Предыдущая публикация
В очень любимом мною, и по-настоящему тонком советском фильме, "Монолог", наскоро раскраивающая собственную жизнь героиня Тереховой, буквально затыкает рот отцу, мягко попытавшемуся остановить её от опрометчивых решений, резкой фразой: "Ты никогда не говори мне свои пожилые слова!
".
И тогда очень глубокий герой блистательного Михаила Глузского спокойно соглашается, отвечая больше самому себе, чем дочери, что, наверное, слова, как и мы, стареют...
Благородство остановило его от назидательных нравоучений, от категоричного отказа взять на себя ту сложную ношу, которую дочь походя взвалила на него на долгие годы, от презрения к собственному взрослому ребёнку, легко бросающему своего, грудного практически, и от попыток доказать, как отчаянно, и как губительно торопится она сейчас, эйфорично уцепившись за призрачную мечту о ещё более призрачном счастье.
Пересмотрела недавно, и вновь убедилась, как прекрасно сложны большие мастера (а Илья Авербах именно таков), никогда не предлагающие чёткого разделения своих героев на категорично плохих и столь же хороших.
Каждый - носитель своей боли, и каждый по-разному расплачивается за свой выбор.
Весь фильм анализировать не стану, остановлюсь именно на эпизоде с "пожилыми словами", от которых молодая и взбалмошная героиня неосознанно защищается, потому что на самом деле они не возраст отца заключают в себе, а его высочайший нравственный уровень, до которого ей сейчас точно, и, может быть, вообще никогда не дотянуться.
И тот же высочайший нравственный уровень, способность к жертвенной и непритязательной любви, умение прощать близких, не осуждая их и беря на себя ту ответственность, которую они не смогли или не выбрали нести, становится парадоксальной причиной одиночества профессора Сретенского.
Достойно воспринимаемого им одиночества, но не менее горького от этого.
У меня нет точного ответа на вопрос, почему так. Быть может, потому что соответствовать такому человеку сложно. Сложно чувствовать свою неидеальность на фоне той чистоты, которая настолько же естественна для него, насколько естественно дышать. Сложно знать, что тебе заведомо всё простят, вплоть до предательства, а ты не можешь вот так, и оттого чувствуешь себя ещё хуже.
Нет у меня и ответа на вопрос, почему все мы практически не вслушиваемся именно в те слова родителей, которые не командовать нами пытаются, а честнее всего отображают нашу растерянность перед жизнью, загримированную под дерзость и готовность получить самый разгромный опыт...
Я очень далека сейчас от современной моды топорно разбирать художественные произведения, легко цепляя однозначные и одноклеточные психологические штампы на неоднозначных и неодноклеточных персонажей: вон там все нарциссы, вон там - газлайтеры, а вон там - созависимые.
"Там" - люди. Живые люди. Очень-очень-очень разные.
Поэтому, предлагаю не штамповать, а размышлять. Долго размышлять не о том, кто плохой, а кто хороший, а о том, как сложна, глубока и многогранна жизнь, и как нелегко нам всем приходится прожить даже один её день.
Лиля Град
Следующая публикация
Комментарии 5