Тихая пристань

Однажды осенью я был требным и дежурил в соборе. Закончив свои дела и заперев алтарь, направился в свечную лавку относить ключи. В полупустом храме на скамейке сидела средних лет женщина. При моем появлении она встала. – Батюшка, можно с вами поговорить? Мы сели на скамейку. По своему небольшому священническому опыту я понял, что разговор скорее всего будет о детях. Вообще 90 процентов проблем, с которыми приходится сталкиваться священнику при общении с людьми, – это взаимоотношения в семье. Не был исключением и этот случай. – Дочь у меня младшая непутевая, – вздохнув, начала женщина. – Все у нее не как у людей. И человек она хороший, скромная, симпатичная, да только вот слабохарактерная, под дурное влияние часто попадает. Началось все у нас дома, в селе. Спуталась с каким-то, ребенка от него родила. После этого они расстались, конечно. А в последнее время совсем от рук отбилась. Уехала в Вольск, живет там с очередным молодым человеком. Ребенок с нами… Все, что они заработают, на пиво и сигареты спускают… Слушать нас с отцом не хочет. Я вот не знаю, может, ей сейчас там и есть нечего. Женщина надолго замолчала. Сидела смертельно уставшая. – Упустила я ее. Все в детстве баловала - любимая дочь была. А вот что выросло. Что делать? Нужно ли ей помогать? И как? Подскажите. – Помогать, безусловно, нужно, – говорю. – И прежде всего, уделять ей как можно больше любви и внимания. При первой возможности езжайте к ней в Вольск, вообще посещайте ее как можно чаще. Чтобы она видела, что нужна своим родителям, что ее любят, хотят вернуть домой. – А материально помогать ей надо? Ведь, повторяю, у нее, может быть, и еды сейчас нет. – Деньги, конечно, лучше не давать. А продукты привозите тоже как можно чаще. – Еще одна проблема беспокоит меня, батюшка. Старшая дочь (она здесь, в Саратове, живет) как только узнает, что я младшей помогаю, начинает меня ругать. И обида у нее на меня какая-то, воспринимает помощь младшей как личное оскорбление. Будто подменяют ее в это время. Ведь они сестры! Почему такое происходит? – Вы читали в Евангелии притчу о блудном сыне? – спрашиваю. – Нет, – женщина пожимает плечами. – Почитайте. Это Евангелие от Луки, 15-я глава. Там как раз ваш случай описан. В этой притче младший сын возвращается домой. Будем молиться, чтобы то же произошло с вашей дочерью.

ОТКРОВЕНИЯ ФИЗИКА, ВЕРНУВШЕГОСЯ С "ТОГО СВЕТА" Ведущий конструктор ОКБ «Импульс» Владимир Ефремов умер внезапно. Зашелся в кашле, опустился на диван и затих. Родственники поначалу не поняли, что случилось ужасное. Подумали, что присел отдохнуть. Наталья первой вышла из оцепенения. Тронула брата за плечо: — Володя, что с тобой? Ефремов бессильно завалился на бок. Наталья попыталась нащупать пульс. Сердце не билось! Она стала делать искусственное дыхание, но брат не дышал. Наталья, сама медик, знала, что шансы на спасение уменьшаются с каждой минутой. Пыталась «завести» сердце, массируя грудь. Заканчивалась восьмая минута, когда ее ладони ощутили слабый ответный толчок. Сердце включилось. Владимир Григорьевич задышал сам. — Живой! — обняла его сестра. — Мы думали, что ты умер. Что уже все, конец! — Конца нет, — прошептал Владимир Григорьевич. — Там тоже жизнь. Но другая. Лучше...

Беседа с бывшим наркозависимым Кириллом Ахмедовым Сегодняшнего гостя Кирилла Ахмедова Господь вывел из мрачной бездны наркозависимости. Этот путь не был простым и гладким, как никогда не может быть простой и легкой борьба с грехом: чтобы избавиться от пристрастия к наркотикам, Кириллу не раз пришлось проходить реабилитацию, первая из которых была у неопятидесятников. Сегодня Кирилл сам помогает страждущим от наркозависимости, работая в православном реабилитационном центре «Неугасимая Надежда». О своем опыте реабилитации, о пути к Богу – а без обращения к Нему и Его помощи все попытки уйти от наркопорабощения обречены на неудачу, – о том, на каких принципах и как строится деятельность центра «Неугасимая Надежда», – его рассказ.

Из личных бесед с оккультистами автор этой статьи выяснил, что они в своем большинстве считают, будто делают то же, что делали святые, и потому Церковь для них – конкурирующая структура. Да и многие простые люди не замечают серьезной разницы между оккультной деятельностью: необычными способностями, ясновидением, лечением посредством пассов, словесных формул – и деятельностью святых, которые, например, исцеляли возложением рук или, произнося молитву, совершали удивительные чудеса и проявляли сверхъестественные способности. А видя сходство со святостью, отталкиваясь от этого сходства, оправдывают и сам оккультизм. Тем не менее, разница между тем и другим настолько же велика, насколько велика разница между раем и адом, хотя бы способности святого и оккультиста были внешне схожи.

В свои неполные 43 я ждала Аню с синдромом Дауна. Я знала, что она будет именно такой: в 11 недель мы с ней сделали пренатальный скрининг, и врач увидел отсутствие носовой косточки, а результат анализа на патологии плода дал большую вероятность 21 трисомии – 1/2! Разумеется, генетик ждал нас, желая убедить в необходимости аборта; услышав категорический отказ, настаивал на инвазивных исследованиях, которые мы посчитали излишними и бессмысленными. Наконец, объяснил свою позицию: «Вы решаетесь рожать заведомо больного ребенка… Насколько взвешено ваше решение? Не последует ли за ним отказ от него, не пополнит ли ваш малыш армию сирот?» Мы были уверены: не пополнит. И тогда у врача вырвался вздох облегчения: – Такие дети зачем-то нужны Богу, – вдруг сказал он, – каждый год ко мне приходит одинаковое количество беременных с этой патологией, причем среди них много молодых женщин… Это было очень неожиданно. Слово о Божественном Промысле мы услышали от человека, только что уговаривавшего нас совершить убийство. Так мы получили мгновенное одобрение, а на языке веры – благословение от Господа. Потом была не менее важная беседа с заведующей поликлиникой, серьезным советским педиатром, которую я решила предупредить заранее, что их ждет особый пациент. Конечно, в ответ на свои слова о ребенке с синдромом Дауна, я услышала, что нужно «как-то решить эту проблему». Осознав, что мы не собираемся делать аборт, доктор побледнела и поджала губы. Я уже думала, что миссия моя провалена, когда на ум пришли слова генетика. И я выбрала момент, когда молчание собеседницы перестало быть таким плотным, и произнесла эту фразу: «Такие дети зачем-то нужны Богу». На самом деле, отстаивая Божественную правду, нам всего лишь нужно вспомнить строки Евангелия, что именно в этом вопросе Бог будет всегда рядом: «…не заботьтесь наперед, что вам говорить, и не обдумывайте; но что дано будет вам в тот час, то и говорите, ибо не вы будете говорить, но Дух Святой» (Мк. 13: 11). Доктор сняла очки, протерла глаза, сложила руки на столе – как-то детски, с растопыренными неловкими пальцами, и одарила меня долгим взглядом: «Я теперь знаю, что говорить нашим мамочкам… А то ведь они приходят ко мне с одним и тем же вопросом: за что мне это?» Понимаете?

Тема, посвященная работе группы. Свои вопросы и предложения к администрации группы Вы можете оставлять в комментариях к данной теме.

Пашка заявился задумчиво-растроганный какой-то. Долго вздыхал, но не кряхтя по-старчески, а, опять же, намекая на осенившую его светлую голову мысль. – Хор-рош, – поздоровалась жена. – Чего пришел? – Мысль у меня! Пришел поделиться. – Ты осторожней с мыслями-то. Тяжесть, поди, неимоверная. Справившись с дружеским подтруниванием, запивая овсяное печенье третьей уже чашкой чая с медом, поведал о своем очередном просветлении:

Приняв исповедь перед Великим постом у всего прихода, отец Пафнутий вышел на амвон и устало произнёс: - Я, конечно, всех вас благословил на послабления. И на молочко, и на рыбку. Но вот только получается теперь, что поститься по Уставу на приходе буду один я? Так не пойдёт! Тогда уж и вы меня на послабления благословите. А то непорядок! - Бог тебя благословит, честнЫй отче! - раздались голоса из храма. - Нет, нет, погодите, - решительно произнесла староста храма Клара Захаровна. - Это что же получается: весь приход в полном составе будет Устав нарушать? Это же Типикон! Священное сокровище нашей Церкви! Политое кровью и слезами поколений святых! А потом что? Геев венчать и скамейки в храмы?! Нет уж, батюшка! Вам предписано поститься - вот и поститесь, являйте нам образец строгости и ревности в соблюдениях. А там, глядишь, и молодежь подтянется. Нам-то уже поздно соблюдать, может, хоть молодые соблюдут. - Верно, верно - раздались голоса из народа. - Так, Клара Захаровна! Значит, как на кефирчик, рыбку и говядинку отварную благословение брать - так Вы первая. А как батюшке навстречу пойти - так нельзя? Тогда и вы со мной поститесь! Являйте соблюдения и ревность, так сказать! - Ах вот как, батюшка? Вы тайну исповеди на весь приход открыли и старушку упрекнули немощью?! Ну так придёте за зарплатой - получите медяками со всеми вычетами! - Старушка, тоже мне - пятьдесят лет! А исповедь, Клара Захаровна - это когда вон там, у аналоя, а не на бегу впопыхах в коридоре. А будете препятствия чинить - переизберём! Не при советской власти живём - гонителям потакать! И тут всех как прорвало. - Да, да, не потакать! - раздались одни голоса из народа. - Нет уж, соблюдать так соблюдать! - раздались другие голоса. - Вам надо - вы и соблюдайте, - крикнули первые голоса. - А нам по здоровью нельзя соблюдать, а вы просто ленивые грешники! - А вы фарисеи и лицемеры, сами пальцем не касаетесь, а на других гору готовы взвалить! В общем, пошумели-пошумели немного, поплакали да и порешили - пусть каждый постится как может. А кто хочет всё строго соблюдать, пусть начинает с себя, а в чужую тарелку не лезет. А потом попросили друг у друга прощения и по домам - скоромное доедать, что влезет. А что не влезет - уже завтра в виде послаблений. Главное же - чтобы всё по совести и благословению! Игумен Силуан (Туманов)

Однажды я спросил сербского иеромонаха, строгого аскета и подвижника, который регулярно служил у нас на Пятницком подворье, будучи студентом Духовной академии: есть ли какая-то разница между русским и сербским Православием? Он, ни минуты не размышляя, ответил сразу: «У вас Христос — другой!» «В каком смысле?» — в полном недоумении спрашиваю его. «Понимаете, вы, русские, смотрите на Христа и видите в Нем прежде всего Того, Кто наказывает, вы боитесь Его, вы страшно боитесь сделать что-то не так, как надо. А для нас, сербов, Христос — это прежде всего Любовь, безграничная Любовь Божия. Когда мы вспоминаем о Христе, мы радуемся, а вы начинаете искать, в чем вы еще виноваты!» Несмотря на такое явно чрезмерное обобщение, которое сделал мой собеседник, он, на мой взгляд, очень точно подметил одну проблему. Проблему, с которой я не раз сталкивался на своем приходе, когда пытался разобраться, откуда же в душах какая-то огромная дыра, куда буквально проваливаются жизненные силы. Неожиданно стало понятно - это чувство постоянной вины. Что бы ни сделал человек, какие бы подвиги на себя ни понавешивал, даже если в прямом смысле слова он будет валиться с ног, всё равно он ощущает себя бесконечно виноватым перед всеми - Богом, Церковью, батюшкой, родственниками, детьми, собаками и кошками, да и вообще перед всем миром как таковым. Ибо он — грешник! Уже висит в воздухе возмущенное недоумение: «А что, разве не так? Разве не об этом говорит всё Священное Писание? Что весь мир под осуждением за свои грехи? Что каждый из нас уже осуждён? Что нет ни одного праведника, все согрешили?» Да, всё правильно. С этим бессмысленно спорить. Загвоздочка только в одном - про Христа забыли. Точнее не забыли, а в сознании произошло почему-то «поглощение» Христа как Богочеловека и Спасителя — бесконечно далеким Богом, страшным и грозным Судией и нелицеприятным Мздовоздаятелем. Номинально Христос, конечно же, присутствует, но фактически дело спасения Им человечества вытеснилось куда-то за пределы гробовой доски. А здесь, в нашей земной жизни, у нас всё плохо, совсем плохо, и нет никакой надежды, «якоже бо свиния лежит в калу, тако и аз греху служу», «многажды аще каюся, лож пред Богом обретаюся, и каюся трепеща: неужели Господь поразит мя, и по часе таяжде творю»… Одним словом, полная беспросветность. Куда бы ни пошел человек, а на устах у него один вопль: «Господи, пощади!». Не «помилуй», ибо милость — это та же любовь, а именно — «пощади!»… Вопрос, который хотелось бы проговорить, очень прост: на самом ли деле постоянное возгревание в себе чувства вины является стержневым принципом всей православной духовности? То, что это отличный инструмент в «менеджменте управления» — никаких сомнений, но вот в области духовной жизни так ли это? Для начала следует разобраться в понятиях. Этимологический разбор слова «вина» в разных языках позволяет увидеть, что содержательно это понятие всегда непосредственно связано с «ответственностью», и естественно, с судопроизводством в том или ином виде. Другими словами, это всегда определенная позиция перед законом. Виновный, осужденный, приговоренный — близкие понятия. Доказанная вина предполагает осуждение и наказание. Вина — это неизбежный отклик живой души на нарушение закона. Пере-ступил закон - ты пре-ступник. И душа это чувствует, ее не так-то легко обмануть. Чтобы дальше не путаться, условимся такое понимание вины называть «вина-позиция». В христианском понимании «вина-позиция» тождественна «греховности» как таковой. Все виновны, потому что все «под грехом» и «под осуждением». Это следствие драмы, однажды разрушившей гармонию отношений между человеком и Творцом, и эта боль, эта ущербность, эта хроническая «сбитость» навыка любви встречает каждого, кто приходит в этот мир, без исключения. Но ведь есть и другое прочтение «вины» — эмоционально-подавленное состояние души, угнетенное осознанием своей «вины-позиции». Угрызения совести, осознание собственной неправоты, осуждение себя за совершённый проступок — всё это результат личностной интерпретации «вины-позиции». То есть чувство вины — это определенный «самосуд», который совершается человеком в прямой зависимости от его духовно-душевного состояния, особенностей его психики и личного опыта. И вовсе не объективная «вина-позиция» здесь оказывается определяющей, а именно глубинный настрой самого «интерпретатора». Назовем это прочтение «вина-реакция». В каком соотношении находятся «вина-позиция» и «вина-реакция»? Могут быть очень разные варианты. Пребывающий в смертных грехах человек (вина-позиция максимальная) вполне может не ощущать никакой «вины-реакции» по причине душевного ожесточения, хронической нераскаянности и состояния сожженной совести. Придерживающийся в целом благочестивого образа жизни, не совершающий грехов как явных преступлений против совести и закона Божия человек (вина-позиция минимальная) при этом ощущает себя самым последним грешником, никчёмным человеком, достойным только ада (вина-реакция максимальная). Соответственно, могут быть и другие варианты. И вот теперь самый главный вопрос. Зачем в душу человека вложена Богом способность к «вине-реакции»? Ответ очевиден - чтобы научить уклоняться от злого и греховного. Недаром чувство вины зачастую имеет эпитет «острое» - острое чувство вины требует что-то делать, оно не дает спокойно жить дальше, оно жжет изнутри, отцы называют его «предвкушением геенны». «Гееннское мучение, — пишет преподобный Исаак Сирин, — есть раскаяние». Испытав однажды полноценное чувство вины, этого душевного ожога, этой глубинной боли, человек в норме не должен уже возвращаться к причине, то есть ко греху. Вина-реакция всегда болезненная, это всегда очень больно, как сильно ноющий зуб. А теперь мы подошли к самому интересному. Что будет с человеком, когда сгнивший зуб — причину его острой боли — ему вырвали? В норме — какое-то время поболит, потом начнет заживать, боль утихнет, нормальное состояние восстановится. И жизнь снова будет прекрасна! Но представим себе ситуацию, когда некий «мудрый» стоматолог убедил пациента, что единственный способ уберечься от подобных случаев — не давать ране зарасти, для этого ежедневно надо ее расковыривать до крови, ибо острая зубная боль — отличное средство от кариеса! При всем безумии описанной ситуации несложно предположить, что будет дальше. Рана, расковыриваемая регулярно, не будет зарастать. К боли постепенно человек станет привыкать. На фоне этой постоянной боли другие, не столь интенсивные болевые симптомы проблем с организмом неизбежно померкнут. Ведь нас мало заботит насморк, когда от зубной боли хочется на стенку залезть. Другие гнилые зубы так и останутся на своих местах, потому что боль всё заглушает. Боль как таковая становится доминантой жизни. На всё вокруг человек смотрит сквозь призму своей непрекращающейся боли, с которой он уже сроднился. Для такого человека всё, что он ни видит, — это сплошная боль. Мир — больной, болезненный, насквозь пропитанный болью, и поэтому он ужасный. Чем всё это закончится — можно не продолжать. Память смертная, память о грехах, всё то, что святые отцы рекомендуют постоянно держать перед внутренним взором, — это узда, помогающая нам не падать в грех. Это память об ожоге (или о зубной боли), чтобы мы были аккуратнее или регулярно чистили зубы, но это совсем не то же самое, что расчёсывание былого ожога, чтобы он никогда не зажил! Поэтому в православном духовничестве есть давно установленное правило: раскаялся в грехе, принес слезное покаяние на исповедь, получил разрешение греха от духовника — вставай и двигайся дальше. Если начинаешь возноситься мнимой «безгрешностью» — приводи на память факты своих падений, памятуй о былых ожогах, но не входи в нисходящую спираль безнадежности. Отраженный в глазах хронический, незаживающий ожог от «вины-реакции» — свидетельство о том, что в данном человеке душа так и не смогла открыться полноценно действию Божественной благодати, которая называется «всегда немощная врачующей и оскудевающая наполняющей». Значит, где-то были даны ложные установки, поставлены изначально завышенные и недостижимые цели, и всё было приправлено культивированием «вины-реакции» как единственного признака «начинающегося здравия души». Только вот беда-то: вместо здравия с понятными для самого больного показателями в виде снижения температуры, стабилизации состояния, появления аппетита и др. — пришли в полное внутреннее расстройство. А на самом деле просто перепутали виновную самоиндукцию и переживание своей реальной отчужденности от Бога Отца, ждущего с распростертыми объятиями Своего возвращающегося сына! Почему Спаситель так решительно запрещал кого бы то ни было осуждать? Не только потому, что любой наш суд — лицеприятен. Но еще и потому, что невозможно поставить оценку тому, кто еще не добежал до финиша. Все — до единого! — в процессе, и он никогда линейным не бывает. Ты увидел другого в его самой нижней точке и прилепил ему клеймо, а смотришь — он вынырнул и взлетел так высоко, что никто и не ожидал. Почему так некорректно стоять над душой художника, когда он пишет свою картину? Потому что ты видишь только часть процесса, ни его мыслей, ни его видения итога, ни внутренних борений не знаешь, и вместо поддержки легко можешь разрушить этот и без того хрупкий внутренний мир творца. Когда мы смотрим, как наши дети начинают что-то делать — рисовать, писать, говорить, — мы умиляемся их желанию стать лучше, их старанию и усердию, даже если все рисунки — каляки-маляки, слова — сплошная каша, а буквы пишутся как курица лапой. Не приходит же никому в голову взять линейку и бить ребенка по рукам за то, что он вылез на миллиметр за прорись, чтобы лучше старался! Почему же мы Бога — Того Самого, Который Своего Единственного Сына не пожалел, чтобы нас, злобных, спасти, — представляем в куда худшем виде, нежели безумного и фанатичного родителя? В завершение хотелось бы привести гениальное по своей глубине прозрение преподобного Иоанна Кассиана Римлянина: «Только в одном случае надо считать печаль полезной для нас, когда она возникает от покаяния в грехах, или от желания совершенства, или от созерцания будущего блаженства. О ней святой апостол говорит: “Печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению; а печаль мирская производит смерть” (2 Кор 7:10). Но эта печаль, производящая покаяние к спасению, бывает послушна, приветлива, смиренна, кротка, приятна, терпелива, как происходящая от любви к Богу, и некоторым образом весела, ободряя надеждою своего совершенства. А бесовская печаль бывает очень сурова, нетерпелива, жестока, соединена с бесплодной грустью и мучительным отчаянием. Ослабляя подвергшегося ей, она отвлекает от усердия и спасительной скорби, как безрассудная… Итак, кроме указанной выше благой печали, которая происходит от спасительного покаяния, или от ревности к совершенству, или от желания будущих благ, всякая печаль, как мирская и причиняющая смерть, должна быть отвергаема, изгоняема из наших сердец». Значит ли все это, что надо вычеркнуть из наших молитвословов грозные слова о нашей греховности, которые я приводил в начале статьи? Не просто нет, а ни в коем случае! Они важны нам, как яркая вспышка запрещающего сигнала светофора. Как окрик матери, когда ребёнок подходит к краю обрыва. Но жизнь не состоит из сплошных «вспышек» и «окриков». Всё это важные, иногда жизненно необходимые инструменты ограждения, а вовсе не цель. Потому что наша цель не в бесконечном жалобливом «скулении» по поводу собственной никчёмности, а жизнь с Богом, жизнь в согласии с Его волей. И когда это действительно происходит, когда мы слышим, что конкретно правильно делать в данное время, в данном месте, — требуются силы. Потому что у Бога нет других рук для исполнения Его воли, кроме наших. А если внутри всё выжжено и сплошная «черная дыра», и руки давно не поднимаются, такой «работник» едва ли будет в состоянии исполнить Божественную волю. … Как-то один архиерей поделился со мной впечатлениями от общения с коптским патриархом. Его сразило то, что как только патриарх упоминал в своей речи Христа, его глаза широко открывались и наполнялись светом и радостью. Как только разговор уходил в любую другую тему, глаза словно потухали и становились обычными человеческими. Как хотелось бы, чтобы и для нас Христос был в обычной жизни, а не только в далекой богословской теории, действенным Спасителем и главным Ходатаем на Суде Божием, а не грозным и неприступным Обвинителем! Протоиерей Павел Великанов #ПротоиерПавелВеликанов

Летит самолет. Пилоты следят за приборами, турбины размеренно ревут, сжигая топливо. Всё спокойно. Внизу плывут облака, под ними – поля, леса, реки. Пассажиры занимаются своими делами. Дамочка романтической наружности читает книжку в мягком переплете. Плотный мужчина смотрит фильм на планшете. Пара молодоженов сидит в обнимку, о чем-то шепчется и хихикает. Девочка-подросток, исколотая пирсингом, слушает музыку в наушниках. Ее глаза закрыты. Может, задремала? Парень атлетического телосложения листает спортивный журнал. А вон тот смешной лысый дядька всё время ест: то бутерброды, то пирожки, то пирожные, лихорадочно запивая всё чаем. Видимо, скупил половину duty free. Аккуратные и подтянутые стюарды и стюардессы время от времени удостаивают пассажиров лицезрением себя – ходят по салону и создают видимость работы. Какая у них работа? Объяснить перед взлетом, как пользоваться ремнями безопасности, когда выключать и включать электронные устройства, где расположен спасательный жилет. Ах да, еще еду и напитки разносить. Летит самолет. Под облаками суша уступила место морю, и понеслись бескрайние синие просторы. Внезапно приборы в кабине пилотов замигали и запищали. Встревоженный штурман затрещал, докладывая диспетчеру о неисправностях на борту. Что-то где-то отключилось и вышло из строя. Что и почему поломалось? Даже пилоты не понимают, а нам откуда знать! Важно то, что самолет теряет скорость и падает, и что до столкновения с водой осталось совсем мало времени. Бортпроводник входит в салон чуть бледный и просит минуточку внимания. Стараясь сохранить спокойствие, молодой стюард кратко обрисовывает ситуацию, показывает, где находятся спасательные жилеты, и объясняет, как ими пользоваться. Все пассажиры оставили свои суетные занятия и слушают самые важные в их жизни слова – инструкцию к выживанию.