то не за работу принесли, а за то, что ты соседке кота кастрировал! Тень бормотала всё тише и тише, уже не ожидая ответа, речь её становилась бессвязной, а голова клонилась к стенке. Алкоголь действует на всех одинаково. Последние слова: «Совсем вы, люди, обо мне не думаете» прозвучали уже сквозь мерный храп. Истошный крик процедурной медсестры поднял бы на ноги даже мёртвого: - На уколы! Доктор открыл глаза – угол был пуст. Прошёл в палату. Бабушка на трубе мирно спала, медсестра заряжала шприц в инфузомат: - Ой, а я поспала так сладенько, ничего не пропустила? - Бабулька ночью остановилась, но запустилась быстро, с двух качков, так что я тебя будить не стал. - А, я слышу сквозь сон – аппарат пищит, а заставить себя проснуться не могу, даже голову во сне подняла, посмотрела на её, а всё равно проснуться не могу! - Ну, понадобилась бы – разбудил бы. - Да уж в восемьдесят то пять лет не грех и умереть. - Нет, не на моей смене. Бурлаков Геннадий Анатольевич
    16 комментариев
    281 класс
    Когда Прасковья увидела, ЧТО они пинают, то не поверила глазам. С диким криком, с воплями старалась быстрее выбежать из дома, но получился бег на одном месте. Сначала вырвался крик из груди, а потом ком в горле перегородил дорогу словам. К внуку Прасковья подбежала с широко открытым ртом, хватая воздух, как рыба. С шипением произнесла: - Это же хлебушек, это же святое, как же так? Дети остолбенели, увидев, как бабушка опустилась на колени и, поднимая хлеб, заплакала. Прасковья поплелась домой медленными заплетающимися шагами, прижимая хлеб к груди. Дома, увидев в каком состоянии мать, ее сын спросил, что случилось, и по грязной, растерзанной буханке ему все стало ясно без слов. Молча снял ремень с брюк и вышел на улицу. Прасковья слышала рев Петра, но не тронулась с места, чтобы защитить его, как делала раньше. Раскрасневшийся, зареванный Пётр прибежал домой и быстро скрылся на печке. А сын, размахивая ремнем, сказал, что с сегодняшнего дня Пётр жрать будет без хлеба, щи ли, суп ли, котлеты, которые он уминал по семь штук, молоко или чай: без хлеба, без баранок, без булок, а вечером грозился сходить к родителям Ваньки - ушастика и рассказать, какого славного футболиста они вырастили. Отец Ваньки был комбайнером - тот точно ноги укоротит своему игроку. А дед вообще, за буханку хлеба отсидел десять лет в Сталинские времена - точно отхлестает. Прасковья свежеиспеченную лепешку, как правило, перекрестит, поцелует, а потом с улыбкой на глазах, прижимая к груди, начинает резать большими пластинами. В магазине она редко покупала хлеб, все время с невесткой пекла в русской печке. Выпекали сразу по несколько больших лепешек. Душистый, румяный, мягкий. Своим ароматом он обволакивал все уголки добротной просторной хаты. Этот запах долго не успевал выветриваться, постоянно щекотал ноздри и будил аппетит. Всегда хотелось отрезать поджаристого хлебушка и с молоком умять за милую душу. Фёдор на самом деле сходил к родителям Ивана. Взял в руки ту буханку хлеба и пошёл. Соседи удивились, увидев такой хлеб на столе. В это время они как раз садились ужинать. Увидев Фёдора и хлеб, Иван заерзал, как на раскаленных углях. Но дед его быстро утихомирил, взявшись за его ухо. В двух словах Фёдор объяснил, в чем дело. Недолго думая, дед Митя отрезал от этой буханки большой ломоть и сказал: - Вот этот хлеб будет есть Иван, пока не съест весь, Не говорю, что за день. Вот, когда весь съест, только тогда прикоснется к другому хлебушку. И сам тут же отодвинул нарезанный ранее, а положил вываленный в грязи хлеб перед самым носом внука. Петька на утро к хлебу не прикоснулся. Помнил наказ отца, да и помнил, как его любимая бабушка босая опустилась на колени, плача, поднимала хлеб. Ему было стыдно до слез. Он не знал, как подойти к бабушке, как извиниться. Прасковья вела себя с внуком отчужденно, стала его не замечать. Если раньше перед школой носилась с тарелками и кружками, уговаривая поесть, то сейчас поставила кружку молока, каши тарелку и ни кусочка любимого, поджаристого, душистого хлебушка. А Иван, тот вообще шёл в школу и скрипел на зубах песком, чуть не плача. Просил друга прийти и помочь съесть побыстрее – тот - выпачканный ими хлеб. Но Пётр ответил, что он не дурак, хватит на заднице от ремня подтеков. Вечером Пётр подошёл к бабушке и обнял её. Прасковья как сидела с опущенными руками так и сидела. Пётр и так и этак, и про пятёрки, и про задачи решенные, но Прасковья сделалась глухой. Не выдержал Пётр и заплакал. Он присел на пол перед бабушкой и положил свою голову на её колени, поднятыми руками хотел обнять свою любимую, самую добрую, самую нежную свою заступницу. Бабушка своими натруженными ладонями подняла голову внука и посмотрела в его глаза. Никогда не забудет Пётр того взгляда. Боль, обида, разочарование и жалость, словно на листке бумаги прочитал внук. Усадив внука рядом, тихо попросила выслушать и не хлюпать носом: - Запомни, мой любимый внучок. Есть в жизни очень высокий порог, через который нельзя перешагивать никогда, нигде, и ни с кем. Это: обижать престарелых родителей, издеваться над безответной животиной, изменять Родине, ругать и гневить Бога, и не ценить хлеб. Я, когда была ребёнком, да и в войну, да и после неё - проклятущей, об одном мечтала, чтобы хлеба вволю поесть, без мякины, картошки, крапивы - чистого хлебушка. Да мечтала самой его испечь, когда захотела и сколько пожелала бы. Испокон веков встречают молодых или гостей хлебом с солью. Хлеб пнуть - что матери в лицо плюнуть. В войну бывало, побирушкам отрежешь хлебушка мякинного, а они руки лезут целовать. А вы его ногами. Ты же большой детина, вроде книги читаешь, а в голове больше соломы, чем мозгов. В войну Петенька каждым колоском дорожили. Бывало, на коленях у бога просили погоды для уборки хлеба. Боялись, не успеть за погоду убрать. Каждое зернышко ласкали, каждый пуд муки был на вес золота, а вы ногой – да в грязь. Как вы могли, как только ноги не отсохли. Пётр от стыда хотел зареветь, но сдержался. Тут в самый разгар беседы, пришёл Ванька. И ему бабушка тоже велела присесть и послушать. Ванька рассказал, что дед сначала ему чуть ноги не выдернул, а потом заставил присесть и выслушать, что такое хлеб, и какое он заслуживает к себе уважение. Как дорожили хлебом и как ценили его. Иван заплакал и начал просить прощения у бабушки. Сердце не может долго клокотать на ребятню. Обнимая, Прасковья повела их к столу пить чай. Иван сказал, что еле-еле тот хлеб может есть, так как песок скрипит на зубах. А Пётр с сожалением сказал, что ему вообще хлеба не положено. Но бабушка от краюхи отрезала им по ломтю и сказала, что это видит только бог и она, но они никому не скажут. - Так что уплетайте свеженький, хрустящий, сладенький, ароматный. Уплетайте и помните, хлеб это сила, это божий дар, это достаток. Хлеб всему голова! Автор: Наталья Артамонова
    5 комментариев
    124 класса
    Мама стремительно старела. Нина помнила, как не так уж давно Зоя Петровна была вполне самостоятельной, сильной и очень умной женщиной. К ней можно было обратиться за помощью, за советом. Да и просто поболтать с ней было всегда приятно. Всесторонне эрудированная, с острым умом, Зоя Петровна при этом отличалась удивительно добрым и веселым нравом. И все Нинины подруги с самого детства говорили, что ей очень повезло с мамой. Ни у кого не было такой замечательной мамы. И всю свою жизнь Нина знала, что у нее есть, на кого опереться, к кому обратиться за поддержкой. А тут вдруг к маме неожиданно подкралась старость. Неприятная, холодная, липкая, плохо пахнущая и туповатая. Теперь с мамой не поговоришь. Не спросишь у нее совета, не сядешь у ее ног, уткнувшись в колени, не поплачешь, жалуясь на начальника или усталость. Теперь мама сама, как ребенок. Глупый, медлительный ребенок. Нина вошла в кухню, где за столом сидел муж Михаил и пятнадцатилетний сын Ромка. Они разгадывали какую-то головоломку. И вид их озадаченных и сосредоточенных лиц немного успокоил Нину. - Мам, - вдруг пробурчал Ромка. – А почему ты в суп мясо так крупно режешь? - Не знаю, сынок, - растерялась Нина. – А почему ты спрашиваешь? Тебе не нравится? - Мне нравится… - рассеянно проговорил Ромка, вертя в руках деталь головоломки. – Только бабушка прожевать не может, вытаскивает изо рта и на стол кладет. - Тебе неприятно, да? – понимающе кивнула Нина и виновато добавила. – Я скажу бабушке, чтобы она так не делала. - Нет, мне нормально, - продолжал Ромка, разглядывая деталь. – Просто получается, что бабушка плохо питается. А это вредно для здоровья. - Ааа, - Нина озадаченно смотрела на сына. – Я буду мельче резать. - Ты лучше фрикадельки делай, - вскинул на нее глаза сын. – Как мне делала, помнишь? Когда у меня зубы выпали, и я жевать не мог. Тебе же бабушка тоже делала, когда ты маленькая была. - Делала, - кивнула Нина, чувствуя, как краснеет. - И еще, Нин, - вдруг вступил в разговор муж Михаил. – Ты Зою Петровну не ругай, пожалуйста, за туалет. Мы с Ромкой переживем, не волнуйся. А то ты ее ругаешь, а нам потом неудобно, что она нас стесняется. - Да, мам, не ругай бабушку, - смотрел на Нину широко раскрытыми глазами Ромка. – А я обещаю, что не буду вас с папой ругать, когда вы старые станете. - Хорошо, сынок, - Нина, еле сдерживая слезы, вышла из кухни. Она немного постояла в коридоре, стараясь успокоиться. А потом пошла в комнату матери. - Мам, - позвала она Зою Петровну, которая сидела на стуле возле окна и смотрела на улицу. – Мама. - Да, Ниночка, - обернулась Зоя Петровна. – Что-то случилось, родная? - За то, что я глупая и грубая, - Нина положила голову матери на колени. – И нетерпимая. И злая. - Нина, не говори так, - строго сказала Зоя Петровна. – Мне неприятно, когда ты так говоришь про себя. Что это на тебя вдруг нашло? - Пообещай мне, что ты не умрешь, - попросила вдруг Нина и расплакалась. - Дочь, ты чего? – гладила Зоя Петровна Нину по голове. – Конечно, не умру. Даже и не собираюсь. - Мне очень страшно, что тебя не будет. Как же я буду одна? - Ниночка, я же здесь, с тобой. Ты не одна. Ну, что на тебя нашло то? - Нет, нет, все в порядке, - Нина вытерла слезы и встала. – Ладно, пойду ужин готовить. Суп с фрикадельками будешь? - Буду, - заулыбалась Зоя Петровна. «И что я кидаюсь на нее, как собака, - думала она. – Даже Ромка замечание сделал. Стыдно то как. Подросток больше понимает, чем взрослая тетка. А ведь сама даже думать боюсь, что со мной будет, когда ее не станет. Не буду больше ругать ее. Вот пусть меня Бог накажет, если еще хоть раз сорвусь!» Автор: Прекрасная Вера Кот
    8 комментариев
    126 классов
    Порезал на кухне палец. Жены нет, дома один Артём. Кровь хлещет. Сначала я пытался ее отсасывать и даже подумал, невпопад, конечно, как тяжело жилось графу Дракуле, потому что вкус был не мишленовский. Потом стал зализывать, также безуспешно – позвал профессионалов, но кот Семён брезгливо отвернулся. Наконец одной рукой я вывалил на стол домашнюю аптечку. Артём услышал из детской шум и спросил, что у меня случилось. Ничего, ответил я. Успел оценить своё предсмертное мужество и вылил на рану пол-флакона йода, затем лакернул зелёнкой. Я поплыл, показалось, что теряю сознание. Между бинтом и обновлением завещания выбрал побороться, отмотал бинт, метра этак три, начал наматывать бинт на палец. Вспотел, хотя не исключено, что и от наматывания, да и пот был не холодный (я трогал). Никак не получалось отрезать бинт левой рукой. Хорошо амбидекстрам (кстати, первый случай, когда это слово пригодилось мне в жизни). Вскоре я понял, в чем моя проблема: ножницы были из набора детского доктора, Артём зачем-то подкинул их в аптечку, видимо, из благих побуждений, для усиления. Я разорвал бинт зубами, прикусив обе губы зараз, но с этим после. Завязал тройной морской узел (вычитал у маринистов). Прилёг в обморок. Пришла жена. Я выдал ей хорошо отрепетированную речь про то, что, когда муж при смерти, ее каждый раз нет дома. Она пыталась переставить две части этого тезиса местами, я не позволил. Для вкуса добавил своë любимое пассивно-агрессивное «как всегда», оно любому срачу к лицу. — Давай посмотрим, – наконец сказала жена правильные слова. — Присядь, а то вырубишься, – предупредил я, — море крови. Жена размотала бинт. А где рана, спрашивает. Чëрт. Нет-нет-нет-нет-нет. Это ж теперь на десять лет семейной жизни мемов. Я забинтовал не тот палец. Едва заметная царапина скромно краснела на соседнем... Олег Батлук
    7 комментариев
    152 класса
    Свекровь, которую я зову уважительно Любовью Михайловной, восклицает, распахивая дверь: — Ну, красавица моя, заходи! Она стоит передо мной в трусах, выцветшей, вытянутой футболке. Ее голые ноги, бугристо полные, вызывают в памяти рубенсовскую аллегорию Земли. Такая же полнокровная, пышнотелая, гордая и красивая своей уверенностью в себе. Без тени смущения она говорит: — Не обращай внимания на мой замызганный вид. Мне жарко. Я недавно с Мишенькой из сада приехала, рассаду там посадили. Ей шестьдесят, и все свои комплексы она уже пережила. Миша — ее бойфренд, муж ее умершей подруги Люськи, некрасивый, ростом ниже Любови Михайловны, но она совершенно довольна их союзом. — Какая же, оказывается, все-таки Люська счастливая была! – делилась со мной свекровь в первые недели ее начавшегося романа с Мишенькой. — Ведь он настоящее золото! Все сделает, и в саду поможет, и по дому, и на машине меня возит. Не красавец только, да не это главное... Мой Костя был вылитый Ален Делон, да и Георгий был хорош... И что? Только детей от них и заимела: Сереженьку да Сашеньку. А остальное все сама: и детей вырастила, и квартиру кооперативную купила... Хорошие люди, конечно, помогли, не без этого... А мужьям тоже спасибо... за детей. Я прохожу в небольшую комнату. Свекровь все еще крепкими руками обхватывает мои плечи и крутит меня в стороны. — Дай-ка я на тебя полюбуюсь! Хороша... Чисто кукла! А блузка-то у тебя какая нарядная! Новая? — Новая, — улыбаюсь я. С удовольствием подарила бы ей эту блузку, но понимаю, что свекровь на себя ее не натянет, и все-таки осторожно предлагаю: — Может, примерите?.. — Да, ты что, — смеется она, — я ее порву! Это ты у нас худышка, одни титьки торчат, уж не знаю, на чем они там держатся, на костях что ли? Я смущенно бормочу о том, что не такая уж я и худая. Мне для нее ничего не жалко, свекровь — моя старшая подружка, и как полагается настоящему другу, она всегда на моей стороне, хотя мои приятельницы, которых я знаю со школы, твердят: — Наивная ты! Разве свекровь может добра желать? Это ж история из разряда сказок о дружбе волка с овечкой! Она к твоей квартире, зарплате и прочему благополучию хорошо относится, а не к тебе. Ее Сереженьке у тебя, как в теплом гнездышке, сладко. А так представь, вернулся бы он к мамочке в хрущевку-однушку! Как ей тебя не любить? Это звучит убедительно, но я оптимистично возражаю: — Не все в этом мире строится на расчете! И Сережа тоже неплохо зарабатывает... — Ну, рассказывай, как там Сереженька, как дети? — спрашивает Любовь Михайловна, комфортно устраиваясь в кресле с рвущейся и выцветшей от времени обивкой. Отечными пальцами в паутинках линий, в которые въелась садовая земля, свекровь достает из покрытой целлофаном пачки тонкую сигарету и вкусно закуривает, слегка откинув кудрявую голову и полуприкрыв темные глаза. Ее лицо, только что открытое и ясное, меняется: в нем появляется загадочность и отстраненность, словно с ароматным дымом изнутри поднимается неведомая тайна. Так бывает с водной поверхностью: смотришь — все гладко, каждый камешек внизу виден, но вдруг налетает ветер, и упругая рябь сжимает воду мелкой сетью, а внизу клубится песочная муть, и уже не знаешь, что там на глубине: прекрасная ли Атлантида или притаилось Лох-Несское чудовище. На полу комнаты лежит вытершийся ковер, под потолком висит люстра с пластмассовыми подвесками, имитирующими хрусталь, полированная стенка демонстрирует фарфор советских времен и толстые книги Дюма. На подоконнике толпятся горшочки с рассадой, запах которой мешается с сигаретным дымом. Я думаю, что Любови Михайловне очень идет курить, она устало по-кошачьи грациозна, и ее сын, мой любимый Сережа, удивительно на нее похож. Сергей у меня второй муж, дети же мои от первого брака, но свекровь всегда ими интересуется и обычно напихивает мне в сумку всякие разносолы, твердя: «Возьми, это детям. А вот еще и компот, а это малиновое варенье, не дай Бог, кто из ребятишек заболеет...» — Ну что, эта коза не звонит больше? — неожиданно спрашивает свекровь, вскидывая на меня глаза и довольно прищуриваясь. — Татьяна, что ли? — спрашиваю я, вспомнив о недавней напасти. А напасть эта — следующее: к Сереже привязалась его сотрудница настолько, что стала звонить домой. Больше всего меня выводило из равновесия то, что ей всего двадцать три года против моих тридцати восьми. После того как Татьяна позвонила ночью и нагло попросила передать, что «ждет Сережу в кафе «Озирис» (он знает, где, — добавила она), со мной случилась истерика. На следующий день подруги сочувственно на меня смотрели и загробными голосами вещали: «Против нового поколения не попрешь! Наглые, как акулы... А что? Серега — хороший парень, за него можно драться...» Свекровь же покачала головой и рассудительно сказала: «Ну, подумай сама, зачем Сереженьке эта зеленая курица?» И сейчас на ее вопрос о Татьяне я осторожно отвечаю: — Да уж недели две ее не слышу... — И не услышишь, — ее все еще полные губы довольно морщатся. — Ведь до чего дошла эта нахалка: мне позвонила! Якобы ей срочно нужен Сергей, а она его найти не может... Я ее таким матом обложила! — свекровь мастер выстраивать цепи крепких слов. — Сказала, что у Сережи жена и двое детей, и он никогда их не бросит! И еще пригрозила, что приду на работу и так ее при всех отхарактеризую, что она улетит в свою деревню, забыв трусы и документы. Она же из деревни, я все узнала. Городской решила стать! Свекровь гасит очередной окурок в стеклянной пепельнице и поднимается. — А давай-ка я тебя покормлю! Ты ж голодная, по глазам видно. Ко мне тут в гости приходил Илья Николаевич, коньячок принес, семгу. Мы с тобой сейчас их и прикончим, чтобы Мишенька не увидел. Я ему про Илью Николаевича ничего не говорю, чтобы не ревновал... Пойдем на кухню. Илья Николаевич — ее старый бойфренд. У него семья и дети, и Любовь Михайловна не настаивала, чтобы он их оставил. «Зачем мне это надо? — пожимала плечами она, делясь со мною этой историей, — Мне и так хорошо было». Их отношения длились около десяти лет. А сейчас он не здоров. «Не до любви ему, — говорит свекровь. — Но в гости захаживает поговорить, на меня посмотреть». Кухонька у свекрови крохотная, на подоконнике батарея банок. На маленьком корявом столике появляется коньяк, масляно лоснящаяся розовая семга с кружками лимона, биточки с золотистым луком. — А коньяк хороший, — оцениваю я, — армянский, пять звезд. — Еще бы! — удовлетворенно отвечает свекровь. — Илья Николаевич плохое не принесет! И ни разу с пустыми руками он не приходил! А уж как мы с ним в ресторанах отдыхали! Я спохватываюсь и достаю из пакета купленный мною для свекрови виноград и дорогие конфеты. Я тоже не прихожу к ней с пустыми руками. — В Америку еду, в командировку, — сообщаю я и не знаю, чего больше в моем голосе: радости или тревоги. — Ух ты, — искренне удивляется свекровь. — Далеко-то как! Я дальше Ленинграда, сейчас Питера, никуда не ездила. Зато ту поездку мне не забыть... Она, почему-то опечалившись, разливает душистый коньяк по маленьким рюмкам. — Был у меня любимый мужчина, — говорит она, — Витюша. — Это тот полковник? — вспоминаю я одну из ее сердечных историй. — Нет, с полковником было не то, — энергично мотает она головой. — Это другой... Почему мы с Витюшей расстались, до сих пор не знаю. Наверное, потому, что любили друг друга очень. Когда сильно любишь, тогда любовь ломаешь... в целях самосохранения... Ревность голову мутит и уж порой так тебя скручивает, что жизни не рад. От сильной страсти, знаешь ли, легко свихнуться. Поссорились мы, и я выскочила замуж за Георгия, от которого у меня младшенький Сашенька. А Витюша... он женился на соседке Ритке. Мы с ним друзьями стали. У меня со всеми моими мужчинами нормальные отношения. Некоторые люди расстанутся и злостью исходят. У меня не так. Встретила я как-то Витюшу на улице, разговорились о том, о сем, ремонт говорю, надо сделать, а я краску не могу купить. Дефицит был... Через два дня он в дверь звонит. — Вот, — подал мне банку, — тебе краска. — Ой, спасибо! — я чмокнула его в небритую щеку, и вдруг тяжело стало на душе, и я спросила: — Как ты вообще? — Да что-то сердце побаливает, — пожаловался он. — Ритка уговаривает в больницу лечь. А ты... как?.. — А я в Ленинград еду, — сказала я ему, а зачем, куда, и объяснять не стала, да он и не спросил. И вот сижу я в субботу в ленинградской квартире, за окном дождь, я штопаю колготки и вдруг слышу знакомый голос: — Любаня!... — Никто меня, кроме Витюши, так не называл! Я подскакиваю к двери, а сама удивляюсь: откуда он узнал, где я? Смотрю в глазок — никого. Глянула на часы: два часа, а здесь у нас, в Челябинске, значит, пять было. Я опять за работу. И вновь его голос «Любаня!». Да что ж такое, вот шутник! Распахнула я дверь — ни души. Села на диван, и уже от окна идет Витюшин зов. А квартира на четвертом этаже, но я все равно выглянула, только дождь за окном волнами ходил. На третий день уезжала я из Ленинграда, и вот эту дорогу вовек не забуду: заливалась слезами до самого Челябинска. Понимала, что причины нет: еду домой к мужу, детям, здоровая, сильная. А слезы лились неудержимо... сколько из меня тогда воды вышло! Люди смотрели на меня, как на полоумную, и я быстро придумала объяснение, стала говорить, что зуб болит... Вышла из вагона, меня Георгий на платформе встретил. — Ты что, такая измученная? — удивился он. А я сразу с вопросом: — Как дети? — В порядке, — ответил. — Ничего не случилось? — продолжала выпытывать я. — Ничего... Да, тут твой Витюша умер в субботу... — Во сколько? — прошептала я. — Ритка говорит, в пять. При ней умирал. Похоронили уже... «Вот и оказалось, что причина для слез была»… — заканчивает рассказ Любовь Михайловна, глаза ее влажно блеснули, но через мгновение я вижу, что мне это показалось. Она поднимает рюмочку и предлагает: — Давай, за мужчин... Махом, как водку, опрокидывает дорогой коньяк, чуть поморщившись, заедает тонким ломтиком лимона и крупными пальцами, без вилки, не по-ресторанному, подхватывает кусочек семги, не спеша, отправляя его в рот. Прижав к губам салфетку, она говорит: — Вкусно! — и добавляет: — Ты ешь, ешь, угощайся. Биточки вот попробуй... Ни за что не угадаешь, из чего они! Ладно, не буду тебя томить: из геркулеса. Биточки, в самом деле, очень вкусные, но я уже этому не удивляюсь. Помню, на мой вопрос, как это она из ерунды умудряется так мастерски готовить, свекровь мне ответила: «Жизнь заставила. В нашей стране, чтобы поднять детей, разве что из топора не попробуешь варить...» Сумерки синим дымом начинают густеть, красивые глаза свекрови кажутся черными. Я размышляю о том, как мне повезло с этой женщиной: прожив сложную жизнь, она помнит своих мужчин. И знает, что не святая. И потому у нас прекрасные отношения... Автор: Ила Опалова
    12 комментариев
    192 класса
    9 комментариев
    100 классов
    -Люди добрые! Это что же такое деется на белом свете! Покусала мальчонку, как собачонка, холера такая! — злобно размахивая руками кричала стaруха Перфилиха, толкая впереди себя упирающегося и зареванного мальчишку лет восьми. Рыжеволосая девочка, примерно одних лет с пострадавшим мальчиком, тут же спряталась за спину отца. Её зелёные глаза от страха наполнились слезами. Веснушки казались еще ярче на ее побледневшем лице. -Погодите, Надежда Родионовна, объясните, что случилось? — спокойно спросила мать девочки, Валентина, вытирая руки о фартук. -Что случилось, говоришь? Эта ваша рыжая, чокнутая мальчонку нашего покусала. Во, смотри! Стaруха резко схватила мальчика за руку и выставила её на всеобщие обозрение. -Во, вы только посмотрите на это! Я сейчас участкового позову! На руке ребенка отпечатался хорошо заметный отпечаток зубов. -По губам ей надо надавать, чтоб неповадно было! Говорю же, чокнутая она у вас! — продолжала орать на весь двор стaруха. Валентина кинулась было к девочке, чтобы тут же по совету Перфилихи надавать дочери по губам.. Но Павел, отец Леночки, остановил жену: — Погоди, Валентина, неужто ты считаешь, что Ленка наша просто так ни с того ни с сего кого-то укусит?.. Потом присел на корточки перед рыдающей девочкой: — Лен, ну ты зачем Витю oбидела? Рыженькая девочка захлебываясь в рыданиях кое как объяснила: — Он лягушек ловил и на колючую проволоку насаживал! Я ему сказала, чтобы отпустил, им же бoльно, они мучаются! Как так можно! В голосе малышки слышалась настоящая бoль за всех лягушек мира. Мальчишка, услышав это, вздрогнул и тоже заревел во весь голос, то ли от запоздавшей жалости к лягушкам, то ли от стыда за содеянное. -Ну а кусаться-то зачем? -удивился отец, — Ты же девочка, а не собака! Ленка посмотрела отцу прямо в глаза чистым детским взглядом своих изумрудных глаз. -Он меня ударил, а я драться не умею! Вот и укусила! — снова заплакала девочка. Ей тоже было стыдно за свой поступок. -Я же говорю — чокнутая она у вас! — снова повторила стaруха — ремня ей надо хорошего! И погрозила в сторону девчушки кривым пальцем. -Не надо никому ремня! Дети сами между собой разберутся. Ваш мальчик тоже хорош — зачем животных мучил? — осадил стaруху Павел. Услышав слово «мучил» мальчик зарыдал во весь голос: — Я больше не буду, я не знал, что им бoльно — повторял он сквозь рыдания. Потом зареванные и помирившиеся между собой Ленка и Витька сидели вместе на завалинке, и вели светскую беседу… — Вот ты, Ленка, о чем, к примеру, мечтаешь? — доносился в распахнутое окно тоненький голосок Витьки. Родители Лены, заслышав эти рассуждения невольно улыбнулись. -Ну вот, видишь, а ты сразу по губам бить кинулась! — прошептал Павел супруге. Та закивала головой и приложила палец к губам: -Тссс, давай, послушаем… -Я мечтаю — послышался голос их дочери — научиться понимать язык птиц, животных и даже пауков. -Странно как-то! А ты думаешь, пауки умеют разговаривать? — удивился мальчик. -Конечно умеют! Все умеют, а то как же, только не все их понимают. — заверила мальчонку девочка. И в её голосе звучала такая уверенность, что ей трудно было не поверить. А Лена продолжала свою речь: -И бoль чувствуют все, и плачут, когда им бoльно, и страшно тоже им, как и людям бывает! Они такие же, как мы, только намного лучше! А ты о чем мечтаешь? — вдруг обратилась она к неожиданно обретенному другу. -А я хочу научиться летать! Чтобы знаешь, вот так руки расправить, как крылья, вытянуться и лететь, как птица! А внизу, наша деревня, лес, поле, коровы пасутся. — слышался звонкий голос мальчишки. -Хорошая мечта — похвалила его девочка — Мне тоже иногда снится, что я летаю. -А давай, мы с тобой дружить будем ! — вдруг предложил Витька. -Конечно, давай, только ты больше лягушек не обижай! И вообще никого не обижай! — строго предупредила его Лена. -Честное слово, больше не буду. — клятвенно заверил девочку Витя. Ленка с Витькой росли. К девочке накрепко прикрепилось прозвище «чокнутая», уж бoльно жалостливая она была. Каждого жука жалела и лeчить пыталась. Всех кошек, да собак по деревне собирала и лeчила их. Если видели, что бежит по улице пёс с перевязанной лапой, значит у » чокнутой» в руках побывал. У ведь любила её вся живность, льнула к ней, слушалась её. А из людей ни с кем девочка не могла подружиться, всё так и считали её чокнутой, с прибабахом. Вот только с Витькой она и дружила. Они могли подолгу сидеть рядом и мечтать. Он о небе, она о том, как станет «доктором, который животных лeчит». А когда подросли, школу закончили, Витька уехал куда-то далеко, на лётчика учиться, а Ленка поступила в ветеринарную академию в Мocкве. Совсем разные специальности они себе выбрали, казалось бы никак не должна была их судьба пересечься. Однако, время шло! Ленка, вернее Елена Павловна закончила академию, устроилась работать в ветклинику. Однажды ей в экстренном порядке привезли лабрадора. -Елена Павловна, хозяин говорит, что пёс на прогулке игрушку проглотил, возьметесь? — спросила её администратор клиники. -Ты ещё спрашиваешь, ведите скорее пёсика сюда! Ассистент завёл в кабинет молодого чёрного лабрадора. Его глаза грустно и обреченно смотрели на Елену. — Ну, здравствуй, Рокки — прочитала врaч в карточке кличку пса. Пёс еле заметно махнул хвостом. -Какой воспитанный малыш! — похвалила хвостатого пациента Елена — Ему плохо, а он всё равно здоровается! Дашь мне себя осмотреть? Пёс вёл себя спокойно, лишь слегка поскуливал. Ассистент поднял собаку на стол. Елена осмотрела его. — Надо, дружок, сделать тебе рентген. Не бойся, это не бoльно. Она разговаривала с Рокки спокойным, уверенным голосом и пёс её слушался, он верил ей. Казалось, он понимал каждое слово доктора. -Ну, что — сказала Елена, разглядывая рентгеновский снимок, обращаясь к ассистенту — игрушка крупная, с неровными краями, сама не выйдет, придется делать опeрацию. Предупреди хозяина и пусть подпишет согласие. Антон — ассистент Елены, вышел и через некоторое время вернулся с заполненным бланком: -Хозяин сказал: «делайте, что угодно, только спасите Рокки! «. -Спасем, конечно спасём, а как же иначе, да Рокки? Поспишь немного сейчас! Пёс заскулил и снова махнул хвостом. Когда всё было закончено, Елена Павловна устало присела на стул, чтобы заполнить необходимые бумаги. -Пригласите хозяина, — попросила она Антона. В дверях появился молодой, высокий мужчина в форме вoeнного летчика. Елена Павловна смотрела хозяину Рокки прямо в глаза, не в силах отвести взгляд. Кого-то он ей сильно напоминал. Такое ощущение, что она уже где-то встречала этого человека. И общалась с ним довольно близко. Она опустила глаза в карточку питомца — Перфильев Виктор Петрович. — прочитала она. -Глазам не верю! Витька! Перфильев! Тебя сразу и не узнать! — Елена Павловна кинулась к другу детства. -Не может быть! Ленка! Чокнутая! — загремел басом Витька — Да какая ты красивая стала, просто глаз не oтoрвать. А волосы всё такие же рыжие. И глаза зелёные! Елена Павловна рассмеялась — Ну чокнутой меня уже давно никто не называл! -Как там Рокки? — спросил Виктор. -Он просил тебя не беспокоиться и приходить за ним через два дня. А пока он побудет у нас в стационаре, и я за ним понаблюдаю. -Что, прямо так и сказал? — с улыбкой проговорил Виктор. -Да, так и сказал! Ты же научился летать, а я научилась понимать язык животных! Они и правда могут многое нам рассказать. Виктор с Еленой поженились, живут счастливо, теперь у них есть общая мечта — одна на двоих. И мечта эта о малыше. Рокки тоже ждёт, когда родится маленький хозяин, совсем немного уже осталось. А пока надо пойти проверить, не залез ли в его миску этот наглый рыжий кот — британец по имени Коржик, которого Елена привезла с собой. Рокки пытался сказать Лене, что кот у нее вредный, но она сказала: — Надо мириться! .. И Рокки с Коржиком всё поняли!… Автор: Елена С.
    12 комментариев
    184 класса
    Вовка торчал в этом компьютерном клубе постоянно. Спасался бегством из дома. Вовке было 12, говорят переходный возраст. Вот только у кого он переходный? Похоже – у его родителей. Они без конца выясняли отношения, и тихо, и с громкими криками, перессорились со всеми соседями, ругались с начальством на работе, как два сверла сверлили бабушку и гоняли ее кота. Спокойная, мягкая бабушка, когда никто не видел, тихо плакала, спрятавшись за ширму. Думала, что Вовка не замечает. А он все замечал. «Вот за что ей это, — думал Вовка, — пустила их жить к себе, что бы папа с мамой квартиру сдали, а вместо спокойствия – сплошное издевательство». Зарплату родителям не платили по полгода, и всю семью тащила на себе бабушка Лика – переводчик. Искала заказы, бегала по ученикам, читала лекция. Ну а родители только ссорились и в тот день пoдрaлись. И Вовка решился. Бабушку он любил. За всю его жизнь она ни разу на него голос не повысила, никогда не oбидeлa. Водила и забирала сначала из яселек, потом из садика, и из школы. Бегала по родительским собраниям и вздыхая, оплачивала не маленькие школьные поборы. Занималась с ним английским, французским, нeмeцким и даже нидерландским, корпела над алгеброй и геометрией. Зимой на лыжах с ним каталась в Кавголово, а летом, на стареньком запорожце – в Карелию. Вот Вовка и придумал: «Надо дать объявление на сайт знакомств. Бабушка красивая, выйдет замуж и уедет к мужу. И никто не будет ее обижать». — Лика, я решил дать объявление, — сказал Вовка, — на сайт знакомств, для тебя. Я нашел сайт в Нидерландах. — Хорошо, — улыбнулась бабушка, — ты составь, а я проверю. На трех языках – нeмeцком, нидерландском, и французском. Если сделаешь без ошибок, то можешь давать объявление. Вовка не сделал ни одной ошибки: «Красивая, добрая, полная женщина 51 год, знает 6 языков, умеет вкусно готовить, хорошо шить и вязать, познакомится с не пьющим самостоятельным мужчиной своего возраста, или немного старше, только для создания семьи». И адрес электронной почты. Он сфотографировал Лику и отдал пленку на проявку. Выбрал 2 самые удачные фотографии. Осталось только нажать кнопку на клавиатуре. Народу было много, шумели, а Вовка все раздумывал. «Была, не была», — сказала он вслух, и нажал. Сидел и представлял, как это объявление, буква за буквой, слово, за словом, всасывается в электрические провода. И где-то там, далеко, в неизвестных Нидерландах его читает высоченный, сильный, светловолосый и голубоглазый мужчина. Читает и улыбается. Он даже представил, как этот мужчина летит на самолете в Санкт-Петербург, а бабушка Лика его встречает. Вовка почти каждый день проверял почту, но ответа все не было. Он отчаялся. Но однажды пришел ответ на нидерландском: «Меня зовут Мартин, я одинок. Ваше объявление меня заинтересовало. Буду рад знакомству. В Санкт- Петербург прилетаю 14. 06.93 на 10 дней. Гостиницу снял. Если Вы желаете встретиться, укажите место и время». И фотография xyдого длинного мужчины. Вовка аж подскочил на стуле. Неизвестный голландец появится через 16 дней. Надо срочно сообщить Лике, и быстро дать ответ. Бабушка на Вовкины слова только вздохнула: «Авантюрист ты Володька. Но подводить тебя не буду. Иди, отвечай…». В назначенный день бабушка пошла на свидание. Папе с мамой Вовка ничего не сказал, ни к чему это, разорутся только. Со свидания Лика вернулась поздно, с большим букетом цветов и красивой картонной сумкой с подарками, раскрасневшаяся и веселая. — Какой же он высоченный, и светловолосый, и голубоглазый. — Тебе понравился? — спросил Вовка. — Да, ответила Лика. Спокойный и сдержанный мужчина. Я словно помолодела. Бабушка пропадала все 10 дней. А потом Мартин улетел. День шел за днем, а никаких известий не приходило. Вовка заволновался. — Не переживай, воробушек, может я ему не очень понравилась. Так бывает. — Ты ему понравилась, я точно знаю, — ответил Вовка, — ты самая прекрасная. Через 2 недели пришло письмо. Мартин хотел жениться. Долго раздумывать не стал. Написал, что такой женщины он не встречал всю свою жизнь и наконец нашел, и не хочет терять. Вовка даже испугался. До него вдруг дошло, что бабушка может уехать далеко, а он останется без нее. Ему хотелось отправить письмо в корзину, ведь тогда Лика всегда будет рядом. А далекий Мартин решит, что ей не понравился. Вовка пошел домой, и раздумывал, что же делать. Бабушка встретила его вкусным обедом и спросила: -Ну что, есть письмо? — Есть, — ответил Вовка. И карусель завертелась. До последнего родители ничего не знали. А когда бабушка, офoрмив брак в посольстве, улетела, накинулись на Вовку: «Ах ты мелкий гaдeныш, на что мы жить то будем». — Лика не лошадь ломовая, сами зарабатывайте. Пинков Вовка получил немеряно. Шли дни, а он продолжал бегать в компьютерный клуб. Писал бабушке. Она и Мартин должны были приехать как раз на весенние каникулы. Родители перестали ссориться, некогда стало, надо зарабатывать. Однажды к нему подошла рыжая соседка – спортсменка и туристка: «Володя, ты бы мог мне помочь составить объявление на сайт знакомств, как для Лики. Устала я от одиночества. Внуки – внуками, но и для себя счастья хочется». Хорошо, — сказал Вовка, — сделаю. «Энергичная, рыжеволосая, миниатюрная, стройная женщина 54 года, любит спорт и туризм, желает познакомиться с не пьющим самостоятельным мужчиной своего возраста, или немного старше, только для создания семьи». Вовка нажал кнопку и представил, как объявление буква за буквой всасывается в провода. А где-то в далеких Нидерландах его читает рыжеволосый спортивный мужчина, садится на самолет и летит в Санкт-Петербург. Через 3 месяца соседка позвонила Вовке в дверь: «Познакомься Вова, это Ганс, он даже немного говорит по-рycски». Невысокий, подтянутый мужчина приподнял рыжие брови, протянул Вовке руку и улыбаясь, по складам сказал: «Здрав-ствуй- те»… Автор: Елена Андрияш
    16 комментариев
    179 классов
    «Я не хочу жить!» Месяц назад Олеська написала это в своём статусе. Вбила в четыре слова всё, что накипело – свой клоповник-офис, разваленную жизнь и долги. Свою осточертевшую волынку, мерзких соседей, равнодушную мать, кашляющего на балконе отца. Я не хочу жить! Надоело. Двадцать четыре года – и никакого просвета. Выкинула из своей ленты инфантильные позитивчики, тупые картинки-букетики и смайлики с ртами до ушей. Сколько можно притворяться? В задницу ваш позитив. Сдохните все. Написала. Излилась в четыре слова. Ничего не изменилось, конечно. Сетевых жителей не прошибёшь, там целые сайты для потенциальных суицидников. Ты Олеська Султанова, которая не хочет жить? Присоединяйся. Пострадаем, обсудим рецепты ухода на тот свет и рванём вместе. На выходку безвестной Олеси мало кто отреагировал. Откликнулась пара блуждающих ботов-психологов. «Мы можем помочь! Оказываем бесплатные услуги…. функция телефона доверия… обратитесь по адресу…» Написали несколько весельчаков-придурков. Ёрничали, хохмили. Кинула ушлёпков в бан. Писала пара дубовых мужичков, типа: «Ты давай там того… не этого… жизнь прекрасна… давай познакомимся и забухаем?» Написала какая-то сердобольная Рита из Владивостока: «Ой, девонька, в твои ли годы о таком думать?...» А что, для этого нужны какие-то особые годы? Когда живёшь в серости и нищете – все годы одинаковы. Рите Олеська тоже ничего не ответила. Таёжный Егерь написал в профиль Султановой шестым или седьмым по счёту. Наивную фразу прислал: «Олеся. Хочешь, я расскажу тебе о счастье?» Тоже мне, рассказчик. Кто ты, Егерь? О каком счастье собрался трепать? Сто пудов, какой-нибудь торчок. Или этот… спаситель заблудших душ? Сектант или святоша. Или, наоборот, сатанист? Мало ли швали по сети бродит. Нормального человека здесь не дозваться, а психов – вагон. Но фотки Егеря хороши. Плечистый парень в камуфляже, костёр, забрызганный грязью «УАЗик», на плече карабин, а за спиной – неземные природные виды. Парящие ястребы. Дождливый лес. Солнечный луг… Романтика! Олеська вздохнула завистливо. Статус «Не хочу жить» провисел у Олеськи три дня. Добрее Султанова не стала, жить по-прежнему не хотела, но статус удалила, чтоб дураков не смешить. И уже позже, успокоившись, нехотя ответила Егерю. «Чего тебе надо, рейнджер? Тёлку на ночь ищешь?» «Нет, Олеся, - ответил Егерь. – Просто я знаю, что такое счастье». «Ещё бы! – фыркнула Олеся. – Простор и воля. Какие у тебя заботы? По полям носиться да в стогу с бабами ночевать? Всяко веселее, чем с девяти до семи офис просиживать…» Мало-помалу разговорились. Пару раз Олеся с ним ссорилась, дулась, но потом снова возвращалась в переписку. Егеря зовут Вячеславом. Лёгкий оказался парень, добродушный. Мелет обо всякой чепухе, но до того увлекательно! Свой заповедник Славка знает до последней тычинки и пестика. Ему бы по телевизору выступать, «В мире животных». Болтал с Олесей о миграции лосей. О том, как перехитрить волка. О линьке зайцев и брачных играх беркутов. Какими травами приправлять дичь и как ночевать в лесу. Даже о пауках говорил складно и забавно, хотя Олеся с детства их боится. В устах Славки пауки были совсем не страшные. Одно плохо – после беззаботных бесед с Таёжным Егерем тоска от окружающей жизни грызла Олесю с новой силой. Султанова опять срывалась. Грубила Славке. Замолкала. «Шёл бы ты! Жучки-паучки, зайчики… Мне бы твои проблемы, рейнджер хренов!» «Я ещё не рассказал тебе о счастье», - говорил Славка. «Отстань, трепло колхозное!» В сердцах Олеська обрывала диалог и уходила в себя. Уходила, чтобы снова вернуться в сказку бабочек и цветов. В запахи вечерней реки, иван-чая и ружейного пороха. Было что-то волшебное и детское в Славкиных байках… там было окно в иной мир, которого ей всегда не хватало. *** «Ну и что, рейнджер? Басни о природе ты лепишь классно. А где обещанное счастье?» «Счастье через сеть не передать, – пишет Егерь. – Хочешь – встретимся? Мой адрес: улица Гаражная, дом такой-то…» Олеська долго мялась, потом подумала, что хуже уже не будет. Что этот таёжный чудик с ней сделает? Запрёт в комнате, нацелит ружьё и изнасилует? Да наплевать, невелика потеря. Султанова надела новые трусики, побрила подмышки и пошла. Улица Гаражная. Дом улучшенной планировки, первый этаж. Дверь отворяется. На пороге женщина в розовом халате. - Вы Олеся из сети? Слава предупреждал. Проходите. «Наш бродяга-рейнджер до сих пор с мамочкой живёт? – охает про себя Олеся. – Зашибись свидание! Зря только новые трусы нацепила…» В следующий момент Олеся понимает, что интима действительно не будет. Славка-Егерь сидит за компьютером в инвалидном кресле. Худой и бледный, он совсем не похож на смуглого весельчака со старых фотографий. Подняв правую руку, Слава слабо машет онемевшей Олесе. Плохо выбрит (мать, наверное, бреет). Волосы торчком, а в глазах – радостная улыбка, тёплая, как нагретый солнцем берег. - Спасибо, что пришла, - говорит Егерь. – Садись, я расскажу тебе о счастье. Олеся садится, она в ступоре. Вот этот больной, искалеченный человек вовсю шутил и зубоскалил в сети, когда вытаскивал её из психологической ямы? - Пять лет назад браконьеры подстроили Славке аварию… - говорит за спиной мама. – Ног уже не вернуть, но недавно Славик снова начал владеть правой рукой. - Счастье – это писать тебе письма двумя руками, - говорит Егерь. Автор: Дмитрий Спиридонов
    15 комментариев
    209 классов
    ЧЕРЕЗ ТЕПЛО ЕЁ ДЫХАНЬЯ Андрей стоял на остановке, ожидая хоть какой-нибудь транспорт, в направлении дома. Наконец-то их отпустили. До нового года оставалось три дня. Сейчас не новый год, а ожидаемая сессия занимала все мысли, а ещё больше предстоящий диплом. В его ранце было больше конспектов, чем вещей. Автобус задерживался. До его села было часа три езды. Он бы сел уже в любой автобус, даже с пересадкой, только бы двигаться в направлении маминого тепла, а не стоять тут на пронизываемой ветрами остановке. – Я до Верюгино. Надо кому? Остановилась попутка. Андрей заглянул. – Мне до Малашевки, подбросите? А сколько? – Залезай, договоримся. Андрей бросил рюкзак назад, увидел там аккуратно завернутую в целлофан меховую вещь, и с радостью сел рядом с водителем в теплый уютный салон дорогого авто. Он замёрз. – Я не ради денег, а так. Не люблю один ездить, а дорога неблизкая, – сказал, прибавляя тепло печи, водитель – респектабельный мужчина лет пятидесяти, – Оплатишь беседой. Он посмотрел на Андрея и улыбнулся. – Куда едешь? – Домой, к родителям на праздники. Я из Малашевки. Учусь тут. Вот на каникулы, потом сессия. – Готовиться будешь после праздников? – Ага, надо.... А дальше пошёл рассказ о зловредности преподов, о том, как напрягают они несчастных студентов, как трудно стало сейчас на сессиях таким вот простым безденежным пацанам. На выезде из города остановили их на посту сотрудники ГИБДД. Гаишник взял документы водителя и тут вдруг вскинул руку в воинском приветствии, и стоял по стойке смирно, пока машина не отъехала. – Вы военный что ли? – оглядываясь на странного гаишника спросил Андрей. – Ну да, в некотором роде, – как-то неопределенно ответил хозяин автомобиля. – А Вы к кому едете? – спросил Андрей. О себе он много уж наболтал, а вот о водителе ничего не знает. – Я? - вопросом на вопрос ответил тот и замолчал. Андрею показалось, что он задумался, а может просто сосредоточился на дороге. Ветер к вечеру поднимался, дорогу заметало, пригоршни колючего снега били по стеклу. Но вскоре водитель заговорил. – А я, наверное, к себе еду, в детство. Я вырос там, в Верюгине, но давно уж там у меня нет никого. Родителей в город перевёз, умерли они уж давно, я поздний был. – Так к кому же едете? К родне? – И родни там нет. А еду я к учительнице своей первой. Только она об этом не знает. – Это ей? – Андрей показал на большой свёрток сзади. Водитель мотнул головой. Андрей замолчал. Он почувствовал, что после этого вопроса мужчина как-то погрузился в себя, задумался, на лбу появилась складка. Запорошенный лес, как будто по большому вертящемуся сказочному кругу мелькал за окном. Казалось, они выехали из реальности и оказались в необычайно философском месте, где нет ни времени, ни пространства. Они как будто висели в снежном потоке над тёмной полосой трассы с летящим навстречу снегом. Водитель заговорил, изливая то, что копилось в его душе долго и требовало слушателя, то, что озвучить было нужно, хотя бы для того, чтоб ответить на свои же вопросы. И для Андрея рассказ этот слился со сказочным заоконьем. В Верюгине школы никогда не было и нет. Они ходили в школу соседнего села – Артемьево. Автобусы школьные тогда ещё не придумали, идти надо было километров семь. Зимой прямо в одном из кабинетов школы оборудовали для таких как Сергей спальные места, типа интерната. И домой ходили они уже только на выходные. Водила их Лидия Ивановна – молодая учительница. Собирала в Верюгине, потому что сама оттуда родом, и вела. А было их там всего трое, а потом и вовсе двое ребят. – Она и сейчас стоит перед моими глазами. Девчонка совсем. Наверное, мы её любили за человечность, за добрые помыслы, но сказать об этом не умели. Воспитаны были в какой-то ненужной мальчишеской суровости. Она нам обещала, что жизнь будет у нас другая, надежды вселяла и мечты. Говорила, что скоро на месте нашей старой деревянной школы- барака построят новую светлую и с большими окнами. Мы верили, как не верить. Но, почему-то, смеялись. В пятницу, ближе к вечеру она вела их домой. Однажды, провожая их, уборщица школы баба Варя отдала юной учительнице свою тёплую шаль – пуховую. Завязала как ребёнку накрест и за спину. – Дивуюсь я на тебя, девка. Кости курячьи, а одёжа тоньше кожа. Эдак-то и настудить себя не долго. А нут-ка, надень! Пальто у Лидии Ивановны, и правда, было хиленькое. Серое тоненькое, с обветшалым искусственным воротником, который она старательно поднимала на ветру. Так она и стояла у Сергея в памяти – обвязанная пуховой шалью в сером пальто на тоненьких ножках и в больших валенках. А ещё он помнил как однажды в пути, когда были с ней вдвоём, попали они в ужасную метель. Ветер бесновался, захлёбывался в лесных дебрях, а потом внезапно накидывался и швырял в их лица пригошни колючего снега. Лидия Ивановна поставила свой тяжёлый портфель с тетрадками прямо в снег. Сняла с себя свою пуховую шаль и закутала ею Сергея, как малыша: крест - накрест завязала сзади. А потом стащила свои большие варежки и натянула их на ручонки Серёжи, в этот день он потерял где-то свои. Прикрываясь портфелем от хлещущего ветра, она тянула мальчика за собой. – А а я вот думаю: как же продувал её тогда насквозь этот ветер, её хилое пальтишко, её тонкий платок, сморщенные на коленях рейтузы. И зачем ей надо было вот так, вовред своему здоровью, заботиться о совершенно чужом для неё ребёнке? И ведь лучшим учеником я не был, учился так себе, хулиганил. В общем, обычный пацан. Да и дом свой она проходила, а потом, отведя меня, возвращалась через всё село. Прежде чем отпустить меня в мой двор, она снимала с моих рук свои варежки, забирала шаль, дышала на мои красные руки и ещё давала какие-то советы на выходные. Хотя саму дрожь била. А я не то, чтобы "спасибо", и "до свидания" - то после неё уж говорил. И убегал домой, как будто так и надо, так и требуется. И родители мои в благодарностях не рассыпались, не было тогда такого. А теперь вот мечтать стал – вот рвануть бы сейчас в то время, согреть её – девчонку совсем! Сергей помолчал. Андрей уже думал, что рассказ его окончен, но оказалось, это не всё. – Мы уж тогда постарше были, ходили сами. Но тут как-то вышло на санях ехать зимой. Опять вместе с Лидией Ивановной. А снега тогда насыпало немеряно. И вроде дорогу до этого расчищали, а всё равно лошадь встала. Провалилась ногами в сугроб и ни туда, ни сюда, бьётся, бедная. Возница ее распряг, но никак. Помощь нужна, лопаты. Вот и отправились мы с Митькой в деревню пешком, а Лидия с мужиком ждать помощи остались, лошадь ведь не бросишь. Недалеко отошли, вдруг слышим – гнусавый такой утробный вой. Волки. Знали мы, что бродила тут стая не то диких собак, не то волков. Уже и скот они не раз таскали. А подвывания всё сливались и как будто окружали со всех сторон, то приближаясь, то удаляясь. Мы растерялись. Что делать? Решили, что Митька в деревню побежит, а я назад, на выручку, если что. Картину, которую увидел Сергей, он не забудет никогда. Мужик стоял на расположенных санях и умолял Лидию, чтоб она тоже лезла к нему. Бог с ней, с лошадью. Но учительница с длинной оглоблей стояла перед бедной лошадью, ушедшей по грудь в снег. Лидия стояла к ней спиной и лицом в поле. А там черными пятнами лежали звери. Они перебежками перебирались всё ближе и ближе к людям и лошади, они выжидали. Серёга тоже струханул не на шутку. Но отвязал вторую оглоблю и встал невдалеке. Хрупкая маленького роста Лидия, утонув почти по пояс в снег, выглядела совсем не угрожающе. Но она свистела и кричала, ругалась и стращала волков. Те выжидали. Сколько бы ещё продлилось это стояние и чем бы закончилось неизвестно. Одно ясно, если б не окрики и оглобля Лидии, волки всего скорей уже б подобрались к лошадке. Но со стороны деревни показался УАЗик, от звука машины волки заволновались и ретировались. – Ну, Лидуха, ну ты даёшь, дурёха! – потом страшился мужичок- возница, – Ну, порвали б лошадь, я б отбрехался, а если б тебя? Глупая! – Так ведь жалко лошадку-то, – спокойно отвечала Лидия Ивановна. ... Сейчас на месте старой школы – большая новая светлая с большими окнами. И вот в декабре пригласили туда и Сергея. – Я, вообще-то, знаменитость, герой России. И там доску в честь меня повесили, отряд юнармейский назвали. – Ух ты, ничего себе! – Ну вот, приехал я туда, а там учительницей моя одноклассница работает. Спрашиваю: а где Лидия Ивановна-то? Ну она и говорит, что на пенсию ушла уже. Она ведь ненамного нас старше была, лет на 13 всего. Детей у неё не было, не родились дети. Муж умер. Одноклассница говорит, теперь вот скучает она по школе, видно. Сдала в последнее время что-то. Она показала Сергею фото на телефоне – недавно они ходили поздравлять старую коллегу с Днём рождения. Лидия Ивановна стоит во дворе, как показалось Сергею, в прежнем своём пальто. Хоть этого и не могло быть. Уехал он тогда с грустными мыслями. И всё думал и думал .... В честь кого и надо открывать памятные доски в школе, так это в честь таких вот учителей, какой была и остаётся его первая любимая Лидия Ивановна. А недавно поехали покупать жене шубу. И вдруг Сергей понял – если он сейчас этого не сделает, никогда себе не простит. Он позвонил однокласснице, попросил прикинуть размер, и выходили они из магазина уже с двумя шубами. Жена видела, как загорелись глаза Сергея, как важен для него этот шаг в прошлое. Не препятствовала, поддержала. Запорошенный лес, как будто по большому вертящемуся сказочному кругу мелькал за окном. Казалось, они выехали из реальности и оказались в необычайно философском месте, где нет ни времени, ни пространства. Они как будто висели в снежном потоке над темной полосой трассы с летящим навстречу снегом. Андрей очнулся только тогда, когда Сергей начал тормозить у остановки в Малашевке. – А тебя где высадить, брат? – Вон там, если можно, через пару проездов. Выходя Андрей спросил об оплате, Сергей махнул рукой. – Спасибо Вам! И не только за дорогу, за рассказ Ваш спасибо. Я теперь о вас только и буду думать и о вашей Лидии Ивановне. Я ведь на журналистском учусь. Вы прям идею для дипломного рассказа мне подарили ... Есть над чем подумать... Они тепло попрощались. Сергею осталось полчаса езды. Его учительница не услышала от него слов благодарности в детстве, не слышала их и потом, жизнь закрутила и унесла. И теперь он не стал мастером красивых слов, но она должна почувствовать его благодарность и любовь, просто хотя бы вот так, без слов, просто через тепло натурального меха. Как и он почувствовал тогда через пуховую шаль, через тепло её дыханья на свои раскрасневшиеся руки. Сергей прибавил газу. Хотелось приехать быстрее. И будет февраль. Будут вьюги скулить у порога. И окна зажгутся. И свет будет — тёплая медь. Наверно, зима для того и придумана Богом — Чтоб людям почаще хотелось друг друга согреть. Вихарева. Ю.
    7 комментариев
    91 класс
  • Класс
  • Класс
  • Класс
  • Класс
  • Класс
  • Класс
Фото
Фото
  • Класс
  • Класс
Показать ещё