Емкий термин «розовое христианство» не нов. Его ввел еще в конце XIX века Константин Леонтьев. Этот глубокий мыслитель характеризовал предреволюционное настроение интеллигентских умов следующим образом: «Страх Божий? Какой там страх? Ведь Бог — это Любовь и только Любовь». Апологета «страха Божия» Леонтьева травили… Даже и некоторые представители духовенства неосновательно узрели в защите страха Божия мракобесие, апологию «ужаса». Однако, Господь рассудил по-другому. Оптинские преподобные благословляли К. Леонтьева на литературную деятельность в указанном направлении, что вызвало возмущение у Бердяева.
В статье, посвященной памяти Константина Леонтьева, архимандрит Константин Зайцев называл «розовое христианство» «самым страшным соблазном, который только может быть поставленным перед христианской совестью Сатаною». Это «соблазн подмены подлинной любви христианской во всех ее проявлениях, вплоть до самых высших, — ее сатанинским суррогатом».
Во времена Леонтьева «розовое христианство» проявлялось преимущественно в «околоцерковной» интеллигентской среде. Сегодня оно проникло и в Церковь. Сладенькая, душевная концепция: «Бог есть ТОЛЬКО Любовь и ни в коем случае не Судия», — сегодня совершает победное шествие по земному шару.
В основе «розового христианства» лежит спекуляция на существеннейшем свойстве Божием — ЛЮБВИ. Глубочайшим проникновением в это свойство Божие является афористическая формулировка свт. Филарета Московского:
«Любовь Отца — распинающая;
Любовь Сына — распинаемая;
Любовь Святаго Духа — торжествующая силой Крестной»
«Розовое христианство» хочет иметь только торжествующую любовь, торжествующую одним только символом креста. Без самопожертвования, без распинания страстей, без самоотречения, без собственной сопричастности Кресту Господню. Такая легкодоступная, сентиментальная, гуманитарная любовь, в известном смысле тоже духовна, но «живо» творится она не Духом Святым, а противоположным духом.
Жажда «розового христианства» хорошо объясняется нашим падшим состоянием. Мы возлюбили землю, мiр, душу свою в мiре сем, свою земную активность, свою культуру, созданную в этом падшем состоянии. Отсюда возникает желание такой религии, которая уже сегодня давала бы людям любовь, мир, счастье, общение, смех, радости земной жизни.
Паисий Святогорец оценил подоплеку «розового христианства» следующим образом: «Люди хотят грешить и иметь добренького Бога. Такого Бога, чтобы Он нас прощал, а мы продолжали бы грешить. То есть, чтобы мы творили бы все, что хотим, а Он прощал нас, чтобы прощал нас не переставая, а мы дули бы в свою дуду».
В результате святость настоящей, подлинной церковно-христианской любви, кощунственно снижается до уровня гуманитарной гаммы «красивых» человеческих чувств, не нуждающихся ни в страхе Божием, ни в смирении, ни в послушании.
Мои страсти греховные Бог не судит — Он не Судья. Зачем даже заповеди Божии исполнять? За один мой гимн Богу, как Любви и только Любви, Он меня введет в царство славы.
То правда, что апостол писал: «Я питал вас молоком, а не твердой пищею…» (1 Кор.) Но является ли «розовое христианство» доброкачественной «молочной» пищей, питаясь которой христианский «младенец» возрастает и приучается к пище «твердой»? Трудно в это поверить!
«Гуманитарное лжехристианство с одним безсмысленным всепрощением своим, со своим космополитизмом, — без ясного догмата, с проповедью любви без проповеди “страха Божия и веры”; без обрядов, живописующих нам самую суть правильного учения… — такое христианство есть все та же революция, сколько ни источай она меду. При таком христианстве ни воевать нельзя, ни государством править; и Богу молиться незачем… Такое христианство может только ускорить всеразрушение. Оно и в кротости своей преступно…
Доброта, прощение, милосердие, любовь… Они взяли только одну сторону Евангельского учения и зовут ее существенной стороной. Но аскетизм и суровость они забыли? Но на гневных и строгих Божественных словах они не останавливались?»
Настоящая, подлинная, церковно-христианская (а не “розовая” сентиментальная, гуманитарная) любовь — есть целая лестница духовного восхождения».
«В том, что Бог любит человека — нет сомнения, ибо так возлюбил нас Господь, что предал на пропятие Сына Своего Единственного. Но как тогда толковать известные всем слова “Кого люблю, того и наказываю”, которые тоже выражают Божественную Любовь к человеку? А разве Промысл Божий — не Суд? Разве каждый день посылаемые нам с вами болезни и радости, не есть ли форма проявления определенного Суда, когда нам то для тренировки терпения подается скорбь, то для испытания памяти о Боге, и нашей способности благодарить Бога, дается радость?
Вячеслав Мальцев (†2004)
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев