История любви ( опусы и рассказы

🕯 Вячеслав Григорьевич ДОБРЫНИН (25.01.1946-1.10.2024) В Москве 1 октября 2024 года скончался композитор и певец, народный артист РФ Вячеслав Добрынин, автор множества популярных песен, которого по праву называли "Доктор Шлягер". Ему было 78 лет. Вячеслав Григорьевич Антонов (это его настоящая фамилия) родился в 1946 году в Москве. После окончания школы поступил в МГУ, который окончил в 1970 году по специальности «история искусства, искусствоведение». Учился в аспирантуре. Добрынин писал музыку для ВИА "Весёлые ребята", "Самоцветы", "Здравствуй, песня", "Лейся, песня", "Надежда", "Добры молодцы", "Ариэль", "Красные маки", "Пламя". Его песни были в репертуаре Михаила Боярского, Льва Лещенко, Аллы Пугачевой, Валентины Легкоступовой, Ольги Зарубиной, Маши Распутиной и других исполнителей. В 1986 году Добрынин начал карьеру певца, выпустив несколько успешных сольных пластинок. Всего композитором было написано около тысячи песен. Вечная память!!!

Анне Вески (68 лет) – легендарная советская и эстонская певица, заслуженная артистка Эстонской ССР (1984). Прославилась благодаря исполнению таких хитов, как «Синий иней» и «Листья желтые». В СССР ее знали и любили все – Анне стала частой участницей самых популярных эстрадных телепрограмм, таких как «Голубой огонек» и «Песня года». Ее популярность в 80-е годы можно было сравнить с успехом Аллы Пугачевой и Софии Ротару. После распада СССР отношения РФ с прибалтийскими странами стали напряженными, и в 90-е годы Вески на некоторое время потеряла своих фанатов и была вынуждена забыть о выступлениях на территории бывшего Союза. В это время певица выступала только у себя на родине, но в 2002 году снова вернулась на российскую сцену. В период с 1977 по 1981 Анне состояла в браке с Яаком Вески – автором ее многочисленных шлягеров. Сохранить отношения им не удалось, от первого мужа у Анне появилась дочь Керли. Она выросла и стала дипломатом. Анне и Яак Вески Вторым супругом известной певицы в 2008 году стал Бенно Бельчиков – ее менеджер по гастролям.Сейчас Анна много времени проводит с двумя своими внуками: Фредериком (2009 г.р.) и Домиником (2012 г.р.). Лето певица старается проводить в частном доме на окраине Таллина, неподалеку от национального заповедника.🌸 Оцените стиль певицы)😊 Просьба, оставлять комментарии корректные.

Иваныч терпеть не мог деревенских баб...... Вечно толпятся возле сельского магазина, как будто ни у кого ни огородов, ни других дел нет. Когда ему предложили стать егерем и в лесной избушке поселиться, то он рад был, очень рад. А что ему.. Один ведь. Это и не давало бабам покоя. *** А когда-то все было по-другому. Еще не был он Иванычем, а был Серегой. Наташку свою любил страшно, на руках носил. Но решил, что только после армии будет говорить с ней о свадьбе. Наташа провожала его, ждала, письма писала. Домой после дембеля летел, как на крыльях — сразу же заявление подали, свадьбу сыграли. У Сергея нрав крутой был. Все это знали, и лишнего при нем никогда не говорили. А вот Наташка не боялась его нисколько, наверное, это и подкупило Сергея. Когда родила жена ему сына в семь месяцев, то были всякие мысли у него, но он гнал их прочь — не могла Наташка, никак не могла ему изменить. Однако добрые люди рассказали-подсказали, как ждала его любимая. И он поверил — ведь лучший друг глаза ему открыл, а лучший друг врать не будет. Сидели они тогда в гараже. Жену с сыном выписали — уже неделю как дома. Сергей фундамент под новую баньку положил сегодня, вот и решил с устатку выпить, а тут и Коля заявился. А жена почему-то его на дух не переносила. Сергей знал об этом, поэтому захватил со стола бутылку, да подались оба в гараж. Места там много, вот и расположились. Выпили по одной, по другой, тут Колька и говорит. — Ну, и как тебе в роли отца? — А не понял пока. Маленький он такой, ничего еще не понимает. — Ну, да, маленькие они все хорошие, хоть свои, хоть чужие… Сергей вроде как и не заметил намека, еще по одной налил. Коля выпил, посмотрел на друга. — И что, на свою фамилию записывать будешь? Сергей поднял на друга тяжелый взгляд. — Ты, Николай, не юли. Есть что сказать — говори, а так просто если воздух сотрясать будешь, я ведь и двинуть могу. Коля отодвинулся на всякий случай. — А чего говорить… И так все знают, только ты один и не в курсе. Гуляла твоя Наташка. — С кем гуляла? Глаза Сергея наливались кровью. Коля встал, на всякий случай к двери отошел. — А я свечку не держал. И сам не видел, а все в деревне говорят, что гуляла. И видели ее не раз, как домой под утро возвращалась. А ты, если дурак, то расти чужого! Коля выскочил за дверь и пропал в ночи. А Сергей налил себе еще. Они с Натальей въехали сюда, в дом Сергея, сразу после свадьбы. Родители его умерли еще до того, как он в армию ушел, дом ему остался. А Наташка вообще сироткой была, у тетки жила, в соседнем селе, сколько себя помнила. Сделали они тут ремонт, красоту навели, Наташка цветов насажала. Сергей думал, что теперь все хорошо у них будет… дочку чуть погодя родят… А вышло вон как. Он пил до утра. А когда рассвело, услышал, как бабы коров гонят, встал. Открыл сундук в углу гаража, ружье достал. Проверил — заряжено ли, пошел в дом, покачиваясь. А как раз Никитична проходила, самая большая болтушка и сплетница — и уже через пять минут у дома начал народ собираться. Сергей вошел, Наташа еще спала. Он ткнул ее ружьем. — Вставай. Она глаза открыла, на него посмотрела, встала спокойно, прикрыла собой люльку сына. — Сергей… Ложись спать, на ногах не держишься. Но он знал, что нельзя дать себя заговорить. — Одевайся быстро и выродка своего собирай. — Выродка? Это ты так сына называешь? — Он мне не сын! Спасибо, люди глаза открыли. Наташа посмотрела ему в глаза. Видит, говорит серьезно. — Это Колька твой, что ли, люди? Ну, тогда все понятно… Но Сергей не дал ей договорить. — Я сказал быстро, а то голая пойдешь. Наташа быстро закутала сына, взяла в сумку соски, пеленки, подняла ребенка на руки. — Выходи. Она пошла к выходу. Открыла дверь, а за калиткой толпа, хотела было шагнуть обратно, но сзади в спину ствол ружья уперся. Она вскинула голову и пошла. Вышла за калитку, Сергей следом. Пошла по дорожке к концу деревни, люди следом. Кто-то из толпы сказал: — Сергей, одумайся, что творишь! А он развернулся и выстрелил под ноги людям. Толпа шарахнулась, ребенок на руках у Наташи заплакал. Она прибавила шагу. Когда дошла вся процессия до края деревни, Сергей сказал: — Чтобы никогда тебя тут не видел. Появишься — убью. И пошел, покачиваясь к дому. Вошел, упал поперек дивана и сразу уснул. *** Пил Сергей очень редко, поэтому встать наутро у него никак не получалось. — Наташ, дай водички… В ответ тишина. Он с трудом разлепил глаза — никого. Потом увидел ружье и все вспомнил. А потом… Неделя прошла, тоскливо ему стало. Ни есть, ни пить не может…для группы опусы и рассказы Перебирал что-то на полке и наткнулся на какую-то книжечку. А, это карта сына, Наташкиного сына. Хотел уже выбросить, но открыл. И там, на первой же странице — «ребенок недоношенный, родился на сроке…» То есть как недоношенный? Колька же говорил, что нагулянный... Сергей бросился вон из дома. Люди с удивлением смотрели, как он бегом через деревню бежал. Опять, что ли, напился? А он подбежал к дому, где Николай жил, смотрит, во дворе мать его. — Колька где? — выдохнул. — Дома твой Колька! Вторую неделю не просыхает, а ты чего? Но Сергей уже не слушал, рванул дверь на себя. Колька сидит за столом, перед ним бутылка. Поднял тяжелый взгляд на Сергея, усмехнулся. Тот сжал кулаки. — Коль, ну-ка расскажи мне еще раз, с кем моя Наташка гуляла? В дом вошла мать. Колька молчал. — Ответь мне! С кем гуляла, от кого нагуляла? Тут вмешалась мать Коли. — Ни с кем она не гуляла! — и повернулась к сыну. — Что ты молчишь, ирод! Расскажи, как ты за невестой друга ухлестывал! Расскажи, как она тебя кочергой отходила! А ты наговорил на девку напраслину! Где она теперь с ребенком мучается? Сергей почувствовал, как земля из-под ног уходит. А Колька закричал тонким голоском: — Я всегда Наташку любил, я бы ее счастливой сделал! А она только на тебя, зверя, смотрела! Ты не заслуживал ее! Сергей уже не слышал последних слов. Он бежал, бежал в соседнее село, туда, где жила тетка Натальи. Он на колени упадет, он будет вымаливать прощенья, никогда больше стопки не выпьет, ружье выбросит. Но Натальи там не было. Тетка зло на него посмотрела и сказала: — Уехала она, вроде в город, а может и дальше куда… Мне не сказала, только и услышала я — прощай, больше, наверное, не свидимся. Голос тетки сорвался, и она захлопнула дверь перед его носом. *** Сергей искал, всех на ноги поднял, сам в город много раз ездил, но никаких следов. А в деревне на него смотрели, как на прокаженного — вот и ухватился он за возможность переехать в лес. Но за продуктами все равно надо приходить, куда деваться. Когда он в магазин входил, тишина наступала. Все ждали, пока он выйдет, чтоб потом шумно вспоминать то, что было двадцать лет назад. Сегодня в магазин ему пришлось идти внеурочно — завтра из города помощника прислать должны, припасов надо бы побольше. Помощник только после училища, на летнюю практику. Но ему бы хоть на лето: зимой-то работы мало. Молодой, конечно, но это неважно, лишь бы ходил быстро — не успевает Иваныч один все обойти. А браконьеров много развелось. Следующим утром к его дому подкатил козелок. Из него вышел Григорий Степанович, потянулся. — Ох, хорошо у тебя тут, Иваныч… — Ты мне зубы не заговаривай. Где помощь обещанная? — Так он вышел в начале леса, сказал, что дальше пешком, осмотреться хочет, прогуляться. — Не заплутал бы… — Да не. Этот дойдет, настырный. Всю дорогу меня вопросами мучил. Ну, корми, что ли… Иваныч накрыл на улице стол. Только собрались садиться, как показался молодой человек. Иванычу он сразу понравился — высокий, здоровый, взгляд серьезный. Представился — Андрей. Поздоровался, руки помыл, как будто всегда здесь жил. От обеда не отказался, поел с аппетитом, разговорились. Заметил он многое, пока по лесу шел. Иваныч слушал его и хмыкал. Было видно, что лес парень любит. А это самое главное. Начальник уехал, и остались они вдвоем. Андрей совершенно не мешал Сергею ни в доме, ни на улице. Наоборот, вроде как даже веселее стало, хоть и разговаривали только по делу. Уже спустя месяц Иваныч, кроме как «сынок», Андрея никак не называл. Сдружились, все обходы вместе. Знал Иваныч уже, что у Андрея девушка есть, и мать тоже. Что живут они за 500 километров отсюда. Иваныч тоже многое рассказал о себе, но про личную историю свою помалкивал. *** А потом случилось несчастье. На обходе они были и наткнулись на браконьеров. Андрей сразу потребовал оружие сдать, на что мужики, похоже пьяные, ответили хохотом. Тогда Андрей ружье с плеча снял. Иваныч тоже. От браконьеров мужик отделился, подошел к ним ближе. — Вы свои стволы опустите, у нас их больше, вас и не найдет тут никто. — А ты нас не пугай, мы пуганые! Найдут вас да посадят. Андрей шагнул вперед. — Ружья на землю, вам же лучше будет, не такая тяжелая статья… Один из браконьеров вскинул ружье, Иваныч заметил и прыгнул вперед, прикрывая Андрея. Раздался выстрел, и Сергей упал. Старший заорал: — Придурок! Ты чего натворил? Но мужик и сам не понял, что случилось, — таращился на него испуганно. Думал попугать, а вон что получилось. Андрей склонился над Сергеем. Он пытался перевязать, помочь, потом поднял голову и закричал: — Что стоите? Где ваша машина? Понесли, в больницу нужно скорее. Все забегали, расстелили куртки, палки, осторожно переложили Сергея и понесли. Всю дорогу он не отпускал руку Андрея, а в машине, когда они уже неслись по трассе в сторону города, попросил его нагнуться. — Рассказать тебе хочу, чтобы если помру, душе легче было. В глазах Андрея стояли слезы. Он нагнулся и стал слушать Иваныча, а тот рассказывал почти шепотом. Про Наташу, про сына, про себя. — Никогда не переставал любить ее, и сына люблю, только сказать им не могу. Прощения попросить не могу, понимаешь... Обещай мне, что ты попробуешь найти их, что передашь мои слова. Обещай... По щеке Андрея скатилась слеза. — Обещаю… Но Иваныч уже не слышал — потерял сознание. Андрей повернулся к водителю: — Гони! Что ты ползешь, как черепаха? *** Сергей Иванович с трудом открыл глаза. Наташа, перед ним стояла Наташа. Ясно, умер, и попал на тот свет, иначе откуда Наташа. Он снова закрыл глаза. Значит, Наташа тоже умерла? Эх, жаль… А все он виноват… Но кто-то вдруг начал его трясти. — Просыпаемся, просыпаемся! Сергей снова открыл глаза. Мужчина в белом халате. Значит, он жив? Просто сон видел… Доктор спросил: — Как вы себя чувствуете? — Нормально. — Ну, вот и хорошо. Все как надо идет. Отдыхайте. И пошел к выходу из палаты. Сергей попытался повернуть голову… получилось. Наташа. Опять Наташа… Немного другая, чем он помнил, но она. И тут он понял, что это не сон! Он рванулся с кровати, хотел встать, схватить ее, чтоб не пропала, чтоб объяснить, чтобы прощения попросить, но боль прорезала все тело. Он застонал. Наташа взяла его за руку. — Лежи спокойно, я не убегу. — Наташа… — Здравствуй, Сергей. — Наташа, откуда ты? Мне так много нужно тебе сказать. Я так виноват, я столько натворил. Я искал тебя, Наташа, я вас искал. — Я знаю. Наташа серьезно смотрела на него. — Знаешь? Откуда? — Сын рассказал. Все рассказал, и про друга твоего, и про то, какой ты хороший… — Сын? Не понимаю. Наташа куда-то повернулась. — Андрей! К кровати Сергея подошел Андрей. — Привет, Иваныч… отец. Сергей сразу все понял. Он ничего не сказал. Он просто заплакал. Здоровый мужик, чуть больше сорока лет, которого боялись не только браконьеры, но даже медведи в лесу, лежал и плакал. Андрей вскоре ушел — дела-то не ждут, — а Наташа осталась. Всю ночь она просидела у его постели, а Сергей держал ее за руку. Они разговаривали. Им так много нужно было сказать друг другу, что ночи было мало. *** А через месяц Иваныч, прихрамывая, опять шел в магазин за продуктами. В одной руке у него была трость, а второй рукой он бережно придерживал Наташу. Им не нужно было жениться: ведь развода-то не было! Автор: Ирина Мер

Врач наклонилась, и осмотрев тело, стала составлять акт о смерти. По комнате, туда - сюда, расхаживал полицейский и всё просил побыстрее закончить эту писанину. В соседней комнате кто-то тихо плакал. На спинке стула висело старое драповое пальто и лежали аккуратно сложенные брюки. Участковый осмотрел вещи и увидел в углу за столом маленькую собачку. Она вся дрожала и прижималась к стене. - А это его собака? - крикнул он в соседнюю комнату. Оттуда вышла женщина, она была соседкой, и сказала, что да. - Это Лиза. Она была любимицей Олега Николаевича. Он купил её на рынке несколько лет назад после смерти своей супруги Ани и с тех пор они не расставались ни на секунду. Бедная, что теперь с ней будет? Зашли пару человек, погрузили тело на носилки и стали спускаться по лестнице. Собака заскулила, и преодолев свой страх, побежала следом. Спустившись до парадной она присела и всё также дрожа смотрела как куда-то увозят её хозяина. Машина скрылась за углом. Она хотела бежать следом, но оглянувшись побежала до квартиры. Двери ещё были открыты и она также села в угол и подняв лапу заскулила. - А с собакой нужно что-то решить. - сказал участковый и посмотрел на соседку. - О,да-да! Хорошо! - ответила та. - Я тогда оставлю ключи вам. Он закрыл дверь и отдав ключи поспешил покинуть подъезд.

Меня зовут Ваня. Мне 7 лет. Я очень люблю свою маму Катю и папу Вадима. А если честно, я их люблю и боюсь. Они меня всегда бьют, но я не понимаю почему, в чем я виноват. Утром я проснулся и пошел в школу. Учился я хорошо, учительница меня любила, а я любил весь класс... Знаете, у меня нет друзей. На переменках я сижу в классе и играю карандашиками. Со мной никто не хочет дружить. Я всегда пытался подойти к кому-нибудь и подружиться, но они толкали меня и кричали : " Пошел вон, уродец! " А знаете, почему уродец? У меня на лице был большой шрам от удара папы, и я всегда ходил в одной и той же одежде. В синих растрепанных джинсах, легкой красной маечке и поношенных ботиночках. Но я не сильно горевал, потому что я любил их всех. В этот день после школы я пошел в раздевалку, взял свою старенькую осеннюю курточку и пошел на улицу. Зима ... Метель. Я дрожал от холода и еле ходил. Тут сзади кто-то кинулся на меня и засунул головой в сугроб. Я слышал как они говорили :" Урод ты! никому ты не нужен, ты бомж!" Потом начали бить меня по ногам, по рукам, по спине.. Вскоре они ушли. Я плакал...не потому что было холодно, а потому что тем, с кем я так хотел дружить, было противно даже смотреть в мою сторону. Потом я пришел домой и мама накинулась на меня с кулаками, она начала таскать меня за волосы и кричать:" где ты был?! Что за вид? Идиот ненормальный! Не будет тебе обеда, вали к себе в комнату!" Я молча пошел к себе и сидел. Я привык когда меня бьют...когда не обнимают и не говорят хорошие слова. Я так и заснул...в мокрой одежде и голодный. Потом я начал плохо учиться, ничего не понимал...Папа бил за это очень сильно, один раз так ударил по рукам, что мой пальчик онемел и не двигался...С тех пор он так и остался каменным. Из-за этого меня в школе еще больше дразнили. Проходили дни, и вот однажды у меня заболело сердечко. Мама и папа ничего не делали, все как обычно. По ночам знаете, чего я хотел? Я очень очень хотел, чтобы мое сердечко не болело...Потому что я не хотел огорчать этим маму и папу...Я их очень любил, честно, очень. На следующий день в школе нам задали на уроке нарисовать рисунок :" Моя мечта " Все рисовали машины, ракеты и куклы, а я нет. Потому что я не хотел это...я хотел хороших маму и папу... И я нарисовал семью. Мама, папа и их сын, радостно играющий в настольную игру. Я рисовал и тихонько плакал...Ведь это моя мечта... Когда настала моя очередь показывать классу рисунок, все надо мной смеялись. Я пошел к доске и сказал :" Моя мечта- это семья". Один мальчик по имени Сережка сказал сквозь смех:"И это твоя мечта?" А я не мог ничего сказать и лишь проговорил сквозь слезы тихо :" Пожалуйста, не смейтесь надо мной...это моя мечта...меня бьют и не любят...я вас прошу, не надо издеваться...я хочу чтобы и меня, как и вас, мамочка обнимала и целовала...я каждый раз после школы стою в сторонке и смотрю как вас забирают родители и радостно идут домой. А я никому не нужен, я знаю... (я плакал еще сильнее)... У меня нет пальчика, и я хромой и страшный. Но я не виноват, честно причестно. Я очень люблю своих родителей и не хочу их ничем огорчать...пожалуйста хотя бы вы не издевайтесь надо мной, не бейте. Учительница еле сдерживала слёзы, и некоторые меня поняли...но все равно издевались. В один день я получил двойку по русскому языку в школе. Я боялся идти домой...маму бы огорчил. Но в другое место мне некуда идти и поплелся домой. Мама узнала про двойку и началось все сначала... Она схватила меня за больной пальчик и откинула на пол...Я ударился ножкой об табурет . Потом ударила два раза по голове, и я ничего не мог поделать... После битья я лежал на полу , на боку и не мог встать. Пальчика не чувствовал и ножку тоже. Мама ушла куда-то и оставила меня...я достал из кармашка печенюшку и начал грызть тихо тихо...я боялся. Она подошла и сказала :" Столько растили тебя дрянь, а ты ничего и делать не можешь, вот пусть отец придет, и он тебе задаст! Не жалко аж!!" Я успел только сказать :" мамочка, не надо, я исправлюсь" и пришел папа. Узнав о двойке, он схватил меня за руку и начал трясти...потом ударил по лицу и ногам...я упал и больше ничего не помнил. Проснулся в больнице, и увидел, что у меня больше нет этого каменного пальчика...я смотрел в окно и грустил, тихонько плакал...наступал Новый Год и все торопились кто куда... Как дети со своими родителями играют в догонялки...как мама обнимает своего сыночка и целует. А знаете почему я плакал? потому что я не знал, что такое улыбка мамы и ее поцелуй...я не знал, что такое обнять маму...папу. Меня только били...а я любил. Учительница моя в школе давала мне чай попить, играла со мной немножко...она мой друг. Прошло полгода. Я учился получше, но мама и папа не любили меня...однажды я пролил случайно чай, и меня снова побили... Иногда моё сердечко болело, и я говорил маме :" мама-мама, сердечко болит " Она не обращала внимания... Я снова был в больнице, но родители не приходили ко мне... Мне говорили, что они придут, но нет... А я ждал и ждал... Но они отказались от меня... От уродца. А я их так любил... Любил их всех. Мальчик Ваня умер через два дня от порока сердца...Когда его нашли мертвым, он держал в руках свой рисунок и записку, которую не дописал... Содержание было таково :" Мамочка и Папочка. Простите, что я такой...что некрасивый, глупый и хромой. Простите, что вы не любили меня...простите. Я не хотел огорчать вас, я хотел только одного .... Обнять тебя, мама...поцеловать и сказать, что люблю тебя... Папа...я хотел играть с тобой в гонки и стрелялки...ходить гулять или на рыбалку... Я знаю, что виноват. Я вас очень лю....." Но на последнем слове сердце мальчика остановилось.

Жёнка . Таня была честной женщиной, верной женой, прекрасной матерью. Замуж за Мишу вышла в двадцать лет. У Миши жена тогда умерла, сынишка двухлетний на руках остался, как одному мальчишку воспитывать? Мать его подсказала, что б не тянул, с ребёнком, когда он подрастёт, трудно сойтись с женщиной будет, а маленький быстро потянется. Вон, Танька, чем не жёнка, и мамой хорошей будет. Таня поваром в школьной столовой работала. Она рано без родителей осталась, в детский дом попала, в общем, хорошей жизни не видела. Через три месяца после смерти жены, пошёл Миша к Тане, предложил ей замуж за него выйти. У него дом свой, скотина, работа, такие мужчины "на дороге не валяются". На работе Тане посоветовали даже не думать, переезжать к Мише, на детдомовскую ведь тоже не каждый взглянет. Расписались Таня и Миша, праздник не стали устраивать, не положено, ведь жену недавно похоронил. Стёпка к Тане с первого дня привязался, Миша стал учить, чтобы мамой называл. Таня порядок в доме навела, за коровами ухаживать сразу же начала, их у Миши три было, для овец стала "отходы" из столовой приносить. Миша не по любви женился, а по нужде, к жене, как к домработнице относился, слова ласкового не скажет, жёнкой называл, не поблагодарит никогда ни за еду вкусную, ни за работу, выполненную по хозяйству, ни за сынишку, который всегда чисто одет, умыт, заботой окружён. Да Таня и не обижалась на мужа, она радовалась, что семья теперь есть, а через три года дочку родила. Мать Миши рядом жила, очень уважала Таню, благодарила, что Степку любит, как родного. Свекровь каждый день к Тане приходила, помогала во всем. Ведь Миша до позднего вечера на работе, а последнее время выпивать стал, раньше ведь капли в рот не брал. Таня злилась, ругала, что пример плохой детям подаёт. Денег в семье хватало, молоко, мясо продавали, Таня детям одежду часто покупала, игрушками баловала, деньгами Таня распоряжалась, муж и зарплату почти всю отдавал, так и накопления уже хорошие появились. День за днём, год за годом-дети уже в школу пошли. Таня работать снова начала, убедила мужа, что одной коровы и двух овец оставить нужно, ни к чему им большое хозяйство, послушался Миша, "уменьшили". Миша однажды ночевать не пришёл домой, Таня места себе не находила, искать побежала. Нашла, муж спал у почтальонши. Та вышла довольная, сказала, что давно у них любовь с Мишей, только он из-за жалости семью бросать не хочет. Таня сначала умереть хотела, потом поняла, что детям нужна. Миша домой пришёл, как ни в чем не бывало. Таня сказала, что б уходил, ей не нужен муж, который у другой ночует. Миша сказал: - Ты же сама знаешь, что с тобой я так, ради Стёпки, сошёлся, ведь ни дня радостного у меня не было, а теперь снова ожил, с Томой мне хорошо, люблю её. Миша Степке предложил к тёте Томе жить переехать, мальчик уши закрыл руками, не хотел даже слушать отца, сказал, что только с мамой жить будет. Таня никому не показывала, что страдает, она на всё готова ради мужа была, а он предателем оказался. По деревне с улыбкой ходила, себе стала одежду подороже покупать, и мужчины на неё заглядывались. Она с Ваней-трактористом домой после работы за ручку шла. А сама сказала, что б не надеялся, никто ей не нужен. Вечером муженёк прибежал, стал ругаться, что все в деревне говорят о том, что Таня быстро замену ему нашла, что он не позволит, чтобы его дети с чужим мужиком жить стали. А Таня и рада, сказала, что на развод пора подавать, что, детей может к Томе забрать, а ей муж нужен, что пропадать. Миша чуть не ударил Таню, по двери кулаком от злости дал, ушёл и неделю не появлялся. Миша Тому просил, что б детей разрешила взять, но та только посмеялась, дети мать не бросят, а у неё свой сын приезжает, зачем чужие. На выходные взрослый сын Томы приехал, выпили они, а Игорь, как выпьет, так сам не знает, что творить начинает, стал он Мишу бить, Тома сына оттаскивала, он и маму так толкнул, что та спиной об печку ударилась, еле встала. Игорь ночью их выгнал, закрылся в доме и спать лёг. Миша Тому к матери своей привёл, ночевать попросились. Утром Тома одна домой пошла, сына выгнала. Тома на двенадцать лет старше Миши, муж её бросил, когда Игорь школу окончил, Игоря к себе взял, чтобы парень в общежитии ничему дурному не научился, только и сам примером для подражания не был, Тому постоянно бил, теперь новой жене доставалось. Тома и рада была, что муж уехал подальше, думала, что с Мишей поживёт счастливо. Вот только Миша еле ходил, нажился он с Томой, радовался, что жив остался. Стал с мамой своей жить, стыдно было к жёнке идти, просить, чтобы приняла блудного мужа, простила. Дети к бабушке приходили, Миша стал с ними столько времени проводить, сколько никогда раньше не проводил. С сыном на рыбалку, с дочкой по магазинам ездить стал, покупал ей подарки, и о Тане не забывал, то цветы ей дети от папы принесут, то украшения. Таня тоже не торопила события, хотя мужа больше жизни любила, ни о ком другом и думать не могла. Радовалась, что подарки от мужа получает, раньше не баловал её Миша. Проснулся утром Миша, стал на работу собираться, а мать всё не встаёт, хотя раньше всегда рано просыпалась, завтрак сыну готовила. Решил спросить, хорошо ли себя чувствует старушка, коснулся её руки, а она холодная и застывшая. Испугался Миша, к жене побежал, страшную новость сообщил. Таня любимую свекровь в последний путь проводила, очень плакала, ведь она для неё родной мамой стала, никогда не ссорились. Миша не пил, еле сдерживая себя, очень забыться хотелось, но жене поддержка нужна. - Танюш, ты прости меня, если можешь, теперь никого роднее тебя и детей нет у меня, я только сейчас понял, что ни с кем не был так счастлив, как с тобой! Таня только и ждала этого, правда ответила с равнодушием: -Ладно, пойдём. Таня теперь заботой окружена, муж во всём помогает. По выходным в город ездят, в кафе, в кино, на концерты ходят. Больше Миша не называет супругу жёнкой, теперь она для него любимая жена. Блог "Жизнь в Березовке“

СЫРОЙ РЕБЁНОК. ТАТЬЯНА ТОЛЬКО И УСПЕЛА УВИДЕТЬ, КАК БАБКА КЛАДЁТ МЛАДЕНЦА В ПЕЧЬ... Дорогу замело. Выезжала Таня из дома посуху, колёса старенькой иномарки резво упиралась в усыпанную жухлой травой дорогу. Через несколько минут пошёл снег. Липкий, противный. Таня даже подумала вернуться домой, но посмотрела на сумку, лежащую на заднем сидении, и больше уже не думала о возвращении. Два раза она уже переносила третий скрининг. Медсестра из женской консультации звонила каждый день и уже требовала приехать, грозилась не выдать документы для роддома. Таня с мужем купили дом в глухой деревушке осознано. Им хотелось иметь место, где можно отдохнуть от городской суеты, от дачников, которые днями и ночами что-то праздновали под громкие звуки из колонок и жарили шашлыки. В "Синюжном" было тихо. В основном зимовали старики, те, что были моложе, использовали участки своих родителей под посадки. До города всего три часа езды. И то из-за плохой дороги. Рядом только болотистая местность, нет ни озера, ни реки, вот и не интересна была эта деревенька. А Камушкиным понравилась. Игорь с удовольствием работал с деревом, чинил старый дом, а Таня выращивала в огороде всё, что душе угодно и отдыхала. А этим летом отдыхать было вдвойне приятнее. Камушкины ждали ребёнка. Приезжали на дачу каждые выходные, а когда Таня ушла в декрет, то осталась жить за городом до самых холодов. Весь сентябрь было жарко, душно, в город не тянуло. Да и октябрь радовал тёплой погодой, настоящее "Бабье лето". Игорь улетел в командировку, договорившись на работе заранее, что к моменту родов будет с женой. Когда в последний раз муж звонил жене, она не сказала, что осталась на даче ещё на неделю, хотя должна была давно уехать в город. Воздух успокаивал, убаюкивал. Таня часто сидела в кресле на веранде с закрытыми глазами и дышала-дышала. Тёплый, пропитанный дымом и медовыми травами, воздух убаюкивал. Из этого уютного гнёздышка не хотелось уезжать в слякотный город. Время здесь как будто остановилось. Снег шёл так сильно, что вскоре превратился в белую ватную стену. Всё вокруг стало совершенно белым. Похолодало. Дальше от деревни снег, видимо, уже лежал, и теперь до трассы Тане пришлось ехать больше часа. В один момент она резко затормозила и огляделась. Ей неожиданно стало страшно. А снег всё шёл и шёл, тёмное низкое небо давило. Она съехала с дороги! Свернула не туда! Потерялась... Таня вышла из машины, и пошла обратно, чтобы проверить свои догадки. Свежий снег лежал пушистым ровным слоем. Одинаковые деревья повсюду и незнакомая местность. Ветер подул неожиданно, холодный, колкий. Таня быстро вернулась в машину, принялась дуть на замёрзшие пальцы, а потом стала разворачиваться, чтобы ехать обратно. Колёса всё глубже вязли в бело-чёрной каше, обматываясь комьями. Когда стало ясно, что машина застряла, Таня вышла и принялась подкладывать под колёса всё, что попадалось под руку: ветки, старую сумку, коробки. Но автомобиль не двигался с места. Таня уже устала, стал ныть низ живота. "Телефон", опомнилась она и полезла в сумку. Связи не было. Таня начала часто и глубоко дышать, чтобы успокоиться. Она взяла одну лёгкую сумку, переложила в неё документы, и пошла искать дорогу обратно в деревню. Сапоги вязли в снежно-земляной каше и вытаскивать их с каждым разом, чтобы переступить, становилось тяжелее. В воздухе пахло теперь совершенно иначе, — замороженной травой и тиной. Когда Татьяна поднялась на пригорок, радостно выдохнула. Вышла на дорогу. Места показались ей слишком знакомыми, да и идти стало легче. Пусть ещё долго, но уже не так безнадёжно. Она постояла ещё несколько минут, чтобы отдохнуть и снова пошла. Снег к тому времени почти перестал идти. Под ногами хлюпало, земля не готова была надевать зимнюю шубу. С каждым следующим шагом сил у Татьяны становилось всё меньше. Почему-то хотелось спать, хотя Татьяна последний месяц только этим и занималась, что отсыпалась. Становилось то холодно, то жарко. Хотелось снять с себя эти две кофты, которые пришлось надеть под куртку, но Таню останавливал колючий ветер. Невысокая, в этой куртке и завязанном, как в детстве, вокруг талии шарфом, она напоминала идущий на ножках колобок. Ещё чуть-чуть.. ещё немного... На следующем пригорке у дерева, она остановилась на минут десять. Сил идти дальше совершенно не было. Деревня уже виднелась внизу, там, за пролеском, вон уже и первый дом. Даже дымок из трубы был виден. Татьяне тут же захотелось закричать, позвать на помощь, но вышло тихо, хрипло, сухое горло не могло выдавить ничего стоящего. Она опёрлась спиной о дерево, побоялась сесть на сырую землю, и закрыла глаза, чтобы отдышаться и набраться сил. По ногам что-то потекло, тёплое, водянистое... Где-то внизу, во дворе крайнего дома, истошно лаяла собака. — Нюра, а Нюра. Что там, на пригорке, глянь? — дед Ваня щурился, свежий снег слепил глаза. — А что там? Белки снуют, вот Шарик и рвётся, не ходил с псом на охоту, теперь терпи. — Тише, тише, — гладил пожилой мужчина своего пса, но он, словно, не замечал хозяина и рвался с цепи. — Розовое что-то. Отродясь у нас розовых белок не было. Нюра. Посмотри... — Человек не человек, непонятно. Может, кто пакет оставил. — Ты хоть раз видела, чтобы Шарик на пакет лаял? Во-о-т. Сходим с ним, проверим. — Куда тебя понесло?... Ой, ну что за мужик!.. Ваня!.. Но дедушка отвязал пса, переобулся в кирзовые сапоги, и, открыв калитку, направился в сторону пригорка. Шарик, казалось, летел по кромке снега, его лапы почти не касались этой каши, по которой невозможно было идти без усилий. Дед Иван уже стал подумывать, что идея сходить, посмотреть совсем была глупой. Но пёс уже весело махал хвостом наверху, у дерева, и, нервно переступая, звал хозяина. — Иду, иду, что ты там нашёл?!.. Краем глаза Таня увидела быстро приближающееся пятно, показалось волк, крупный, матёрый. Таня попыталась встать на ноги и посмотрела на дерево. Спастись можно было только на нём. Но с сокращающимся между ними расстоянием, испуг пропал. Собака. Фигуру человека, поднимающуюся к ней, Таня увидела потом и провалилась в забытьё... Очнулась уже в доме, когда знакомая ей бабушка легко шлёпала по щекам. — Давай, моя хорошая, приходи в себя. Таня открыла глаза, соседка, бабушка Нюра, с крайнего дома стола перед ней. Татьяна хотела улыбнуться, но закричала от боли. — А-а-а-а!.. — Ну вот и хорошо, началось. Дозвонился, Вань? — обратилась бабушка к деду, сидящему на кухне. — Да. Но сказали, что дорога плохая, долго будут ехать. — Что же ты милая в город не уехала с таким животом? — осуждающе посмотрела на неё старушка. — Я и поехала, застряла, машина у меня там... — Ничего с машиной не случится, деду оставишь ключи, найдёт. Сейчас главное - ребёнок. Какая неделя? — 35 - 36-ая... — У-у-у, девонька. Давай, снимай всё с себя. — У меня... — Вижу, что воды отошли, давай, скидывай всё. — Дед, воду поставил кипятиться? Хорошо.. — Приедет скорая помощь — отлично, нет, — не бойся, я на своём веку не одного малыша приняла и недоношенных выхаживала.. давай, дыши... Таня послушно полезла на высокую панцирную кровать. — Неудобно лёжа - ходи.., это в роддомах заставляют рожать на столе, так удобнее врачу, а тут - как захочешь. — У меня что-то совсем сил нет и голова кружится. — Тогда лежи. Таня то выныривала из усталости и дышала, то вновь закрывала глаза. Скорой помощи так и не было. — Давай, милая, ещё, помогай мне. Я знаю, что ты устала, ещё чуть-чуть, подбадривала роженицу бабушка. — Не кричит ребёнок, Ваня!.. Ваня, печь посмотри. Таня совсем холодная! Не кричит.. Не кряхтит.. Ай, беда, беда, — всё, что успела услышать новоиспечённая мать. Таня закрыла глаза, несколько раз глубоко вздохнула, чтобы набраться сил, и попросить показать ей ребёнка, открыла глаза и то, что она увидела, повергло её в шок!.. Баба Нюра подошла с младенцем к печи, дед Иван убрал заслонку и... бабушка положила малыша в печь. — Не-ет!.. - закричала Таня и попыталась встать с кровати, но ноги стали ватными и всю её трясло. — Таня, ложись сейчас же, укройся, мне на тебя ребёнка положить нужно! — умоляла бабушка. Таня легла и потянула на себя одеяло. — Дед, сделай ей чай с молоком. — Кряхтит, парень, — радовалась бабушка, доставая младенца из печи, а потом снова отправляла его туда. Как только Таня согрелась, баба Нюра принесла матери ребёнка. — Сыно-ок, — обнимала Таня младенца. — Мне говорили, будет девочка... Баб Нюра, зачем ты его в печь?.. Я чуть с ума не сошла... — А куда я его?.. За пазуху?.. Ты как ледышка..... Помнишь, в детстве сказки были про бабу Ягу, "Жихарка"? Так это не злобные бабы были, это, вроде, педиатры, так ещё моя бабка детей выхаживала. Раньше же как, если ребёнок недоношенный рождался или там с болячкой, ему иммунитет запускали запеканием. Говорили, что "сырой" ребёнок и допекали его. В тесто заворачивали и в печь, заговоры читали, вынимали и опять... Чего раньше только не было, кроме врачей, вот и выхаживали деток, как могли. Дышит хорошо твой сынок, дальше уже вы сами.. вон, смотри, скорая приехала. — Вот так и родишь, пока доедет, — ворчал дед. — Иди, встречай, не ворчи, — махнула на мужа рукой баба Нюра. Таню с младенцем увезли в роддом. Все закончилось хорошо. Ребёнка осмотрели и выписали, как только удостоверились, что с ним и матерью всё хорошо. Игорю пришлось срочно вернуться из командировки. Как только потеплело, Таня с сыном переехали в "Синюжное" на чистый воздух и витамины. Камушкины пришли всей семьёй к бабушке Нюре и деду Ване с подарками. Не забыли и о Шарике, благодаря которому удалось быстро обнаружить Таню. За столом вспоминали тот день, смеялись, пили чай. Сейчас всё то, что пережили они тогда, казалось не таким страшным. Тане и её сыну в тот день очень повезло. Так у маленького Саши появилась ещё одна бабушка и ещё один дедушка.

Две жены... – Неродящая баба — уже и не баба, а только полбабы. Так свекровь моя говорит, – Маша вздыхала и горько улыбалась. – А ты не слушай, – резко и неожиданно громко склонилась к ней полуглухая баба Шура, – Потому что Бог знает, шо делает. Знать – рано тебе родить ешшо, он-то наперёд всё видит. – Так ведь, баб Шур... как видит-то? Пять лет живём. Я так ребёночка хочу, – слезы потекли по Машинам щекам. Не так часто она об этом говорила вслух, все больше молчала, про себя в сердце хранила эту боль. А сейчас пришла в родную деревушку за десять километров навестить могилу матери, и вот присела с родной душой поговорить – со старой полуглухой соседкой. – Знамо дело... Знамо – горестно. Но не мы детей находим, а они нас. Терпи, девка. Лаяли оставшиеся в деревне собаки, чирикали воробьи. Привычных звуков деревни уж и не осталось. Деревня Заимка Ивановской области практически умерла. Склонилась покосившимися избами к реке, как будто отдавала ей свой последний поклон. Марья направилась домой, к мужу. В большое село – Ильинское. Нужно было выйти из Заимки засветло. Всю жизнь она боялась ночного леса и поля – детский испуг какой-то... Маша родом была отсюда. Шесть лет назад осталась совсем одна. Отец погиб уж после войны, и мать рано померла. Пошла она работать дояркой в местный колхоз. Тогда, когда познакомилась с будущим мужем, стоял июнь. Это было семнадцатое лето Марьи, и первое лето, когда работала она на ферме. Ходить на ферму было далековато, но она бегала туда с удовольствием, хоть и болели поначалу руки от трудоёмкой дойки. Однажды утром по дороге застал ее косой дождь. Небо заволокло, обложило тучами, хрипло зарокотало. Все кругом стало казаться косым, согнутым в одну сторону. Маша нырнула под стоящий с краю деревушки у леса навес. Села на настил, наматывала на руку распущенные черные косы, выжимая из них дождевую воду. И тут, сквозь косые струи дождя, она разглядела бегущего к ней черноволосого парня, в клетчатой, прилипшей к телу рубахе и закатанных выше колен штанах. Парень нырнул под навес, увидел ее и разулыбался: – Вот это подарочек! Я – Николай, а ты кто будешь? Марья испугалась, сердце заколотилось – кругом темень от косого дождя. Она промолчала, отодвинулась на край настила. – Тебя громом что ли оглушило? Или немая сроду? – шутил он. – Не немая. Машей меня звать. – Замёрзла? Не погреть? – продолжал пугать он девушку, но близко поначалу не подходил, – А нам дождь весь покос сбил. С МТСа я. Он ещё долго шутил, а потом начал приставать так, что Марья здорово испугалась. Блузка ее прилипла к телу – это ли взбудоражило парня или просто был он очень любвиобилен... Марья рванула под дождь со всех ног, и долго так бежала, оглядываясь. Ох, и страшно было в хмуром от нависших туч лесу! А потом Николай Никифоров пришел к ним скотником на подмену, временно. Марья взглянула на него с обидой. И тут он вдруг начал свои ухаживания, ходил за Марьей по-серьезному. Видать, та встреча оставила след. В замужество Марья окунулась с радостью. Хотя, что ждет ее в семье мужа и в чужой деревне, она представляла плохо. Свекровь оказалась хмурой, нездоровой. Она с радостью свалила на невестку часть забот, но следила за исполнением дел зорко. И хоть приходилось и не сладко Марье, она не унывала. Была она работящая, жилистая... Вот только укоры свекрови смущали. Ну, так ведь и правда – пришла голодранкой, без приданого, сирота, да и только. Впрочем, некоторое время спустя, по поводу хозяйства свекровь успокоилась. Видела, что невестка сноровистая. Другим укорам настало время – не несла Марья. Прошел год, пошел второй, а беременность не наступала. – Ты, девка, порченая какая-то. Неродящая-то баба — уже и не баба, а только полбабы. Что это за дом у нас – без внуков-то? Марья плакала Николаю в плечо, он укорял мать, а та злилась ещё больше. Молчала, вздыхала. Свекр и вовсе, смотрел в сторону Марьи, лишь когда она ставила перед ним миску. Но надежду Маша не теряла. Сама ходила к фельдшерице, сама тайком бегала в соседнее село к Батюшке, варила и пила отвары, которые советовали кумушки от бездетности. Жизнь шла своим чередом. Дом Никифоровых слыл не самым бедным. Хоть времена были нелегкие, послевоенные. Худо-бедно кусок в доме всегда был. Как-то под утро принес Николай полмешка сырого зерна. – Ох, Коленька, ох, не надо-ть... Как бы не донесли! – заахала мать. – Все тянут, не один я. Успокойся, мать... Запереживала и Марья. Уговаривала Николая не ввязываться в такие дела. Но он все равно нет-нет, да и притаскивал с колхозных работ какие-нибудь отходы. Марья и ночами уж стала спать плохо. Не зажигая лампы сидела она на постели, подогнув ноги, ждала мужа. И вот однажды пошла его встречать. Ощупью отыскала юбку, кофту и фуфайку, нашарила под кроватью высокие резиновые сапоги, прихватила мужнин брезентовый плащ и вышла на крыльцо. Ноябрьский пронзительный ветер ударил в распахнутые двери, крупные капли воды обожгли лицо. И где он так долго в эту дождливую пору? Ноги сами понесли ее на край села. Окна не горели, даже собаки попрятались. Не увязался за ней и привязчивый щенок Фенька, которого нежно она любила. Марья шла, глядя перед собой, высматривая мужа, а потом остановилась у старого овина на краю села. Дальше идти – только в поле. Ночного поля и леса Марья всегда страшилась. Она решила немного подождать, да и возвращаться назад. Дождь бил по холодной промозглой земле, шумел – то накатами ветра, то ровно и монотонно. И тут, сквозь шум дождя, Марья услышала лёгкий женский смех. Он раздавался со стороны овина. Она прислушалась и вдруг определенно поймала голос Николая. Поначалу даже обрадовалась, шагнула к овину, а потом охолонило... Он там не один. Шум дождя то заглушал, то доносил до нее голоса. И она узнала женский голос – это был голос Кати, девушки из соседней деревни, работающей вместе с ней на колхозной ферме. В первое время на ферме Катя была смела, весела и говорлива. Мечтала бросить село, отправиться в город на заработки. – Ходи, хата, ходи, печь, ходи и галанка. Я у мамки одна дочь, и то – атаманка! Городского я найду, лысого богатого. Не хочу в колхозе жить, дурочкой просватаной! – пела Катька на гулянках. А вот в последнее время что-то потухла Катеринина веселость. Она перестала смешить девчат, как бывало, говоряще располнела. И бабы на ферме поговаривали, что на сносях она от зазнобы женатого. Марья была уверена – городской. А вон как обернулось. Что этот зазноба – Николай, Марья не могла даже и предположить. Мимо домов по канавам неслись пенные дождевые потоки, а оцепеневшая от догадок Марья, долго еще стояла у овина. А потом от резкого порыва звонкого смеха Катерины отмерла, понеслась домой со всех ног по скользкой, знакомой до каждого бугорка тропинке. Но все равно упала, проехала боком по грязи – юбка ее из защитной солдатской плащ-палатки, каких у них в селе шились многими, в ногах запуталась. Прибежала домой и начала отстирываться в баньке, загромыхала тазом. Стиралась долго, основательно, даже как-то остервенело, все никак не могла выпустить из головы этот смех, этот ласковый голос и шепот мужа, обращённый к другой. – Отстираем эту грязь, Фенечка, отстираем,– разговаривала со щенком. Все, что было у нее в этом доме – так это ее любовь и его любовь к ней. А оказалось, что и этого нет. И то ли от того, что своими глазами картину эту любовную она не видела, а лишь слышала в глухом шуме дождя, то ли от бездонной женской надежды, Марье в измену верить не хотелось. И когда заглянул к ней в баньку Николай, она ничего ему не сказала. Решила подождать до завтра. А рано утром за Николаем пришли. Два милиционера и председатель колхоза. Мать рыдала, хваталась за полы пиджака председателя. Отец провожал сына молча, глядя исподлобья на незваных гостей. Марья хлопотала, собирала мужа, поднимала с пола безутешную свекровь. Из села забрали четырнадцать человек, отвели в правление. Народ толпился у стен правления до обеда. Передавали мешки, кульки... В обед подъехал грузовик, всех арестованных усадили в кузов и увезли. Сказали, что в город – на суд. Марья оглянулась. Под берёзами поодаль стояла и Катерина. Этот арест надолго всполошил всю деревню. Вот только говорить об этом боялись, сидели, закрывшись, по избам. Свекровь слегла в своем материнском горе. Осунулся и сник свекр. Уж несколько дней и Марья не спала. Так ничего и не решила она с Николаем, осталась не то женой, не то брошенкой. Но сейчас жалость и страх за мужа пересиливали обиду и ревность. Рыпаться сейчас никуда было нельзя, жену арестанта не больно приветят в других колхозах. А о разводе с Николаем так и не поговорили. Через несколько дней Марья, усталая, возвращалась с фермы, несла причитающееся молоко, когда вдруг, открыв дверь своего дома, увидела Катерину. Она сидела за столом, сложа руки под большим уж животом. А перед ней – свекр со свекровью. Катерина смотрела прямо, лишь цокнула языком, а свекр со свекровью потупились. – Здрасьте, – пропела Катерина. – И Вам не хворать, – ответила Марья. – Машенька, – непривычно приветливо обратилась к ней свекровь, – А ведь Катя-то в город ездила, навещала там наших. С Ольгой и Ниной, отец же там у них и Васька, муж Ольгин. Марья ставила ведро с молоком на печь, мыла руки у рукомойника, слушала. – Маш, суд же был, десять лет нашему Коленьке дали! Ты подумай, – мать протянула руку с платком, а потом прижала его к глазам и заплакала. Марья грохнулась на скамью. – Как это – десять? – Так... , – ответила за свекровь Катерина, – Сказали – государственные преступники они. Почти всем по десятке влепили. Судили всех, одним списком. – Господи! – выдохнула Марья, не веря своим ушам. Свекровь плакала, было жаль ее. Марья успокаивала: – Ну, мам. Не может быть. Можа подумают ещё, можа и отпустят... Страху нагонют да отпустят, – надеялась Маша. – Кто их теперича отпустит? Дура ты совсем, Машка! Теперь уж – по этапу. Говорю ж, судили ох судом, – Катерина была уверена в своих словах. Они еще погоревали, послушали подробности о судебном процессе от Катерины. Потом зависла пауза, лишь слышно было, как свекр прихлюпывает чай из блюдца. – Ну, вот что! – Катерина хлопнула ладонью по столу так, что все подпрыгнули, и громко заявила, – Раз хозяева молчат, я скажу: Колька собирался жениться на мне. А с тобой разводиться хотел, да не успел. Вот так вот, Машечка. Хошь верь, хошь не верь, но ребёночек у меня от него будет. И одна я его рОстить не собираюсь. И домой в деревню батя меня с животом не пустит, он уж прослышал – бушует. Но я-то думала – поженимся с Колькой, простит. А тут вон оно, как обернулось... Поэтому к вам заезжаю, – обернулась она к свекру, – Вашего внука нянчить будете. С Колей говорила я в городе, не против он. Только Машу тоже гнать не велел, сказал, потом уж разведутся. Катерина выпалила все это быстро, смотрела на Марью, ждала реакции – удивления, протеста, слез... Но Марья сидела на скамье у печи, спокойно сложа усталые руки на юбке из военной материи и молчала, глядя в пол. Первой не выдержала свекровь. – Марья, наш это дом, нам и решать. Внучок ведь будет. А Коля... Что там с Колей... Как он там? – свекровь всхлипнула, – Пусть Катерина тут остаётся, такое наше решение. Пусть хоть дитё сына в доме растет. А ты уж сама решай, – она уткнулась в фартук, заплакала. – Пусть, я не против, – ответила Марья, встала, начала цедить молоко. Катерина со свекром отправились за вещами. Свекровь начала хлопотать, ждать Катерину. – Спать-то где положим? На сносях ведь... Вот вот родит, и ребенку угол нужен. Ох, горе-горе... Марья принесла со двора охапку соломы, расстелила её на полу у печи на кухне, сверху набросила домотканую из скрученных лоскутьев дерюжку – теперь это ее постель. Почти как у Феньки в конуре. *** Дни становились все короче и холоднее. Хворала свекровь всю зиму. Катерина в последние дни сильно раздалась, ходила вперевалку. Хозяйство легло на плечи Марьи, никуда от него не денешься. Катерина со свекровью как-то даже сдружилась, можно сказать управляла ею. Даже за Марью заступалась порой, когда видела, что та с ней уж слишком строга. – Поди на кровать-то ляг, а то запрягли тебя тут и понукают, – жалела она Марью. С дневной дойки до вечерней сидела Марья на ферме. Поглядывала в маленькое оконце на белый лес за речкой и думала о своей судьбе. Вернуться в родную деревушку она не могла. Изба там свистит ветрами, да и на работу в лютый мороз за десять километров не побегаешь. Частенько стала вспоминать она маму. Чтоб сказала она сейчас, видя в каком позоре живёт ее дочь? Две жены в доме у одного мужика. И поди разбери, кто главная. А мама у нее была – не ей чета, гордая женщина, уверенная. Так и текли зимние дни, отмеченные усталостью и малым разнообразием. Только лишь малыш, родившийся в январе превнес чуток радости. В самые лютые морозы привез Катерину на телеге свекр из роддома с маленьким свертком в руках – мальчика назвали Егорка. Марья изо всех сил старалась на ребенка смотреть поменьше, душа болела, что не она принесла в дом дитя, хоть и молилась, и лечилась... Но нереализованные материнские чувства привязали к малышу и ее. – Весь ведь в Коленьку, скажи, Маш, – уж забывала о ее чувствах свекровь. – Да, похож..., – соглашалась Марья. По большей части с сыном была, конечно, Катерина. Но замечала Марья, что сынишка волнует Катерину куда меньше своей собственной будущей судьбы. – И чего теперь? Так и гнить тут, в этом колхозе? А я ведь на курсы хотела в райцентр, на лаборантку хотела выучиться. Кольку теперь десять лет не жди. Что и делать-то, не знаю... *** А на ферме начались перемены. Срубили у них в селе четыре двухквартирных дома, заселили семьи. Пришли к ним подменные доярки, говорливые, нездешние, но работящие. Появились у них выходные. С одной женщиной из новеньких сдружилась Марья. И в свой выходной Марья была на ферме. – Ты чего это? – спрашивала новая знакомая Вера. Рассказала Марья ей свою историю – дома у нее не больно-то весело. Вера удивлялась. Такого, чтоб под одной крышей уживались жена и любовница, она не слыхивала. – Уходи, – советовала она. – Да что ты, Вер, – отмахивались Марья, – Некуда мне. Да и как они без меня-то? Хозяйство ведь... Егорка рос, наливался, уж начинал потихоньку передвигаться на коленках. Марья умилялась. Тянулся он к ней больше, чем к матери, цеплял кудри, целовал открытым ротиком в щеки, смеялся закатисто, глядя на ее ужимки. С подросшим щенком Фенькой устраивали они веселые бои. Что говорить – мальчонку Маша полюбила. А Катерина, вроде как, и способствовала этому. Была с ребенком резка, строга, а порой и неоправданно жестока – такому маленькому уж перепадало порой от матери – он ее раздражал. И Марья понимала – почему. Мечты он ее перечеркнул, мечты о жизни в райцентре. Свекровь и свекр с внучком люлюкали, но сил взваливать его на себя у них уж точно не было. На первомай с утра Марья затеяла пироги. Из закрома в чугун насыпала четыре совка муки и, возвратясь в избу, начала замешивать тесто. Катерина собиралась на гулянку к соседям. Нацепила белые бусы и убежала. Свекровь присела рядом с Машей, держа Егорку на руках. – Ох! Маш, ведь сказать тебе чего хочу. Будто ты мать-то дитю, а не Катька, – Марья почувствовала какое-то волнение в словах свекрови, – Катерина-то боится сказать, так я скажу: ведь уезжать она надумала, да. В город, говорит. Учиться хочет там и работать. Егорку хочет на нас взвалить. А мы-то с дедом уж какие няньки! – Как это? – глаза Марии распахнулись. – Так вот. На тебя, видать, надеется. Такая она, стерва, а не мать... Как это дитё свое бросить? Век жила, такого не видывала! Она помолчала. Маша продолжала месить тесто, но уже по инерции, неосознанно, думая о сказанном. – Чего делать-то будем, Маш? Маша пожала плечами. – А я вот думаю – может и к лучшему это. Своих-то детей тебе Бог не дал, так вот ребёночек у тебя будет. А Коля вернётся, кого выберет? Конечно, того, кто ребенка его рОстит, – она с любовью посмотрела на внука, сидящего на коленях, – Да и жена не лапоть: с ноги не сбросишь. Может так вот Бог-то все и обернул. А? Как думаешь? – свекровь заискивающе заглядывала Маше в глаза. – Я не знаю, мам. Посмотрим... – А чего смотреть-то? Чего? – затараторила на радостях свекровь, – Я ведь, пока ты на ферме-то, понянчусь, а там... И дед... В общем, вырастим. Ведь внучок... А Катька и не мать, а так – название одно. Вчерась полотенцем его...ох... Еле вырвала. Марья отправилась на вечернюю дойку. Праздник праздником, но доить нужно. Она вообще сейчас нисколько не представляла, что ей делать, не в силах была что-то решить. Все кругом стало вдруг каким-то чужим, даже пироги уж печь не хотелось. – Что случилось-то, Маш? Лица на тебе нет, – Вера смотрела на нее жалостливо... *** Пироги удались. Марья выложила их в чугунок, прикрыла полотенцем. Катерина вернулась раскрасневшаяся, веселая и довольная. – Ох, жизнь хороша, Машка! Зря ты не пошла, такое гулянье! Напелись, наплясались! – Пироги вот, – приподняла полотенце Марья. – Ууу, голодная я, – схватила пирог Катерина, откусила на ходу. Она, разгоряченная, уже стягивала нарядное платье. Марья управлялась с хозяйством во дворе. Она останавливалась порой, уставясь в одну точку, с тихой печалью вглядываясь в свою жизнь. Фенька крутился вокруг, не понимая, что происходит с его хозяйкой. Катерина уснула вперёд Егорки, свекровь и свекр тоже притихли в своем чулане. Марья укачала мальчонку, положила его рядом с матерью. Сонная Катерина прикрыла сына рукой, обняла. За окном было сумрачно. Зашуршал по крыше мелкий дождик. Марья подумала об этом совсем спокойно. Дождь не способен был ее остановить. И темный лес, которого боялась с детства – тоже. Кто заслуживает освобождения, если не она? "Нет, мам, больше я не буду терпеть, права ты. И любви уж нет никакой, и надежды тоже," – мысленно говорила Марья с матерью. Никто и не заметил, что Марья вытянула в сарай холщовую свою сумку. Она надела резиновые сапоги, натянула пальтишко, несмотря на летнюю пору, немного постояла посреди кухни. Взять пирожков? Да нет... Пусть уж едят в память о ней. Она тихонько, чуть скрипнув половицами, вышла из дому. Взяла в сарае увесистую сумку со всем своим добром, потрепал привязанного сонного Феньку, и вышла за калитку. По влажной дороге идти было приятно. И поле не пугало. У леса приостановилась, глубоко вздохнула и ступила туда решительно. Только так можно было дойти до станции. Хватит уж бояться, отбоялась... Она собралась в Иваново – там набирали ткачих на обучение, давали общежитие. Это подсказала ей Вера. Туда, к новой своей жизни, и направлялась Маша. Денег было маловато, она волновалась, но на дорогу должно хватить. А не хватит, будет искать, где заработать. Почему-то сейчас Маша была уверенней, чем когда либо в своей жизни. Сквозь шум дождя услышала топот копыт. Испугалась, зашла в темную чащу. И когда узнала в лунном свете силуэт свёкра – окликнула. Он взял ее сумку, взвалил на телегу. – Довезу, чего пешком-то с тяжестью. – Простите меня, – прощалась с ним она на станции. – Это ты нас прости. Я все думал, когда ты, наконец, сбежишь? А ты вон сколько терпела, – он сунул Марье в руку две десятирублевые облигации, – Не поминай, – развернулся и пошел к телеге. Маша, глядя ему в спину, прощалась с прошлым. Ее выбор был таков! Утром пришел поезд, пахнул ощущением нового, со свистом двинулся. Качнуло, вагоны застучали по стыкам рельс, увозя тревожную, но уверенную в своем счастливом будущем Марью к новой жизни. #НатальяПавлиноваРассеянныйхореограф

Ей было 31 год и у неё было всё: трое детей, любимый муж, и небывалый взлёт в творчестве | – судьба Марии Зубаревой. У неё было громадье планов – она и так очень многого достигла в такие молодые ещё годы, но хотелось ещё большего. Не то, что она была карьеристкой, или подхватила «звёздную» болезнь – нет, просто жизнь в ней била ключом, хотелось всё успеть – жить полной жизнью, любить, работать, детей рожать. Маша всегда была душой компании, и хоть её карьера строилась намного успешнее других, ей никто никогда не завидовал, все сплетни и интриги обходили её стороной, может быть потому, что сама не была ни склочницей, ни интриганкой. Родилась Мария в творческой семье – отец, Владимир Зубарев был актёром и детским писателем, мама трудилась режиссёром на телевидении. Девочке нравилось в детстве играть в театр – папа писал небольшие сценарии, и они ставили спектакли, на которые приглашали всех соседей по даче. Но больше Маше нравились точные науки, и легко давались иностранные языки. В 8 классе она поступила в Школу юных журналистов, живо интересовалась математикой, и даже выигрывала на Олимпиадах. Девочка училась в английской спецшколе, и после окончания собиралась поступать в профильный институт. Но в её планы вмешался случай. Как-то раз, уже перед выпускным балом, к папе в гости зашли приятели – супруги, преподающие в Щукинском училище. Поговорив с девушкой, они удивились, что такая красавица не хочет быть актрисой (ведь все хотят!), и попросили прочесть любое стихотворение. Машенька прочла, и даже вздрогнула от громких аплодисментов и возгласа: Да ты талантлива! Школьница не знала, радоваться ей, или огорчаться - ведь строгая мама категорически возражала, чтобы Маша проявляла интерес к лицедейству (мама порой сталкивалась на работе с недостатком нравственности молоденьких актрис и не хотела такого будущего для собственной дочери), и даже папа не мог повлиять на её мнение. Но девушка решилась, правда о поступлении в «Щуку» рассказала только тогда, когда увидела свою фамилию в списках поступивших. Став студенткой театрального ВУЗа, она даже как-то расцвела, похорошела, почувствовала задор и смелость, как будто сами стены училища обязывали. За ней стали ухаживать не только однокурсники, но и старшие ребята – буквально вились толпами. Но сердце девушки покорил парень с 4 курса Борис Кинер – он был смугл, красив, опытен, и бесподобно исполнял под гитару романсы собственного сочинения. Довольно быстро закрутился бурный роман, закончившийся беременностью. Мама была права, но что уже было об этом говорить – надо было спасать положение. Молодых быстренько поженили, и вскоре родители студентки приняли на воспитание внучку Анечку – дочери надо было получать образование. Скороспелый брак вскоре распался – оказалось, Борис не только Машеньке пел по ночам серенады. А в неё молча и безнадежно был влюблён однокурсник Игорь Шавлак. Когда Зубарева вышла замуж, он подумал, что всё пропало, но, когда, в скором времени, молодожёны разошлись, парень воспрял духом. Он объяснился с девушкой, обещал любить её вечно, и воспитывать её дочь, как родную. Этот брак продлился достаточно долго, но тоже распался. Карьера Игоря развивалась не так успешно, как у жены, он ревновал, начал часто выпивать, а Маше некогда было заниматься его проблемами. Она стала очень востребованной и в кино, и в Театре им. Пушкина – спектакль «БЛЭЗ», где у неё была ведущая партия, постоянно шёл при полных аншлагах, залы не вмещали всех желающих, и решено было снять фильм-спектакль, чтобы телезрители тоже смогли его увидеть. А в 1990-м актрису накрыл настоящий успех, сначала вышел фильм «Мордашка», где она сыграла Юлю, богатую жену красавчика – альфонса, в исполнении Дмитрия Харатьяна. А следом за ним режиссёрский дебют Леонида Филатова, драма «Сукины дети», где у Марии тоже была главная роль. Этот фильм получил 2 премии «Кинотавра» и номинацию на «Нику». Зубарева крутилась в этом водовороте, с трудом успевая совмещать кино, театр, и семью, и не заметила, как проморгала мужа – Игорь ушёл к другой. Маша сильно переживала, ведь не об этом она мечтала, а о крепкой, любящей семье, о детях. Но не дала себе раскиснуть, с головой уйдя в работу, и словно чувствуя – всё это ещё у неё будет. Когда на экраны вышли первые серии мелодрамы «Мелочи жизни», о Зубаревой заговорила вся страна. Это был её звёздный час, визитная карточка, но и, к сожалению, последняя работа, в которой мы увидели Машу. За 2 года съёмок она встретила того, единственного, безумно влюбилась, и даже успела родить прелестных близнецов – свидетельство их любви. Только вот замуж выйти не успела – слишком плотный график съёмок, беременность, роды, а потом.. она заболела. Ей не терпелось вернуться на съёмочную площадку, но сил не было. Актриса худела, и не могла понять – что с ней? Когда же согласилась на обследование – было уже поздно, болезнь зашла в последнюю стадию, надежды на выздоровление не было, из больницы молодая мамочка уже не вышла. «Сериал «Мелочи жизни» так и не дождался свою главную героиню. Когда режиссер понял, что Зубарева не вернется, ему ничего не оставалось, как изменить сюжет картины - героиня Маши погибает в автокатастрофе. Как легко поменять сценарий и как трудно что-то изменить в жизни. Когда случилась трагедия, Машин родной театр - Московский драматический театр имени Пушкина, устроил благотворительный вечер памяти, чтобы собрать деньги для осиротевших детей - друзья отыграли спектакль «БЛЭЗ», в котором много лет главную роль исполняла Мария Зубарева. Вечер получился величественный и торжественный, именно такой, какого достойна эта замечательная актриса. Цены на билеты назначили невероятно высокими, но, несмотря на это, зал не смог поместить всех желающих». Автор Розалия