Есть в Питере один старинный дом. Стоит он в парке клёнов и акаций. Туда людей из зоны СВО везут для медицинских операций. Бойцам в сопровождении врачей концерт на отделенье был намечен. Не то чтоб там не хлопали вообще – Там просто многим хлопать было нечем. А я им пел, играл на разный лад. Они с палат тихонько подходили И кое-где притоптывали в лад – те, у кого в наличьи ноги были. Они как между прошлым были все и будущим, на костылях скрипящих. Как будто на нейтральной полосе Застыли там – в больничном настоящем. Сидели и стеснялись вслух стонать, От боли только морщась то и дело. Родная обожженная страна Глазами их в мою гармонь глядела. И я хотел их как-то поддержать, Приободрить, сказать, что все притрется. Что все еще когда-нибудь опять у них Наладится, затянется, срастется. Сказать, что все равно настанет мир – не век же всем ходить нам под прицелом. Я старше был их. И еще я был для разговоров с ними слишком целым. И в подтвержденье моей мысли той В лице читал я каждого солдата...ЕщёЕсть в Питере один старинный дом. Стоит он в парке клёнов и акаций. Туда людей из зоны СВО везут для медицинских операций. Бойцам в сопровождении врачей концерт на отделенье был намечен. Не то чтоб там не хлопали вообще – Там просто многим хлопать было нечем. А я им пел, играл на разный лад. Они с палат тихонько подходили И кое-где притоптывали в лад – те, у кого в наличьи ноги были. Они как между прошлым были все и будущим, на костылях скрипящих. Как будто на нейтральной полосе Застыли там – в больничном настоящем. Сидели и стеснялись вслух стонать, От боли только морщась то и дело. Родная обожженная страна Глазами их в мою гармонь глядела. И я хотел их как-то поддержать, Приободрить, сказать, что все притрется. Что все еще когда-нибудь опять у них Наладится, затянется, срастется. Сказать, что все равно настанет мир – не век же всем ходить нам под прицелом. Я старше был их. И еще я был для разговоров с ними слишком целым. И в подтвержденье моей мысли той В лице читал я каждого солдата: «Ты, дядя, просто песен нам попой, Нам никаких речей, поверь, не надо». И я играл, а время всё текло. Я пел им о добре, любви и силе. И главный врач стоял, смотрел в окно, Как к отделенью новых подвозили. Автор Игорь Растеряев
Комментарии 4
Стоит он в парке клёнов и акаций.
Туда людей из зоны СВО
везут для медицинских операций.
Бойцам в сопровождении врачей
концерт на отделенье был намечен.
Не то чтоб там не хлопали вообще –
Там просто многим хлопать было нечем.
А я им пел, играл на разный лад.
Они с палат тихонько подходили
И кое-где притоптывали в лад – те,
у кого в наличьи ноги были.
Они как между прошлым были все
и будущим, на костылях скрипящих.
Как будто на нейтральной полосе
Застыли там – в больничном настоящем.
Сидели и стеснялись вслух стонать,
От боли только морщась то и дело.
Родная обожженная страна
Глазами их в мою гармонь глядела.
И я хотел их как-то поддержать,
Приободрить, сказать, что все притрется.
Что все еще когда-нибудь опять у них
Наладится, затянется, срастется.
Сказать, что все равно настанет мир –
не век же всем ходить нам под прицелом.
Я старше был их. И еще я был
для разговоров с ними слишком целым.
И в подтвержденье моей мысли той
В лице читал я каждого солдата...ЕщёЕсть в Питере один старинный дом.
Стоит он в парке клёнов и акаций.
Туда людей из зоны СВО
везут для медицинских операций.
Бойцам в сопровождении врачей
концерт на отделенье был намечен.
Не то чтоб там не хлопали вообще –
Там просто многим хлопать было нечем.
А я им пел, играл на разный лад.
Они с палат тихонько подходили
И кое-где притоптывали в лад – те,
у кого в наличьи ноги были.
Они как между прошлым были все
и будущим, на костылях скрипящих.
Как будто на нейтральной полосе
Застыли там – в больничном настоящем.
Сидели и стеснялись вслух стонать,
От боли только морщась то и дело.
Родная обожженная страна
Глазами их в мою гармонь глядела.
И я хотел их как-то поддержать,
Приободрить, сказать, что все притрется.
Что все еще когда-нибудь опять у них
Наладится, затянется, срастется.
Сказать, что все равно настанет мир –
не век же всем ходить нам под прицелом.
Я старше был их. И еще я был
для разговоров с ними слишком целым.
И в подтвержденье моей мысли той
В лице читал я каждого солдата:
«Ты, дядя, просто песен нам попой,
Нам никаких речей, поверь, не надо».
И я играл, а время всё текло.
Я пел им о добре, любви и силе.
И главный врач стоял, смотрел в окно,
Как к отделенью новых подвозили.
Автор Игорь Растеряев