Военно - исторический клуб "Отечество" г. Воронеж

Солженицын оболгал даже штрафные роты

Ответ бывшего штрафника нечистоплотному Солженицыну
"Я хотел бы сказать несколько слов относительно утверждения Солженицына о том, что битву под Сталинградом выиграли штрафные роты.
В этом, самом жестоком за всю историю сражении, принимали участие миллионы солдат, десятки тысяч орудий, танков, самолетов. Здесь дрались за каждый квадратный метр земли.
На Волге решалась судьба страны, судьба нашей победы. Именно поэтому туда были посланы самые лучшие, самые отборные силы нашей армии. Только люди, вооруженные, помимо военной техники, мужеством и великой любовью к своей Родине, могли выстоять в этом кровопролитном бою и победить.
И еще одно условие было необходимо для этой победы. Вся страна должна была выдержать нечеловеческое напряжение и дать сталинградцам такую военную технику, которая по количеству и качеству превосходила бы оружие врага, и это было сделано.
Солженицын надеется, что ему поверят, потому что рассчитывает на неведение зарубежных читателей.
Солженицын оболгал даже штрафные роты. Он противопоставил их всей остальной армии. Я со всей ответственностью могу сказать, что в подавляющем большинстве в этих ротах сражались советские люди, преданные своей стране. Почему же они оказались в штрафных ротах? Потому что в силу тех или иных причин они нарушили Устав или не выполнили приказ, как это случилось, например, со мной.
Я был командиром дивизионной разведки в одной из дивизий Ленинградского фронта. Передо мной была поставлена задача: взять в плен немецкого офицера и получить крайне важную для нас информацию о войсках противника. По моей вине приказ командования не был выполнен, и меня отправили в штрафную роту.
Это было 32 года назад, но и сегодня я считаю, что был наказан справедливо.
Кого же я встретил в штрафной роте? Главным образом, это были люди, так же, как и я, нарушившие приказ.
Срок службы в таких ротах был очень недолгим. Первый выигранный у немцев бой возвращал штрафникам воинскую честь, и они снова отправлялись к прежнему месту службы.
Неподалеку от Ленинграда, возле Шлиссельбурга, есть деревушка под названием Теткин Ручей. Трижды ходили наши части в атаку на немцев, укрепившихся там. В четвертую атаку послали нашу штрафную роту. Но в атакующую группу, куда отобрали самых сильных и выносливых, я не попал, и мне с несколькими товарищами пришлось упрашивать командира, чтобы и нас послали в бой.
Мы бросились в атаку и выбили немцев. В этом бою я был ранен. Не скрою, все мы хотели вернуть свою честь, но главным чувством была ненависть к врагу и еще мысль о близких, которые верили в нас. Невыносимо было думать, что вражеский сапог мог ступить на священные камни города Ленина.
Войну я закончил капитаном, имею пять правительственных наград. Жена - медик. Она тоже была на фронте. Родился и вырос в Иркутске, и после войны мы вернулись в мой родной сибирский город. Здесь выросли два наших сына. Один из них врач, другой - инженер. Оба получили высшее образование. Живем мы теперь в молодом сибирском городе Братске, работаем на строительстве крупнейшего в мире лесопромышленного комплекса. Часто вспоминаем нашу молодость, прошедшую на войне, моих братьев, погибших на фронте, товарищей и гордимся тем, что лучше свои годы отдали борьбе за свободу Родины.
Абрам РАБИНОВИЧ, Гор. Братск, (АПН)"
Из: И. Соловьёв, Борис Королёв и др. - «В круге последнем»
***
Спустя 70 лет после Великой Победы в современной России бесчестному лжецу и клеветнику Солженицыну ставят памятники, его именем называют улицы. Злому самовлюблённому бумагомарателю, поправшему подвиг наших отцов и дедов. На этом воспитывается молодёжь. Которая даёт унизительные для России перфоменсы в Бундестаге. При полном отсутствии реакции современных «властителей дум».

ПРИМУС

В жизни осажденного Ленинграда февраль 1942 г. был, пожалуй, самым тяжелым. Погас электрический свет, бездействовал водопровод, остановился весь городской транспорт. Скудный паек — 125 граммов хлеба — выдавался населению с перебоями. А тут еще несмолкаемый, берущий за душу грохот: с утра до вечера — артиллерийский обстрел, с вечера до утра бомбежка.
На всю жизнь мне запомнился один из февральских дней 1942 года...
Как-то утром заходит ко мне в землянку однополчанин, капитан Егоров, говорит: нас двоих вызывают в штаб армии. На фронте в этот день было относительно спокойно, хотелось отдохнуть, но... приказ есть приказ. Натянул полушубок, сунул в карман несколько кружочков печенья «Мария» из командирского пайка, и в путь.
Возле поселка Рыбацкое проголосовали попутной машине, забрались в кузов, едем. Недалеко от Финляндского моста мотор «зачихал». Машина остановилась. Подняв капот, шофер поковырялся в моторе и со вздохом сказал: «Стоять будет с полчаса, не меньше».
Мы не захотели ждать и, выбравшись из кузова, зашагали по безлюдному шоссе.
Миновали мост, и тут встретилась маленькая девочка. Одета она была в просторные валенки и теплое пальто, голова закутана в большой, очевидно, мамин платок. Девочка протягивала нам старый медный примус.
- Тебе что, девочка? — спросил я.
— Это вам...
Мне подумалось, что, глядя на наши закопченные полушубки, она приняла нас за мастеровых, сумеющих починить ее примус. Присев на корточки, я пытался объяснить, что она ошиблась.
— Нет, это вам, — настаивала девочка.
— Да зачем он нам, — откровенно недоумевал я, — мы чинить примуса не умеем.
— Так вы же военные?.. И звездочки у вас на шапках... И наган есть...
— Это правильно рассудила, военные мы.
— А примус-то цветной?
— Тоже правильно, цветной.
— Тогда возьмите его.
— Зачем?..
— Вы из него бомбу сделайте и фашистов бейте... Да вы не бойтесь, мама меня не заругает... Берите. Она сколько раз говорила, что примус отдать надо, а сама все не несет и не несет. Ей некогда, она на важном заводе работает. А сегодня опять по радио сказали, что цветные примуса надо на войну отдавать. Вот я и принесла.
Мне, прошедшему через огонь трех войн, много неожиданного пришлось встретить, но тут я не смог сразу найти решение. Глядя на девочку, я думал: «Какая сила заставила ее, слабенькую, голодную, в лютый мороз выйти на улицу с этим кусочком меди? Неужели так велико в ней интуитивное чувство гражданского долга. Ведь она же еще совсем-совсем дитя!»
— Как тебя зовут, девочка? — наконец спросил я.
— Тамара.
— Вот что, Тамарочка, примус мы возьмем. Спасибо тебе за него, от всей Красной Армии спасибо. Понимаешь!
— Понимаю... А бомбу вы сделаете?
— Обязательно сделаем!
— И фашистов бить будете?
— Будем, до тех пор, пока ни одного не останется.
— Тогда я пойду, — серьезно сказала Тамара, — мы здесь за углом живем.
— Погоди, погоди! — вспомнив о печенье, остановил я Тамару.
Достав из кармана свой небогатый паек, посмотрел на Егорова. Тот развел руками: у него тоже нашлось лишь несколько кружочков. При виде такого лакомства глазки Тамары заблестели.
— Это все мне? — принимая подарок, недоверчиво спросила она.
— Конечно, — убеждал я, досадуя, что не захватил из землянки всей пачки.
Подождав, пока Тамара скрылась за углом, мы пошли дальше.
Нужно было что-то делать с примусом, не нести же его в штаб армии?
Я мог бы бросить его в любую подворотню, но как оскорбил бы я этим маленькую Тамару.
Попросив Егорова подождать, я пустился на розыски пункта приемки цветных металлов. С полчаса порыскав по соседним улицам и переулкам, я все же его нашел, под квитанцию сдал Тамарин примус и, довольный, возвратился на шоссе.
Шагая рядом со мною, Егоров говорил мечтательно:
— Как по-твоему, может случиться так, что из примуса отольют какую-нибудь деталь к снаряду, снаряд попадет именно в твой дивизион и после удачного залпа слетит голова тупого немца, пришедшего на нашу землю, чтобы отнять у Тамары самое дорогое для нее — Родину? Как думаешь, может такое быть?
— Конечно, может! — ответил я.
Позади раздался сигнал нашей попутки. Минут через двадцать мы были уже в штабе армии.
Увидеть Тамару мне больше не довелось. До сих пор помню ее: маленькую, слабенькими ручонками протягивавшую старый, медный примус.
2 июня 1961 г.,
Руссо Д.И., подполковник запаса,
г. Ленинград
Ф. М-98. On. 3. Д. 64. Л. 197-200
molodguard.ru/heroes8197...