— Уроки иди делай, – прервала ее Маша. – А то будешь в магазине «свободная касса» кричать! — Кто бы говорил, – огрызнулась Аня. – Сама ни дня не работала, и мне что-то указывает! Тут уже Маша обиделась и принялась кричать, преувеличивая последствия поцелуев для будущего дочери, рисуя уже чуть ли ни ребенка в подоле, который вот-вот должен родиться. Дочь тоже в долгу не осталась и в ответ высказала Маше, что она домохозяйка, которая ничего дальше своего носа не видит. По сути, дочь, конечно, была права, именно поэтому Маша так обиделась. Училась она на медсестру, когда познакомилась с Валеркой, и на третьем свидании, которое проходило на даче его родителей, она забеременела Аней. Доучиться у нее не вышло, но Валера был так рад ребенку, что даже речи не было о том, оставлять его или нет, хотя знакомы они были всего ничего. Быстренько сыграли свадьбу, чтобы живота не было видно, а через семь месяцев родилась Аня. Маша собиралась доучиться и пойти работать, но муж очень уж хотел сына. Вторая беременность никак не получалась – надо же, с Аней с первого раза все вышло, хотя и не планировал никто, да и день безопасный был, а потом вот такие сложности. Пошли к врачу, там нашли какую-то инфекцию, муж клялся и божился, что он тут ни при чем и что, наверное, ей при родах что-то занесли. Пролечились, пробовали еще и, наконец, Маша забеременела. — Будет мальчик! – уверенно говорил Валера. Но оказалось, что девочка, и он жутко расстроился, даже не скрывал этого. Маша плакала, но что делать – ребенок уже есть, еще и такой долгожданный. Назвали девочку Мариной. Третья попытка тоже закончилась девочкой, и после этого Маша уже не решалась рожать: и возраст уже не тот, и последняя беременность далась ей с трудом, да и младшая Олечка постоянно болела. Муж сначала просил еще раз попробовать, а потом махнул рукой. И вот оказалось, что не махнул, а просто нашел другую, которая сына ему родит. Тем вечером он не вернулся домой. А когда Маша ему дозвонилась, сказал: не звони мне больше, на развод сам подам, квартиру, так и быть, тебе оставлю, алименты строго по суду, ни копейкой больше. Сказать, что Маша была в шоке – ничего не сказать. У нее истерика в тот вечер случилась, Аня даже скорую вызывала. Ну а потом как-то свыклась. Узнала, что любовница мужа близнецов ждет, мальчиков, срок четыре месяца. Видимо, как УЗИ показало пол детей, так он и решился уйти. Неужели так сильно о сыне мечтал, что семью решил ради этого бросить? На этот вопрос Маша не находила ответа. За квартиру она была ему благодарна. А вот алименты оказались смешными – официальная зарплата у него минимальная была, а то, что он в черную большую часть получает, поди докажи. Да и стыдно было что-то доказывать, по судам ходить – не таким Маша была человеком. Поэтому она пошла искать работу. Полгода отработала на кассе, как дочери пророчила, а потом кто-то подсказал ей, что можно сиделкой работать – образование, пусть и неполное, у нее есть, а опыт… Опыт не всегда на первом месте, лишь человек был порядочный. Не то, что она была недовольна зарплатой – работать оказалось непросто, но Маше нравилось, что ее труд ценят и платят за отработанное время деньги, а то дома варишь суп, пол намываешь, а никто даже спасибо не скажет! Но вот пользы своей Маша не особо чувствовала. Раньше она понимала, для чего живет – чтобы мужа и детей счастливыми делать. А теперь получалось, что ни мужу, ни детям она не нужна: старшие дочери отдалились сильно, видимо, считали, что это Маша была виновата в том, что Валера от них ушел. А младшая, наоборот, липла постоянно и болела чаще прежнего, а больничные в магазине не любили. Вот и решила Маша попробовать стать сиделкой – будет пользу людям приносить, да и график посвободнее будет, можно будет младшую дочь на старших оставлять. Пациенты были разные. Кому укол нужно было поставить, кого накормить и в туалет сводить, с кем просто поговорить… Было сложнее, чем Маша ожидала: и морально, и физически, но все равно эта работа ей нравилась больше. Маша ее сразу узнала, хотя не видела много лет, уже и не помнила сколько. Она сильно изменилась – кожа стала рябой и состоящей словно бы из одних только морщинок, волосы побелели и стали такими редкими, что была видна желтоватая кожа, покрытая неприятного вида хлопьями. Волосы было особенно жалко, потому что Маша помнила, какие они были: густые, блестящие, глубокого орехового цвета, отливающего на солнце медью. Не изменились только глаза – такие же яркие, словно для блестящих алмаза. Таких зеленых глаз она еще ни у кого не встречала. — Алевтина Николаевна? И та тоже ее тут же узнала – протянула руки, легонько коснулась Машиных рук и улыбнулась: — Машенька… Познакомились они случайно. Маша весь день собирала с мамой малину на даче, и пока они ждали автобус, ходивший раз в два часа, мама побежала в магазин, вроде как там были банки дешевые. Ведро с малиной оставила на Машу и велела стоять и не сходить с места. А как тут не сходить – солнце печет невозможно, еще и дяденька рядом дымит так, что задохнуться можно. И Маша пошла за остановку. Увидела там кота – огромного, черного, с рваным ухом, закрывающим один глаз. А она знала, что если черный кот перейдет ей дорогу – плохая примета. Поэтому, когда кот побежал, дернулась в другую сторону, запнулась о торчащий из земли корень и упала. Малина вывалилась из ведра. И Маша заплакала. — Ты чего, малышка? – услышала она незнакомый голос и убрала ладошки от лица. Перед ней стояла женщина – красивая, в красной косынке и в свободном красном платье. А глаза – зеленые-зеленые, как два изумруда. — Уронила? – поняла женщина. — Ма-ма, – начала выговаривать Маша и опять расплакалась. – Мама сейчас придет и… — Давай так, – предложила женщина. – Сейчас я насыплю тебе своей малины, а маме мы ничего не скажем, хорошо? Маша и сказать ничего не успела, как женщина взяла свое синее пластмассовое ведро и пересыпала ягоды в ведро Маши. — Спасибо, – только и успела вымолвить Маша, а женщина прижала палец к губам – тихо, это наш секрет. Мама так ничего и не узнала, только удивлялась дома, что ягода крупнее и слаще оказалась, чем в прошлом году. А Маша так переволновалась, что ночью у нее начался жар. Мама испугалась и вызвала утром врача... — Как жаль, что Нина Константиновна на пенсию ушла, – вздохнула она. – Новенькую прислали, кто знает, вдруг практикантка, какой толк от нее. Но пришла не практикантка. Врач была даже постарше мамы – спокойная, улыбчивая, с зелеными как изумруды глазами. Когда у Маши расширились глаза от удивления, врач прижала палец к губам и сказала: — Ну, здравствуй, Маша, меня зовут Алевтина Николаевна. Я теперь буду твоим участковым врачом. Алевтина Николаевна много для нее сделала – когда в третьем классе Маша упала с велосипеда и неудачно повредила руку, так что речь шла даже об ампутации двух пальцев, она два раза в день приходила к ним, обрабатывала руку какой-то редкой заграничной мазью. Пальцы спасли. А потом в шестом классе у Маши часто болел живот, даже по скорой возили, чтобы исключить аппендицит, но отправили обратно. А Алевтина Николаевна пришла, осмотрела ее и сама позвонила в скорую, велела срочно везти в хирургию. И оказалась права – уже перитонит начался, просто аппендикс в месте непривычном был, и анализы нетипичные, конечно, но такое бывает, ей на практике про это врач рассказывал. Конечно, это из-за нее Маша решила стать врачом. Но в медицинский не поступила, пошла в колледж на медсестру. Ну а дальше известно – встретила Валеру и… — Как же я рада тебя видеть, Машенька! Как оказалось, детей у Алевтины Николаевны не было, и родственники все были далеко или сами нуждались в помощи, так что справлялась она сама до поры до времени, но сейчас уже не вставала с кровати. — Рассеянный склероз, – вздохнула она. – Давно уже поставили, еще когда ты маленькая была. Я никому не говорила, все надеялась на чудо… Но чуда не случилось, как видишь. У Алевтины Николаевны она проводила больше времени, чем было обговорено – Маша знала, что ее ждут в другом месте, но не могла отказать в беседе, видела, как Алевтина Николаевна одинока. Несколько раз брала с собой Олю – та все так же болела, а старшие дочери отказывались с ней сидеть, придумывали себе занятия поинтереснее. Кое-кто из клиентов ругался, боялись, что зараза к ним перейдет, но Маша совсем больную не водила, да и всегда в коридоре на стульчике ее садила. — Что ты ребенка таскаешь, оставь ее у меня, – сказала как-то Алевтина Николаевна. — Да, мама, оставь меня с бабушкой! – попросила Оля. У Маши и у самой глаза повлажнели: не довелось младшей дочери увидеть своих бабушек: одна умерла за год до ее рождения, другая только старшую внучку и успела понянчить, а Алевтина Николаевна так и вообще даже носом зашмыгала, так ей приятно было услышать это слово «бабушка». Маша сильно переживала, что там и как – все же Оля еще совсем маленькая, пять лет ей, а Алевтина Николаевна не встает… Но когда она прибежала, все было в порядке: Маша сидела на стульчике и слушала «Семь подземных королей», которую ей читала Алевтина Николаевна. — Спасибо большое, она тут вас не замучила? — Что ты, дочка, все хорошо – она мне целую страницу прочитала, а теперь вот я ей читаю. Ты как сама, устала, поди? Сядь, отдохни, чаю попей… По дороге домой Оля только и говорила, что об Алевтине Николаевне. — Когда я вырасту, буду врачом, как она, – пообещала Оля. – И вылечу ее, хорошо? Интересно, почему она сама себя не может вылечить? В этот момент на дорогу выскочил черный кот, глянул на Машу и побежал дальше по своим делам. А Маша подумала: плохая примета. И тут же вспомнила то ведро с малиной и поправилась: хорошая примета. У подъезда их остановил сосед – хороший человек, он часто девочкам велосипед помогал чинить и яблоками с дачи угощал. — Вы кота черного не видели? – спросил он. – Убежал, шельмец… — Вот туда побежал, – показала Оля. — Спасибо! Он домашний у меня, никогда на улице не был, а тут я дверь открытой оставил – диван новый заказал, а он шмыг за дверь! — Пойдемте, я покажу! Оля схватила его за руку и потащила в ту сторону, куда кот побежал. Маше пришлось идти следом, хотя как-то неловко было. Кота в итоге изловили – он на рябину залез и орал там, и сосед попытался залезть, но дерево тонкое слишком, пришлось Олю подсадить, и она кота достала. Правда, тот ее поцарапал. — Надо перекисью обработать, есть у вас? – спросил сосед. — Есть, – ответила Маша. — А я буду врачом! – сообщила Оля. — Как здорово! – похвалил сосед. — Мы с мамой сегодня были у врача. Моя мама тоже врач, она уколы бабушкам делает, а я с ней хожу. Меня в садик не берут, говорят, что сопли, а у меня нет соплей, я просто носом шмыгаю. Как папа от нас ушел, я всегда шмыгаю, – не унималась Оля. Маше стало страшно неловко, и сосед это понял – нарочито громко и весело сказал: — Ну, это даже и хорошо – научишься у мамы уколы делать! А царапины обработать не забудь! И, знаешь что? Я в благодарность за спасение кота приглашаю вас на чай. У меня и пирожные есть – сегодня в магазине купил, свежие, только привезли! Ты любишь пирожные? — Очень! – обрадовалась Оля. — А вы, Мария? Он посмотрел на Машу чуть смущенно. И Маша ответила: — Ну, вообще-то, люблю. — Тогда идемте! Только у меня не очень чисто, – вконец смутился он. – Сами понимаете, квартира холостяка… После гостей Оля заявила, что им тоже срочно нужен кот. Черный, как у дяди Бори. А потом спросила: — Мы когда к бабушке пойдем? Вообще-то, к Алевтине Николаевне ходил социальный работник, Маша к ней через день ходила, больше Алевтина оплачивать не могла. — Завтра, – ответила Маша. – Сначала всех по работе обойдем, а потом к ней, хорошо? — А можно сразу к ней? Я у нее посижу? Я обещала ей книжку мою показать про хомяков! — Ну, сначала спросим у нее, и если она согласится… — Согласится, – махнула рукой Оля. – Как хорошо, что меня в садик не пускают… Маша посмотрела на часы: девять вечера, а старшей все нет. Выглянула в окно: стоит у подъезда с лохматым парнем, за руки держатся. Улыбнулась, задвинула шторы и пошла готовить обед на завтра. Впервые за долгое время ей совсем не хотелось плакать… Автор: Здравствуй, грусть!
    1 комментарий
    9 классов
    ⬇🔻⬇ ИНГРЕДИЕНТЫ 🍴 смотри Снизу❗ 🔻🔻🔻
    3 комментария
    35 классов
    ⬇⬇⬇ Приготовление 📌 см Ниже. ⬇🔻⬇
    6 комментариев
    118 классов
    Гробовой дуб и гробовая сосна отличаются не только по цене, но и по цвету… Семён Палыч приехал погостить к другу на соседнюю дачу. Мучаясь от безделья, решил помочь в сборе вишни и навернулся с вишнёвого дерева “мордой вниз”. Так как никаких подручных бинтов-йодов-мазей у соседа не было… Побежал просить по соседям. Кто чем может, мол, помоЖите… Зоя Семёновна всегда была женщиной запасливой… Зря что ли на советский строй жизнь положила…. Короче, пошла она мазать-лечить сама навернувшегося с вишни деда. Йод, бинт, флирт в свежепосаженной петрушке, сходство на фоне вдовства, сближение на почве остеохондроза и давления, – слово за слово, и Семён Палыч переезжает от детей и внуков… Дни коротать к Зое Семёновне в однушку. С ним дом обогащается дополнительным котом, странным пыльным карбюратором и парой пиджаков с дырявыми лацканами. Все довольны. Погребальная тема закрыта с двух сторон. Новости про обещания правительства уже не так бесят… Куриный помёт радует… Даже ироды-соседи стали чуть ли не святыми… Дочь мамы призывает вспомнить умершего 25 лет назад папу: — Ну, с какого перепугу, ма?! Замуж?! В твоём возрасте? — А что? — Тебе 73! Ты ж собиралась помирать на днях! — Передумала. — А папа? Про папу ты подумала? — Он давно помер. — А уважение?! Уважение, мама! Хотя бы, из уважения к нему… — Мне тоже помереть?.. Торжество намечается на сентябрь… “Молодожёны” разогнулись в спине, забыв про остеохондроз, и выбирают меню. Ведь сколько на похороны копили… Могут себе позволить…))
    1 комментарий
    6 классов
    Седенькая старушка с распушившимися волосами утерла пальцами глаза, сильно надавливая на них, махнула тонкой морщинистой ладошкой как-то не наотмашь, а нежно, как погладила. – Да что вы… Разе я поэтому… Не надо мне ничего. Просто подумала, что помру, а сынок и не узнает. Жалко его, бедного. Горевать станет… Соседки уже знали, что сын Клары Алексеевны работает на севере, на сейнере рыбу ловит. А там, как известно, рыба сезонная, рыболовецкие поселки переезжают, адрес сына меняется, вот и не знает мать, как сыну сообщить, что заболела. А недавно пообещали ей врачи, что сына постараются найти. Обнадежили, да только обещание не выполнили. Пришла врач их палатная, Ольга Сергеевна, развела руками – не нашли, нет возможности. Крайний север, знаете ли… А сама грустная… Вот и плакала теперь старушка. Уж лучше б и не обещали. Клара Алексеевна и не догадалась, что искали сына ее медики не столько из чувств милосердия, сколько из необходимости. Отделение это онкологическое. Больных отсюда частенько отдавали на поруки близким. Вот и ее бы домой … Стадия последняя. И сына-то нашли. Нашли довольно быстро. И да, находится он на севере – в местах отдаленных. Сын Клары Алексеевны в колонии, сидит за убийство в драке. Сидит повторно, вторая судимость. Первая – нанесение тяжёлых телесных… Клара Алексеевна – бабушка “божий одуванчик” совсем не походила на мать рецидивиста, и, казалось, о сыне не врала. С собой в больницу она привезла его письма, читала всей палате вслух. Письма были хорошие. О снегах, о рейсах, об океане. Она отправляла свои послания на почтовое отделение до востребования в Салехард. И знала – письма сын получает. Правда, не всегда. Клара Алексеевна, посчитали медики, просто не знала о судимости сына. Решили они не “убивать” старую милую пациентку сообщением, или, правильнее в ее случае сказать – не “добивать”. Умолчали. Никому не сказали, не узнали об этом и больные. – Не плачь, Кларочка, может и найдут. Ты надежды не теряй. Ты ж написала ему, молись, скоро и приедет…, – успокаивала добрая соседка. Клара Алексеевна и не теряла эту самую надежду. И казалось, что она ее и держит. Уж давно предсказывали врачи скорые ухудшения, но она, как будто, наперекор болезни жила, ходила, кушала – ждала… Но вот однажды зимним хмурым утром в ординаторской зазвонил телефон. Трубку передали Ольге Сергеевне, речь шла о ее больной. – Что? Вы с ума сошли. Это онкологическая клиника… Нет, я не позволю! – потом вздохнула, – Приезжайте… Звонили из полиции. Сын Клары бежал из мест лишения свободы. Звонил следователь – у него поставленная командованием задача – поговорить с матерью рецидивиста. Ольга Сергеевна распереживалась: нет, нельзя старой больной женщине сообщать о том, что сын – преступник. Никак нельзя! – Да поймите Вы…, – нервничала она в разговоре со следователем, когда тот приехал в клинику, – Не знает она о сыне, в розовых очках она. А жить ей осталось от силы пару месяцев, и то при самом лучшем раскладе. Это Вы будете убийцей, если сообщите ей, – пускала в ход она уже угрозы… Следователь Егоров – мужчина лет пятидесяти, всё понимал. Понимал он и то, что разговор этот с матерью – всего лишь галочка в деле. Сюда сын никак не доберется, если и уйдет, то там, в тех ямальских краях. Но скорее всего задержат скоро. И не таких находили. – Думаете, не знает она? – с сомнением переспросил. Егоров недавно и сам похоронил мать. Сердце ещё болело. Приехал на похороны, а сестра ему: – Так ждала она тебя, Слав, так ждала. Чего ж пораньше-то не приехал? И что ответить? Надеялся, что поправится… – Точно не знает. Гарантирую…, – ответила врач, – Мы узнали, так пожалели, сообщать не стали, а вы тут…, – она была огорчена. – Ясно. Не переживайте, не скажу я… Отпишусь. Придумаю чего-нибудь, – согласился, почесывая лоб Егоров, – Вот подпись бы только мне ее… – Ну, какая подпись. Говорю же… Он махнул рукой, резко встал. – Ладно. Влетит мне, конечно. И тут Ольге Сергеевне жаль стало сотрудника. У них там ведь тоже – ого-го начальство. – Хотите, поговорите… Только представьтесь другом сына. Да…, – Ольга Сергеевна даже улыбнулась от пришедшей вдруг идеи, – Пусть письмо сыну продиктует. Вы напишете, а потом протокол беседы ей подсунете. Она плохо очень видит. Учтите, она считает, что сын работает на рыболовецком судне в океане. – Нарушение…. – Устава, но не жизненных ценностей. Знаете, как рада она будет весточке от сына! Пошли? Следователь тяжко вздохнул, быстро достал документы, и они направились в больничную палату. – Клара Алексеевна, а к Вам гости… Женщины привстали, повернули головы с любопытством – к Кларе никогда никто не приходил. – Гости? – Клара Алексеевна заморгала подслеповатыми глазами, приподнялась с подушки. Ольга Сергеевна помогла ей усесться. Следователь присел на придвинутый соседкой стул... – Здравствуйте, Клара Алексеевна. Я к вам от Саши, от сына. Вместе работаем. Писем нет, но большой привет привез. Я с поезда. Уж извините, что без гостинцев, – только сейчас, глядя на тумбочки соседок, Егоров сообразил, что в больницу ходят с гостинцами, – Он никак не может приехать. Хотел, да не отпустили его. – От Саши…от Саши, – говорила, как выдыхала старушка, чуть покраснев. – Да. Дела, знаете ли. Самый сезон работы. – Так ведь вроде у вас на сейнере нет отопления, как же в холод-то… – Сделали. Всё сделали. Теперь нам холод не страшен, – на ходу сочинял Егоров, поглядывая на врача. – Как там Сашенька мой? – Сашка-то? Отлично. Вот недавно грамоту дали, как лучшему…ну, лучшему… – Боцману, – помогла Клара… – Да, лучшему, значит, работнику. Здоров, весел, так что – не волнуйтесь. – Чай, стужа у вас? – а в глазах тепло материнское, готовое согреть целый рыболовецкий поселок. И Егорова от взгляда этого понесло. Он никогда не был на севере, но что-то читал в юности. Был такой детский интерес к краям северным. И теперь вдруг всплыло в памяти все, что, казалось, давно позабыто. Он рассказывал о бесконечности снегов, о стадах оленей, о косяках красной рыбы и лежбищах котиков, о жизни местных людей, о традициях и праздниках, о жилище, о юколе и строганине… Вся палата слушала его, затаив дыхание. И врач слушала. Клара Алексеевна тихонько улыбалась, лёжа высоко на подушках. Егоров так увлекся своим рассказом, что забыл о том, что нужно предложить матери написать письмо сыну. Напомнила Ольга Сергеевна. – Письмо? Ох… Как Вас зовут? … Не задержу ли Вас, Слава? – как будто обрадовалась мать-старушка. Она начала диктовать. “… Ты не думай сынок, я ведь не в обиде. Я все понимаю. Главное, чтоб ты счастлив был … А дуб наш нынче так покрыло снегом. Смотрю на него и думаю – как у Саши моего на севере – снега …. Мурку соседи забрали, присмотрят. Жалко ее, скучать будет …. Я б тебе носки передала, купила трое – теплые, вязаные. Так ведь дома. А я вот в больнице… Ты береги себя, Сашенька, и домой возвращайся. Я уж все приготовила а твоему приезду, и одёжку, и пену для бритья. Приезжай скорее. А за меня не волнуйся, лучше мне. Выпишут скоро…” Следователь писал с каким-то упоением, ждал продолжения, подсказывал. Они закончили. – А подпись? – подсказала доктор. – А, да…, – и Егоров сунул старушке продиктованное ею письмо. Ольга Сергеевна лишь подняла брови. В коридоре спросила: – Вы же хотели протокол беседы подписать. – Да Бог с ним… , – он отстраненно махнул рукой, – Я вот все думаю: как у подобной матери мог случиться такой сын. Ведь не может быть, что нет в нем и частички ее. А? – В жизни всякое бывает. И в одной семье рождаются и воспитываются совсем разные дети, – ответила умудренная опытом врач. Следователь ушел, а Кларе Алексеевне с этого дня почти ежедневно передавали гостинцы. Что-то сдвинула эта беседа в сердце Вячеслава Егорова. Как будто получил он послание от матери своей, как будто прощала. И служебные, и личные заботы не могли отвлечь. Он все вспоминал пословицу: “Если даже на собственной ладони приготовить яичницу для матери, то всё равно будешь в долгу перед ней.” Он держал руку на пульсе – следил теперь за судьбой далекого сбежавшего рецидивиста, звонил Ольге Сергеевне, интересовался здоровьем его старушки-матери, навещал ее изредка. И делал это уже не по службе, а просто – для себя делал. Шло время. Клара Алексеевна угасала. Уже перевели ее в отдельную палату, уже не могла она вставать. Она ждала Славу, он был ниточкой, соединяющей ее с сыном. Иногда она сомневалась… Не все стыковалось в рассказах друга сына, иногда, казалось, что он просто сочиняет. Неужто, и правда, ложь во спасение, – думала она порой. Но потом гнала от себя эти мысли. Так хотелось думать, что у Саши, и правда, все хорошо, так, как рассказывает Слава. И вот наступил день икс. День, когда Вячеслав выгрыз, вырвал, превзошел все препоны закона и самого себя. Он добился – ему разрешили телефонный разговор с задержанным при проведении оперативно-розыскных мероприятий. Александра задержали. Был он в бегах две недели. – Александр Петрович, Ваша мать при смерти. – Я знаю. Я почувствовал…, – голос с хрипотцой. Ещё бы – столько времени бегать по тундре. – Вы можете с ней поговорить? Я добьюсь… – Я… Я… Да, могу, – сказал осипшим голосом. – Но, учтите. Она, с Вашего посыла, считает Вас боцманом рыболовецкого судна. – Да, я в курсе, только… – Что? – Только мне все время кажется, что она догадывается, что никакой я не рыбак, – прохрипел Александр на том конце. – Догадывается? Да нет… Мне так не показалось. Ну, в любом случае не надо ее разочаровывать. В ближайшее время нам разрешат разговор. Ждите… И вот уже утром дня следующего Вячеславу не сиделось в ординаторской. Он прилетел сюда час назад, боясь пропустить связь. И теперь расхаживал по вестибюлю. Его позвала медсестра. Процедуры у больной закончились, можно было пойти к ней. – Ее бы уколоть, но мы ждём звонка, колоть не стали. Тяжело ей без укола, так что скорее бы… – Я понимаю, но… Учреждение особое, колония… Не больно покомандуешь. Я тоже жду. Вячеслав зашёл в палату. Клара Алексеевна лежала высоко на подушках, голова повернута набок, цвет лица слился с больничным бельем, щеки совсем ввалились. Голова повязана платком, сухие ломкие волосы слегка выбились. Старушка дышала с лёгким присвистом, чувствовалось, что ей тяжело. Было ясно – дело идёт к концу. Однако, голову к нему она повернула. Платок немного съехал и отчётливо обозначились скулы и впадины на висках. Она застенчиво посмотрела на него, и чуть пошевелила пальцами руки, как будто махнула. – Славочка, Вы? – Я…я… Это я, Слава. Не разговаривайте, Клара Алексеевна, берегите силы, – он поправил ее платок, заправил волосы и начал нести какую-то пургу – сочинял на ходу, как они с Сашкой на упряжке собак мчались сквозь тундру. Говорил, а она чуть улыбаясь уголком рта, слушала. Вячеслав замолкал порой, смотрел на безмолвствующий телефон и думал: а что если, и правда, она догадывается о местонахождении сына, а что, если правда, что она понимает сейчас, что он врёт, а что если случится какая-то мелочь, и что-то помешает сейчас связи с колонией… Что если… Но он опять врал с неимоверным упоением, врал, как писал. Говорил о том, что ухаживали они за одной нанайкой, а она дала им от ворот поворот, говорил о том, что Сашка выигрывал его в карты и обгонял на снегоходе. Он даже вздрогнул от звонка. Схватил, подскочил на ноги, отошёл к окну, боясь, что Клара Алексеевна услышит представление сотрудника тюрьмы, а потом метнулся назад и громко, так громко, что наверное услышали в соседних палатах, закричал в трубку: – Сашка! А, Сашка! Привет! А я тут как раз у матери твоей, рассказываю, как мы с тобой на снегоходах гоняли по тундре. Да..да… Даю ей трубку. “Даю” – было сказано риторически. Старушка уж ничего не могла держать. Слава поднес ей трубку к лицу. Она вся вытянулась, рот приоткрылся, и, казалось, она забыла о дыхании. Слава глянул на дверь. Где эти медики, когда они так нужны… – Клара Алексеевна, Вы дышите. Это Сашка… Саш, говори… Мать слушает. В трубке тяжёлый хриплый вдох… – Ну, здорово, мамка! Здорово! – сказал Александр, и Слава почувствовал, что, несмотря на напускную грубоватость, и Александр тоже почти не дышит, голос дрожит, – Мам, ты как? – Сса… Сашень…, – выдыхала Клара. – Я, мам, я. Ты прости, что вот так, что не приехал, прости. Я хотел. Я очень хотел, веришь? Но не смог. Прости… – Что ты…что ты… Саша. Все хорошо. Тут Слава. И я – хорошо…, – дался этот монолог Кларе Алексеевне с трудом, она уронила голову на подушку, задышала тяжело. И тогда заговорил Александр. Голос его с задушевной хрипотцой звучал успокаивающе. – Я помню, мам, как я у соседа по коммуналке пельмени украл и тебе притащил. Помнишь? Ты тогда горевала, что денег нет, переживала – чем кормить меня будешь. А потом пришла с кухни и слюни сглотнула – там запах, ууу. А я увидел. Ну, я тогда и спёр, помнишь? Ох, как долго ты меня отчитывала потом. Никак забыть не могла. – Сашенька, сынок, милый мой… Помню. – А помнишь, какая поговорка меня так злила, что я с пацанами даже дрался? – Да.. Карл у Клары украл….Помню. – Да… все доказывал, что моя Клара не крала кларнет. А ещё помню твой плащ светлый, удлиненный. Ох, и любил я его. Гордился, что мамка моя – самая красивая. А ты, и правда, красивая, мам. Друг мой сказал, что такой и осталась до сих пор. Завидует он, что мамка у меня такая. Мне все завидовали. Жаль, что не рядом я, прости… Он говорил и говорил. Егоров сидел наклонившись, держал телефон рядом с ухом матери, он заметил, как порозовели щеки у Клары Алексеевны. Голос ее сына, пересекая горы и реки, меридианы и горизонты, летел с далёкого холодного обледенелого севера, из бетоно-проволочных заиндевелых заграждений колонии прямо сюда – в сердце матери. Он, как газовая струя, пронизывал холодное пространство, согревая всё на своем пути … И похоже те, кто должен был ограничить время разговора тоже согрелись. Согрелись и заслушались. Уже пришла медсестра с капельницей, а потом и Ольга Сергеевна. Клара Алексеевна слушала голос сына и тихо улыбалась, глядя в далёкое пространство. – … Я вернусь, мам. Домой очень хочется. Ты только выздоравливай. Заживем. – Я жду тебя, Саша… – Да, я вернусь. Тут ведь тоже – не сахар. Недавно вихрь был, так у нас крыши у бараков снесло. Но восстановили, мам. У нас ребята тут хорошие. Дисциплина. Но морозы нынче лютые, я чуть щеку себе не отморозил. И охрип чуток, слышишь какой голос? Слышишь, мам? Клара Алексеевна так и улыбалась, глядя в пространство. Вячеслав даже не понял, почему Ольга Сергеевна взяла ее за шею, а медсестра закрыла ей глаза. Зачем? – Телефон, Вячеслав, – врач вывела его из оцепенения, – У Вас ещё включен телефон. Клара Алексеевна умерла, передайте сыну. Вячеслав медленно поднес телефон к уху. – Але, мам. Что-то со связью. Я тебя не слышу! Але…, – хрипела трубка. – Она умерла, – произнес в трубку Вячеслав как-то по инерции. – Что? – Александр, Ваша мама только что умерла. Она … Она слушала Вас слушала, и… Я… Я и сам не заметил…, – Вячеслав ещё был потерян, никак не мог собраться. – Мама! Дайте ей трубку… Что Вы сказали? Умерла? – Примите мои соболезнования, – наконец Вячеслав взял себя в руки, – Александр, она улыбалась, слушая Вас. Значит, все не зря… – Что не зря? – он помолчал и добавил, – Мама … – Да, Александр, Ваша мама только что скончалась. Видимо, сын никак не мог поверить. Он замолчал, а потом протянул: – Даа… Вы правы – не зря. Я должен Вас благодарить… Я никогда это не забуду… – У меня письмо Вам от матери. Я передам. Я обязательно передам… Их разговор прекратили. Следователь Егоров вышел из палаты. Надо было взять себя в руки. Но эти самые руки дрожали даже, когда он закурил на улице. Клара Алексеевна дождалась. Дождалась… – Прости меня, мама, – прошептали его губы, он думал о своей матери. Он прошел пару кварталов и набрал Ольгу Сергеевну. – Ольга Сергеевна, я насчёт похорон… Я займусь этим. В виду имейте… Вячеслав взглянул на занесённые снегом улицы, достал письмо Клары Алексеевны: “… Ты не думай сынок, я ведь не в обиде. Я все понимаю. Главное, чтоб ты счастлив был … А дуб наш нынче так покрыло снегом. Смотрю на него и думаю – как у Саши моего на севере – снега …”
    1 комментарий
    6 классов
    Голос её мужа взволнованно шептал, делая паузы: — Галя, Галя, успокойся, я прошу тебя. Я всё понимаю, Галя, но и ты меня пойми, у меня семья, я не могу сейчас приехать. Я тоже тебя люблю, Галя, очень сильно люблю, но не могу сейчас говорить – жена может в любую секунду войти в комнату и всё узнать, я должен собраться, чтобы сообщить ей, ещё не время… Нет. Давай завтра, иди домой, Галя. И я хочу тебя увидеть. Нельзя звонить мне на домашний в это время, ты же знаешь. Да, и я люблю тебя… Валя не стала врываться и устраивать скандал. Мама часто говорила: ничего не делай серьёзного на эмоциях, отдышись, дождись трезвости мысли. До этого дня Вале не особо приходилось следовать её совету – жизнь была размеренной, без особых сюрпризов, всё шло своим чередом. На последних словах мужа Вале показалось, что её проткнули острой иглой где-то в середине груди: сердце застучало, кровь бросилась в голову, а лёгкие сжались – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Игла вышла между лопатками, но дышать Валя боялась, чтобы не выдать себя. Она развернулась и также на цыпочках, как пришла сюда, вышла на кухню. Она вновь взяла нож и принялась за мясо, но куски не резались, не хватало сил для нажима, да и не видела перед собой ничего, тыкала по доске наугад. У ног с волнением и надеждой тёрлась кошка – Валя кинула ей на пол кусочек мяса. “Я не могу, у меня семья…” Валя хваталась за эти слова. Значит, они ему дороги. Но ещё он сказал: “Я тоже люблю тебя, Галя, очень сильно люблю”. Любит! Другую! Давно ли? Кто она? И кто с тех пор для него Валя? Повинность? Обязанность? Долг? Мать его детей? Да Боже мой! У них же всё хорошо! Ни жестом, ни взглядом, ни словом Вова не вызывал подозрения в том, что его любовь к Вале прошла! Валя не могла представить свою жизнь без мужа. Он был не только главным добытчиком в семье, он был платформой, на которой всё держится, тем, кто решает вопросы, стоит у руля и крепко держит штурвал, для Вали и детей он был каменной стеной, за которой спокойно и сытно, за которой можно ни о чём не беспокоиться и чувствовать себя счастливой женщиной, занимающейся детьми и нетрудной работой в удовольствие. И что она будет делать без Вовы со своей зарплатой художника-оформителя? Даже с алиментами? Как будут мальчики расти без отца? А как же их дача, на которой постоянно нужно что-то ремонтировать? Но и это не главное! Главное то, что она любит мужа и не представляет без него своей жизни! И не хочет представлять! Через минут пятнадцать к ней вошёл муж и блаженно принюхался в сторону плиты – там уже скворчало на сковородке мясо и булькали макароны в кастрюле. Валя нарезала салат. — Ах, как пахнет! Ужин скоро? — Через полчаса примерно. Мясо помельче нарезала, чтобы быстрее… А кто звонил? — Звонил? — Ну да, по телефону. — Аааа… – безразлично протянул муж и сел на табурет, играл он отменно, – с работы звонили. Попросили выйти завтра на полдня, принять древесину. Валя крепче сжала нож, лицо напряглось, но муж, слава Богу, ещё не научился видеть её лицо через затылок. — Для этого и другие работники есть, что-то тебя часто просят по выходным, мне это не нравится. — Так лето же, в отпусках все. — Угу… —Ты чем-то расстроена, Валюш? — Да так… — Что случилось? А ну-ка иди сюда, иди, иди… Он потянулся и привлёк её к себе, усадил на колени. Валя не поднимала глаз. — Просто устала сегодня. Думала, мы завтра вместе будем, отдохнём, на дачу поедем. — Ты же работаешь завтра. Вечером и поедем. — Вов.. — У? — А ты меня любишь? — Конечно люблю, что за глупости. — Просто давно не говорил… — Люблю, Валюш, люблю. И мальчишек наших люблю, ты же знаешь – для меня семья это всё. Знаешь что – ты иди отдохни, а я сам доготовлю. Приправы в мясо уже положила? Посолила? — Нет. — Ну я доделаю. Иди, – отпустил её Вова, поцеловав в шею. Впервые Вале был неприятен его поцелуй. Она лежала на диване и смотрела на своих сыновей. На живот запрыгнула кошка и принялась массировать её лапками, когти впивались в тело – благодарила за угощение. Валя зажала кошкины лапки, повалила животное на спинку и запустила руку в тёплый пушистый жирок на животике. Их семья должна быть сохранена. Как можно верить словам мужа? Этой Гале он тоже говорил о любви! Мало ли как дальше повернётся! А вдруг сманит его к себе любовница! И делить мужа с какой-то другой? Спать с ним после неё? Нет! Валя понимала, что от любовницы нужно избавиться, но сделать это так, чтобы заодно не избавиться и от мужа. Муж ей и самой нужен. Сказать всё ему в лицо – это риск. А вдруг там и правда любовь? Карты раскроются и он уйдёт к ней. Нет… Именно с любовницей Валя должна разобраться тет-а-тет, но для начала надо её найти. Утром муж повёл детей в садик, после сразу собирался идти “на работу”. Валя позвонила к себе на завод – очень плохо себя чувствует, ей бы дома один день поработать, да, да, конечно она всё нарисует – два плаката и поздравление именинника, в понедельник с утра всё будет висеть на своих местах в лучшем виде. Как хорошо, что они с мужем работают в разных местах! Поняв, что надеть ей для маскировки совершенно нечего, она постучалась к соседке-малярше и выпросила у неё списанный со счетов рабочий халат под предлогом, что сегодня на работе нужно покрасить стену, а защитной одежды подходящей нет. — И платок. Платка не найдётся, а, Дусь? Ну пожааааалуйста! Дала ей соседка и платок, немало удивившись тому, что же у них за завод такой, что не выдают рабочую форму сотрудникам. В таком неприглядном виде Валя побежала к детскому саду. Через пять минут из ворот вышел муж и Валя, прячась по задворкам, начала за ним слежку. Первым делом муж отправился на рынок и купил на рыбном ряду селёдку. Поначалу Валя испугалась, что он спутался с какой-то рыночной бабой, а там у них все стояли как на подбор хабалистые и наглые, такие нахрапом своего добьются… Но муж, прикупив ещё и фруктов, покинул рынок, прошёл один квартал и свернул в частный сектор. Здесь следить за ним стало совсем проблематично. Вале приходилось дожидаться поворотов прежде, чем самой выходить из-за угла, и во время одного такого ожидания муж пропал, значит, где-то на этой улице жила его зазноба. Валя покрепче в платок закуталась и присела на лавку в начале улицы. Просидела она так два часа, мучимая мыслями о том, чем в это время занимается её муж. Вышел он из-за синих ворот, да не один, а с этой… Валю в жар бросило – сейчас как узнает её! Но голубки отправились дальше по улочке, а там был лесочек и знала Валя, что речка там протекает, ходили они туда вместе с друзьями на пикник. Решили, значит, полюбоваться видами… Эту Галя Валя не рассмотрела толком, поняла только, что молодая она, высокая, как муж, и волосы русые. Валя вернулась домой, переоделась и пошла на работу, а то мало ли – муж вернётся, а она дома, как объясняться с ним? Лучше на заводе извиниться с сказать, что стало ей намного легче. Вечером она принюхалась к мужу. — Что-то от тебя, милый, селёдкой попахивает. — Мужики на работе угостили, – соврал Вова, не моргнув глазом. — Угу… понятно. На следующей неделе Вале удалось детальнее разглядеть Галину – муж опять купил на рынке селёдку, а на выходе его ждала она: симпатичная, зараза, лет тридцать на вид… любительница селёдки. Через два дня Вале совсем повезло – вечером, когда возвращалась после работы, увидела она на улице эту Галю, да не одну, а с Валиной хорошей подругой! Они чесали языками минут десять и когда стали расходиться, Валя вышла из укрытия и поспешила догнать свою подругу. — Ой, привет, Оленька, совсем ты про меня забыла, в гости не приходишь, не звонишь… — Да так уж и совсем! – засмеялась Ольга, – четыре дня всего не виделись. — А я уж подумала, что у тебя новая подруга появилась и ты меня променяла… – начала она издалека, шагая в ногу с подругой. — Кто? — А вот та, с которой вы только что расстались, – невинно, но лукаво хлопала глазками Валя. — Ты о Галке? Да это знакомая старая, мы с ней хорошо друг друга знаем, на одной улице выросли. — И что же это за Галка такая? На вид красивая. — Красивая, да невезучая. Одна с ребёнком два года назад осталась, а ребёнок у неё болезненный, всё по врачам, да по врачам, ой… что-то с сердцем у бедного. — А муж где? — Поехал за матерью в деревню ухаживать, да там и остался, подженился на местной. Галка с ним развелась. Без работы пока, живёт материными заработками. А сейчас у неё новый ухажёр завёлся, вот о нём она мне и рассказывала. Там страсти такие! Он готов ради неё семью бросить! Валя даже зубами скрипнула, но улыбку ещё шире стала держать: — И что? И что? И как у них там? Рассказывай. — Да тебе это не интересно, ты же сплетни не любишь. — Интересно, интересно, выкладывай. — Да зачем тебе? — Ты мне подруга или как? – включила обиду Валя. — Подруга… – удивилась напору Ольга. — Вот и расскажи всё, что знаешь. Дальше меня никому информация не пойдёт, общих знакомых нет у нас, чтобы трепаться. Несколько дней у Вали зрел план по отваживанию любовницы. Будучи человеком творческим и даже артистичным, она дала волю своей фантазии на полную… Когда схема в голове была проработана, Валя дождалась неполного рабочего дня (а дважды в неделю ей выпадало работать по четыре часа) и отправилась в гости к Гале. По пути Валя не забыла прикупить на всякий случай селёдки. Ей повезло – Галина была на улице, копалась в огороде. Проходя мимо, Валя замедлила шаг, сделала вид, что ей плохо и схватилась за штакетник. Галя была от неё в двух метрах. — Ой, девушка… Что-то у меня голова от жары закружилась… Можете воды вынести? — Да что вы! – спохватилась Галина и подбежала к забору. Откинув проволоку, соединяющую кольцом две половины забора, она открыла вход в огород и завела к себе Валю, посадила её в тени дерева. – Я сейчас, минутку! Но минуты не прошло, как прибежала она назад с кружкой. Валя, изображая полуобморок, выпила, но не до конца, оставила на дне. Посмотрела внимательно туда и ахнула. Поманила Галину. — Видите что-то на дне? — Нет. А что там видеть? – нахмурилась Галина, подумав, что дала бедняжке грязную кружку. — А я вижу. Судьбу вашу вижу. — Ой, да не верю я в такое. — А вот и зря. Я, между прочим, многое могу рассказать о вас. — Да ну? – саркастично подняла бровь Галина и выпрямилась. — Сердце ваше было разбито, больно-больно… а муж-предатель бывший далеко… — Вы кто такая вообще? Подослал кто? – заподозрила Галина, сощурившись. Тут Валя о болезни ребёнка ей давай рассказывать. Галина побледнела. Валя руку взяла её, на линии посмотрела и всё ах да ох… и такие подробности из жизни Галины давай ей выкладывать, что только самые близкие знать могут, да и то не все, и про шрамы у неё ноге – что и как, и где… Галина и впрямь поверила, что перед ней ясновидящая. — А про будущее? Про будущее что скажете?! — Всё хорошо будет, если поступишь по совести. Есть у тебя мужчина, вижу это, но он не твой и никогда не будет твоим, крепко с другой у него повязано. — Да, у него жена и дети есть… Но у нас настоящие чувства… Он обещал, что будет со мной! Я добьюсь его! Я всё сделаю! Костьми лягу! — Не будет он твоим! — Будет! Разлучу я их, ребёнка рожу и заберу его! Да он и раньше уйдёт! — Не уйдёт! — Мой он будет! — Не будет! — Будет! Не отступлю! — Ах ты ж сволочь! – закричала Валя и подскочила, – а знаешь что ещё я знаю? Что селёдочку ты любишь. Вот я тебе и принесла! За мужа моего сейчас отведаешь! — За какого мужа… – начала вставать в испуге Галина, но не успела – ей прилетело упакованной в бумагу селёдкой прямо по голове, хотя изначально Валя надеялась на более лёгкий вариант исхода… Женщины повалились и Валя, сцепившись, умудрялась лупить соперницу этой селёдкой по плечам и спине. — За Вову моего! Змея! Гадина! На тебе, на! Думаешь, я дура совсем?! Думала, что ничего не узнаю до последнего?! Это мой муж! Ищи себе свободного! — Отстань, отстань! В какой-то момент селёдка вывалилась из бумаги в траву и Валя воспользовалась тем, что в глаза Галины насыпалось земли – она схватила селёдку и заелозила рыбой всю физиономию любовницы, пока она не заплакала. Валя победоносно встала и отряхнулась. — Расстанешься с Вовой по-хорошему, скажешь, что другой у тебя есть, а если не успокоишься – к бабке пойду, прокляну и тебя, и ребёнка… ни перед чем не остановлюсь. Поняла? Галина тоже встала. По её блестящему лицу была размазана грязь. — Я на тебя в милицию пожалуюсь! — Жалуйся куда хочешь, но если МОЙ муж узнает, что я к тебе приходила… Тебе не жить. Себя не жалко – пожалей сына. Валя выбежала на дорогу. Такое поведение было совсем на неё не похоже – она всегда была хорошей и воспитанной девочкой и не вступала в конфликты. Что-то безумное, животное проснулось в ней в тот день… Она отвоевала свою семью, пусть и такой грязной, селёдочной борьбой. Вскоре её мужа перестали вызывать на работу по выходным… Зажили они душа в душу, муж ничем не выдавал, что расстроен. От подруги Валя узнала, что Галина рассталась со своим ухажёром, но без подробностей. Больше эта женщина её не интересовала, а через год они переехали в другой город. Их жизнь была спокойной, размеренной, Валю всё устраивало, а муж молчал, лишь грустно иногда зависал в своих мыслях. Возможно, и были у Вовы другие женщины, но Валя о них не знала. Самое удивительное случилось через многие десятки лет, когда муж Вали лежал при смерти и жить ему оставалось с неделю… Пожилая женщина пришла к нему попрощаться. Валя опять подслушивала под дверью. Они плакали и муж называл её Галиной, и когда женщина вышла, Валя с трудом узнала в ней бывшую любовницу. Валя сделала вид, что не узнала её, Галина – тоже. “А если у них и вправду была настоящая любовь? – подумала Валя, – а если муж все эти годы тихо страдал?.. А бывает ли что-то в этой жизни без жертв? Зато наши дети выросли в полной, счастливой семье и перед глазами у них всегда был достойный пример отношений.” АВТОР: Пойдём со мной
    1 комментарий
    7 классов
    🔻⬇🔻 Рецепт Смотрите ниже ⬇🔻⬇
    2 комментария
    15 классов
    ⬇⬇⬇ ИНГРЕДИЕНТЫ смотрите снизу🔻 ⬇⬇⬇
    1 комментарий
    17 классов
    Но ведь – в Москву! И проезд бесплатный, и проживание за счёт районных средств. В их объединенном из четырех колхозов совхозе им. Ильича вырастили невероятных хряков и свиноматок. Победили они даже в области. И теперь… Суетилась и баба Аня, мать Николая. Сын без конца встречал областное и районное начальство, те переживали ещё больше. Ответственность-то какая – представлять область в Москве. Гордилась мать сыном. Баба Аня была маленькая, щупленькая, с маленьким, как печеное яблочко, лицом. Жила она и с ними, и – нет. Стояла во дворе большого дома старая летняя кухня. В нее когда-то переехали они с дедом, так там и остались. Внуков нянчила и жила потихоньку. Уже одна, деда давно не стало. Хорошо жила. И ничего, что обои пузырились от сырости стен, что мебель ей сюда отдавали старую. Нравилось ей тут. Вроде – и со своими, помочь где – поможет, и не мешает никому. А чего мешать-то! До того умный у неё сын и такая хозяйственная невестка! Где уж ей, указы давать. Вон они и низ в доме каменный поклали под две горницы и терраску. Не дом, а хоромы. И техники у них полон дом. Телевизор и тот цветной. Анна захаживала, смотрела порой и дивилась. Так бы и сидела весь день у этого чудо-экрана, но неловко. Пора и честь знать. Стеснялась надоесть. А одна уж совсем не оставалась она у них, скромничала. Впрочем, и всю жизнь она была такая. Тихая, робкая, работящая и бескорыстная. Никогда в лидеры не выбивалась, всю жизнь дояркой в колхозе проработала. Не выдающаяся. И как у неё такой сын только вышел? Витька, внук, маленький ещё был, увидел однажды, как бабушка за сараем плачет, к отцу побежал. Тот мигом подскочил: – Мам, чего случилось-то? Обидел кто? А она скорей подскочила, утерла глаза платочком. – Что ты, что ты, Коленька! Это от счастья я. И не думала, что сын мой председателем колхоза станет. Дед вот не дожил… А теперь уж и вовсе состарилась Анна. Поздний у них Коля-то был и единственный. Ноги, как бревна, сердце каждый день млеет, а этой осенью ещё и спину так подрубило, что ходить стала баба Аня чуть вперёд наклонившись. Сын уже – директор совхоза. И вот теперь – Москва! В эти особенные дни она держалась, что есть мочи. Помогала невестке по хозяйству, по сборам. Да и внуки на неё остаются, хоть и взрослые уже. Лиза, так вообще девица, но все равно ж – дети. – А почему нас не берут! – капризнонадувала губы Лиза, – Я тоже хочу в Москву. – Ну, Лиз, ну, не расстраивайся. А я тебе там все куплю, и кроссовки, и кофточки посмотрю, и пальто зимнее. И Витьку надо куртку, – Ольга боялась что-нибудь забыть. – И колготки мне, мам, ты обещала! Такие – с рисунком. – И колготки. А ещё тете Свете ж, Гальке надо, и тетке Римме. Ну, записано все у меня. В блокнотик. Ой, Лиз! – Ольга рванула к радикюлю. – Ну, что ещё, мам? – А блокнотик-то я взяла? Уф, взяла… Хорошо, что мотоцикл продали, денег на все хватит … Выставка выставкой, а в Москве побывать хотели все. Это ж такое событие! Заказы сыпались на всех отъезжающих. Был выделен в программе специальный день – прогулки по Москве. Экскурсии экскурсиями, а закупиться – это святое. – Ну, всё! Нормально, чтоб все тут! Бабушку не обижать! Они усаживались в совхозную “Волгу”, полученную недавно за особые заслуги, чтобы ехать на вокзал. Народ толпился. Провожали соседи и знакомые. Мать стояла в сторонке. Маленькая, незаметная, чуть наклонившаяся вперед. Николай подошёл. – Ну, давай, мать! Ругай их, если чё! Разрешаю… А Анна была сильно взволнованна своим упущением. Отругала её невестка. – Так ить. Ты прости, Коль, с салом-то этим. Чуть ведь вас не подвела, дура старая. – Да, забудь… Там жратвы – роту прокормить можно. Баба Анна перекрестила улетающую по пыльной грунтовке “Волгу” и отправилась в дом. Прибираться было ещё нельзя – в дороге дети. “До завтрева” точно. Внуки только отобедали. Прилегла баба Аня на диван и стала слушать, как Лиза с Галькой, с подружкой – дочкой Светланы, мечтают об обновках, что мать привезет. Хорошие мечты. Были и у нее когда-то такие же. А теперь уж … Мебель ей не нужна. Поотдавали дети свое старое – трюмо, сервант и шкафы кухонные. Кровать свою баба Аня ни на что не променяет, хоть и пооскоблилось серебро с круглых набалдашников на высоком металлическом изголовье, и сетка панцирная провалилась. Но привыкла к ней баба Аня. Любила свою постель и подушки в накидушках, очень. А обувь баба Аня все больше донашивала свою старую – тапки – летом, калоши резиновые да бурки – осенью, валенки – зимой. Одежда ей от Ольги доставалась. Та – модница страшная. И пары лет кофту не поносит, уж не нужна. А вещи добротные. Вот Анна и забыла – когда что-то новое себе покупала. Зачем ей? Так под девчачьи разговоры-мечты и придремала. А Николая с Ольгой закрутила поездка. За свиньями смотрели, как за детьми малыми, берегли. Областное начальство, поехавшее с ними, оказалось совсем нещадящим. И когда, наконец, дни выставки были позади, и настал день закупок, свинарки как одурели. Им не интересны были экскурсии, они только и ждали – когда ж их отпустят в ГУМ и ЦУМ. Экскурсовод это прочувствовала и благосклонно отпустила всех пораньше. Николай настоялся в очередях, помогая жене в закупках колбасы, сгущенки, гречки, апельсинов. И когда дело дошло до одежды и обуви, он уже был без сил. Покупали ей самой, ему, детям, а ещё близким и знакомым. – Коль, смотри какое красное в клетку пальто. Как думаешь его лучше или вот это серое с пуговицами для Лизки. А? – Нет кроссовок, представляешь, никаких. Что ж делать-то, Коль? Может кеды им взять, как думаешь. – Ох, надо до Савеловской доехать на метро. Там, сказали, колготки эти есть в магазине. С тяжёлыми сумками они таскались по Москве, метались в поисках дефицитных товаров. – Коль, может ещё и шапку Витьку возьмём, смотри какие… Раз уж магнитофонов нет. Он уже не в состоянии был думать, решать и давать советы. Они успели повздорить. А потом Николаю пришлось провожать начальство на другой вокзал. И в зал ожидания Ярославского вокзала приехал он часа за полтора до отправки. Бабы в зале ожидания хвастались покупками. Рассматривали приобретения друг друга. – Смотри какие гольфики с кисточками отхватила, – демонстрировала Ольге кумушка. –А где? – Да на рынке около Рижской. – Вот те на! А мне что ж не взяла, знаешь же – Лизка у меня. – Ох, так ведь не упомнишь всех-то. Я и так на четыре семьи скупаюсь. Ольга расстроилась. – Коль, вишь Коновалова какие гольфики отхватила. А Семёнова вообще магнитофон взяла импортный. И как только смогла! Случайно, говорит. Врёт, наверное. Просто место знала и ведь никому ни слова не сказала! А нам так надо Витьку бы, и не нашли, – Ольга помолчала, надув губы, а потом начала себя успокаивать, – Ну и что! А мы тоже молодцы, тебе такие ботинки достали! Лизке – джинсы фирменные Levi’s и пальто и по мелочи. Ой, а как мне сарафанчик этот, ну зелёненький, о, вспомнила – тontana, как понравился! И себе я взяла сапоги болгарские, и Витьке….Светлане взяла кофточку с карманами накладными … подарочек будет… Ольга щебетала, перечисляя свои заслуги по добытию дефицита. – А матери? – перебил её Николай. – Что матери? – А матери чего взяла? – Так ить … Она не просила ничего. – Ну, а подарочек? Она, значит, за детьми там приглядывает, корову доит и пасет, все хозяйство на ней, а мы ей – ничего…,– его металлический голос резанул пространство зала ожидания. Односельчане оглянулись. – Ой, да ладно, Коль. Что ей надо-то? – тихо успокаивала мужа Ольга, – Ну, хочешь, я тот платок газовый ей отдам, голубой. Мне к пальто, конечно, но отдам, чего уж… А ещё вон матрёшку в ларьке сейчас куплю… – Матрёшку! – сказал, как пристыдил. – Ну и чего ты? Чего разошелся-то! Меня укоряешь, а сам же со мной ходил везде, хоть бы и подсказал. Ну, забыла я .. А Николай отчётливо вспомнил мать, как провожала она их, как стояла в стороне в своем старом ещё отцовском жилете, платочке и калошах, как расстроена была из-за этого сала, пропади оно … Набрали они и друзьям, и знакомых даров, а родной матери …. Матрёшку? И ведь права жена. Он виноват. Его же мать… – Деньги давай! – Коль, поезд ведь скоро. Ты чего? Да и дорого все у вокзалов-то… – Давай, говорю, деньги! Ольга поняла – сейчас спорить было с мужем нельзя. Когда был он таким сердитым, дела плохи. Односельчане притихли, косились на начальника своего и его жену. Она достала кошелек и собралась было его открыть, но Николай выхватил весь. – Ох, Коль, так ведь много там… все … Но он уже отправился к выходу. Николай не знал куда идти, он просто обошел здание вокзала и пошел на площадь. Должны ж здесь поблизости быть магазины. Но ничего подходящего не находилось … бижутерия, парики, безделушки, тряпье … Он искал обувь или хорошую верхнюю одежду, но ничего такого не попадалось на глаза. А на вокзале уже объявили прибытие их поезда. Ольга переживала, не спускала глаз с вокзальных дверей. Они направились на перрон. Односельчане помогли. Перебежками, с сумками и сетками, набитыми продуктами и вещами, потихоньку они дошли до своих вагонов. Все переживали и за Ольгу, и за Николая. – Не горюй, Оль! Целый час ещё. Успеет твой Михалыч, – успокаивали. А Николай все отдалялся и отдалялся от вокзала. И тут он увидел магазин “Радиотехника”, а в витрине – телевизоры. То, что надо! Так и вспомнил, как мать, чуть ли не раскрыв рот, смотрела на днях у них программу “Очевидное-невероятное”. А он ещё подивился – надо же мать такие вещи интересуют? Но они полгода стояли в очереди на приобретение цветного телевизора… Навряд ли можно его купить вот так, зайдя в магазин. Так и вышло. Продавщица вяло посмотрела на провинциала и четко ответила: – Телевизоров в свободной продаже нет. Николай ещё подивился технике, выставленной тут, а потом подошёл к девушке поближе. – А если я переплачу? – предложил он – Ну, здрасьте, – она посмотрела на него коровьими глазами с накладными ресницами и произнесла, – Вы ж не на базаре, мужчина! Мы – магазин, а не спекулянты. Николай спросил о магнитофонах, о радио. Но и это не так-то просто было приобрести. Вот телевизор бы матери! Вот это подарок. Он вышел из магазина, посмотрел на часы. Время! Совсем нет времени искать что-то… Он направился к вокзалу и все думал и думал о матери. Он – обо всех заботился, слыл руководителем, думающим о своих работниках. Стольким семьям помог, столько домов отстроил. А сколько работы проводилось по идейно-воспитательной работе совхозного коллектива, сколько говорили об уважении к ветеранам. А сам ведь груб с матерью всегда был. Его мать живёт в старой холупе, в общем-то. О ремонте там он и не помышлял никогда. И вот сейчас, после всех похвал, после почестей, которые получил он в последнее время, появилось ощущение пустоты и ничтожности их перед чувством сыновней любви и благодарности. Он ещё не ушел далеко, услышал оклик. – Постойте, мужчина! Его догонял низкорослый и полный мужичок. Николаю показалось, что видел он его в магазине. – Вам телевизор нужен? – Да, очень. Цветной. – У нас тут отказ от одного телевизора, знаете ли, но … Марка дорогая, новая, и ну, вообще, если возьмёте – не пожалеете. Новый, отличный, вот только гарантийных документов нет. Но обещаю – отличный телевизор… – Возьму! – перебил его Николай, – Сколько? И когда товарищ назвал сумму, Николай полез в кошелек. Но денег хватало. Мотоцикл же продали, и многое из желаемого в Москве просто не нашли. Телевизор был, действительно новый. Продавец предложил его распаковать, показать картинку, но Николай уже очень спешил. – Если обманули, вернусь – учтите. Беру матери. Не прощу…. И продавец приложил инструкцию и прочее, все, кроме чека. Николай понимал – переплачивает. Но брал. Покосился лишь на продавщицу – “не спекулянты говоришь?” Продавщица пропала за полками товаров. Сам же торговец и предложил подбросить Николая с покупкой до вокзала. А Ольга уже отчаялась. Николая не было. Поезд вот-вот отправится, а место Николая – пусто. И вот раздался один короткий свисток. Поезд, выпустив белые пышные клубы, вздохнул и медленно стронул с места свои закопченные колеса. Ольга прислонилась щекой к окну, но Николая видно не было. – Не успел, значит. Ну, не волнуйся, Оль. Приедет следом, чай не маленький, – успокаивала её Наталья Коновалова. Но Ольга никак не могла прийти в себя. Все думала и думала о муже. И не думала она, что его любовь к матери столь сильна, и не замечала… Но минут через пятнадцать с большой коробкой, которую ему помогали нести какие-то солдатики, Николай появился. Мокрый и красный от натуги, но довольный. Коробка никуда не входила, оставили под столом. – Телевизор? – Ольга прочла надпись на коробке. – Ага, – Николай устало бухнулся на сиденье. – Цветной что ли? – Надеюсь… – Это ты матери? – с осторожностью спросила Ольга. Судя по коробке, даже у них телевизор был куда меньше. – Ей, конечно. – Так ведь у неё и антенны нет даже. – Нет, значит будет. И ещё – с ремонтом Лизкиной комнаты подождем. Сначала матери сделаем в доме. Там уж вообще плачевно все. Ольга аж глаза выпучила. Дочь так ждёт этого обновления. – Лиза расстроится очень, – с осторожностью сказала. – Ничего, у Лизы ещё есть время. А у матери его не так уж и много. Да и порадуется пусть за бабушку. Чай не эгоистка… Больше об этом не говорили. Ольга смотрела на телевизор под ногами без удовольствия. И все время думала, что если б догадалась купить матери хоть что-то, и деньги б на телевизор не ушли, и дочь бы не рыдала из-за того, что ремонта ей пока не ждать. А то, что Лиза будет истерить – факт. Ох! В дороге все сгладилось. Ехали весело, делились воспоминаниями о выставке и о московских приключениях. А когда приехали домой и занесли телевизор, Лиза захлопала в ладоши. – Новый телик! Ура! Новый телик у нас. Большой какой! А старый, пап, мне в комнату, ладно? Ну, после ремонта. Николай и Ольга молчали. Анна суетилась у плиты. Борщ готов, а вот салаты не успела. Неповоротливая и медлительная стала совсем. Анна крошила овощи и волновалась, что вот сейчас все сядут отобедать, и окажется, что ничего и не готово. Быстро надо, быстро. И тут за плечи взял ее сын. Отвлекает, а ведь некогда … – Мам, а это тебе подарок из самой Москвы. – Мне! Ну, спасибочко. А чего за подарок-то? – она смотрела на сына, на руки невестки, но в их руках ничего не было. – Ну, так вот же – телевизор. Это тебе. Анна захлопала глазами. Это как же так? Да нет! И не надо ей! Это ж сколько денег стоит! Да и не заслужила… – Па-ап, ты чего? Серьезно? Так зачем бабушке такой большой-то? – Так глаза у неё уж плохо видят, ей и надо – большой. И еще, мам, начнем ремонт у тебя скоро. Потихоньку, частями. Сделаем тебе нормальный дом. Анна молчала, она все оглядывалась на доску с недорезанными огурцами, а глаза наполнялись слезами. Дорезать бы салат – так уж не видит ничего. А салат-то как же? А обед? Она утиралась фартуком. А Николаю не терпелось, он побежал к знакомому мастеру, чтоб сейчас же опробовать покупку. На крыльце Ольга успокаивала плачущую дочь. И эти слёзы совсем не тронули Николая. По крайней мере несравнимо с тем, как только что тронули слёзы матери. Вспомнил, как плакала она за сараем, когда выбрали его первый раз председателем колхоза. Как тогда ему вдруг понятно стало, насколько важен этот шаг в его жизни. Важен – раз даже мать от счастья плачет. Телевизор не подвёл. Аж Гена – мастер засмотрелся. – Да, Николай Михайлович, такую модель ещё не видывал. А он у вас тут стоять будет? – Гена осмотрел убогое пространство материнского жилья. – Тут. Мы с телевизора начали. Теперь и ремонтом займёмся. Они пообедали. Лиза все ещё сопела носом, а Ольга щебетала рассказами о покупках и поездке, отвлекала дочь. Мать ещё не ходила в свой дом, все суетилась с обедом и помощью семье. И так ей стыдно было перед внучкой и Ольгой, так стыдно. И когда пришли они вместе с Витькой обучать бабушку пользоваться новой техникой, она плохо вникала. Все уговаривала – телевизор в их дом поставить. Мол, и не нужен он ей, и вредный, и громкий, и глаза уж не те. Но Николай не слушал. Всю жизнь мать так. Ничего-то ей не нужно. Но теперь он был настойчив. Ещё и ещё раз объяснял ей правила включения. Вечером он вышел покурить во двор. У матери синим экраном телевизора отсвечивало окно. Он затушил сигарету, потихоньку подошёл и подсмотрел. Мать с распущенными волосами, в осветивших её лучах телеэкрана, сидела на своей постели в ситцевой рубашке. В руках расческа, но она застыла, как изваяние. И лицо ее казалось сейчас совсем не старым, а, скорее, девичьим. Такой он её уж и не помнил – всегда с пучком. А волосы-то длинные, лежат прямо на постели. Она, широко раскрыв глаза, внимательно смотрела на экран. А ножки её казались совсем маленькими, потому что они не доставали до пола с высокой кровати. Сейчас она напоминала ребенка – маленькую девочку, восхищённо смотрящую на будущую жизнь. Из калитки вышла Лиза, снимала белье с веревки. – Подь сюда! Глянь… Лиза подошла, держа на руке снятое белье, и долго смотрела в окно на бабушку. А потом повернулась к отцу, уткнулась головой ему в грудь и произнесла: – Прости меня, пап. Я такая дурочка… – Так ведь тебе простительно. Юная ты ещё. А я вот уж – взрослый дурак. Давно надо было … И Лиза постучала и зашла к Анне. Пообнималась, а потом посоветовала переключиться на другой канал. Там начинался фильм. И сама побежала в дом его смотреть. И Анна смотрела фильм “Алые паруса”. Также, сидя на кровати и спустив с нее ноги. Она никогда его не видела, и не слышала эту историю. Она не понимала, что это всего лишь фильм, потому что не очень была просвещена в вопросе киноиндустрии. Она застыла и до самого конца была уверена, что Ассоль – реальная девушка, и в том, что то, что показывают, происходит именно сейчас. Где-то далеко- далеко, но прямо сейчас. Она волновалась и жалела девушку. Она была уверена – Ассоль зря надеется, глупо. – Да что ты, милая! Не будет этого, – пыталась подсказать она бедной девушке. А когда по экрану поплыли алые паруса, Анна вскочила и начала ходить по комнате, хлопая себя по коленям. Вот те и на. Вот Грей – выдумщик. Вот придумал. А потом она аккуратно выключила телевизор, легла и заплакала. Не из-за радости за Ассоль, а из-за радости за себя. Вот и у нее – также хорошо все сложилось. Вспомнила, как пришел Миша со флота. А бескозырка … а выправка … А трава какая была тогда зелёная по обочине дороги, когда пошли они гулять. Как прибежал к ней однажды, а она – болеет. Как меду принес, как ухаживал, лечить помогал. Муж он был добрый. И сын у неё – самый лучший, и внуки. Свои у неё есть – алые паруса. АВТОР: Рассеянный хореограф
    1 комментарий
    13 классов
    ⬇⬇⬇ Рецепт 📌 Смотрите Снизу 🔻⬇🔻
    2 комментария
    24 класса
Закреплено
  • Класс
  • Класс
  • Класс
Показать ещё