ПЕТРАЛАШ ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЙ
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
Ну, что? Говорят, чтобы не надоесть, нужно уметь вовремя удалиться. Пора, наверное, мне потихоньку «сворачиваться».
Долго размышлял: что бы такое рассказать напоследок? И решил – исповедаться. Рассказать о своём предательстве по отношению к одному, своему самому лучшему другу, которого, однажды, пусть и по объективным причинам, откровенно и по-настоящему предал.
За то время, пока вы читали петралаши, думаю, что мы с вами успели подружиться. И вы, в какой-то степени, успели понять: кто – я, и что из себя представляю. Поэтому – кому, как не вам, мне поведать свою исповедь?
Правда, уж извините – опять, «Запорожская» тема...
Во второй половине девяностых переехали мы с берегов Балхаша, снова в Киргизию. И наступили для нас самые тяжкие времена. Уже вскоре пришлось продать, даже, своего самого лучшего и верного друга – «Запорожец».
С тяжелым сердцем продавал я его. Думал всё, больше никогда не увижу. Ан, нет. Пришлось нам однажды, совершенно случайно с ним встретиться. Неизгладимый след оставила в моей душе эта последняя встреча!...
На долгое время, превратившись в обычного пешехода, ходить по Бишкеку, в те дни приходилось мне, очень много.
И вот однажды, проходя мимо одной из автозаправочных станций, чуть в сторонке увидел я «Запорожец» бывшего цвета морской волны. Потому «бывшего», что цвет морской волны угадывался с трудом: настолько он был грязный, облезлый и покрытый ржавчиной. Ёкнуло сердце, когда я его увидел. Чем-то притягивал, звал он к себе.
Встречались мне до этого «Запорожцы» с голубизной. И ничего. А этот: весь обшарпанный, облезлый, но… как бы, зовёт, приглашает. Вот, чувствую, зовет он меня – и всё, тут! Прохожу мимо, скосив взгляд. Но чем дальше от него удаляюсь, тем зов этот ощутимее.
Слышали такое выражение: «На душе кошки скребут». Примерно – то же, самое. Такое чувство, как будто – это, мой «Запорожец», только, весь израненный. И… живой!
Не выдержал я. Подошёл к нему. Заглянул в салон. Господи! Передняя панель – вся покоробленная. Дермантиновая обшивка – чёрная, местами рваная. Обшивка сидений – тоже рваная, грязная даже оплавленная, местами…
Нет. Не мой – это, «Запорожец». Не может этот «лохмот» быть моим, пусть даже, и бывшим! У меня был – красавец! А этот…
Я повернулся и пошёл. Но что-то держит меня! Метров на тридцать отошёл. Остановился. Не могу идти дальше – и всё, тут! Зовёт он меня! Зовёт!
«Ладно», - думаю, - «сейчас вернусь, загляну под мотор, если на поддоне стоят мои заглушенные штуцера, то…». Не хотелось даже представлять, что этот «убитый» драндулет, может оказаться моим. Вернулся, заглянул и… горячей волной обдало меня! Боже! Не может быть! Мои! Мои, штуцера! Вот, они! СтоЯт именно на тех местах, где когда-то, больше десятка лет назад, я их ввернул, «изобретая» дополнительное масло охлаждение.
Я так и сел прямо на асфальт, рядом с «Запорожцем». Отдышавшись, пошел искать хозяина. Где-то там, внутри теплилась ещё маленькая толика надежды, что всё это не так, что всё это – просто, невероятное совпадение!
– Извините, вы случайно не знаете, чей – это, «Запорожец»? – Спросил я дежурную АЗС дрожащим голосом, наклонившись к ней в окошко.
– Вон тот, «раздолбанный» «Запор»? – Кивнула она в сторону, откуда, я только что пришёл. – Это, «Запор» нашего оператора Жумагула. – И показала на одного из джигитов, суетящегося с заправочным пистолетом возле подъехавшей к колонке иномарки.
«Уф-ф!» - У меня отлегло немного от сердца. Я ведь, продал свой ЗАЗ гаишнику, не оператору АЗС, и совсем не молодому. Но, чтобы уже совсем до конца, развеять какие бы то ни было, сомнения, подошёл к этому самому оператору.
– Слушай, братишка, - обратился я к нему, как подобает, здесь, обращаться старшему – к младшему. – Ты хозяин, вон того «Запорожца»?
– Ну, я. – Ответил он, утвердительно. – А в чем дело?
– Да я, в прошлом году, точно такой «Запорожец» продал одному гаишнику…
– Да. Точно. – Перебил он меня. – Мой брат – гаишник. В прошлом году купил он его у одного русского. На работу приехал, а все – как, давай над ним смеяться: «Гаишник – и, на… «Запорожце»! Даже шеф его в кабинет вызвал и сказал: «Не позорь нашу профессию!» На следующий же день брат и отдал его мне.
И понесло Жумагула рассказывать все подробности. А у меня земля из под ног, чуть было, не ушла! Когда не осталось сомнений, что мой – это,«Запорожец»!
– Что же ты довёл его до такого состояния? – Спросил я нового хозяина. – У меня он одиннадцать лет «красавчиком» был! Это – я, тот русский, у которого твой брат «Запорожец» купил. – Да? – Удивился Жумагул. – А для меня – он, очень несчастливой машиной оказался. Два раза я на нём переворачивался. Однажды зимой, на гололёде, его автобусом-гармошкой зажало. А раз, даже чуть не сгорел. Проводку у него замкнуло. Хорошо огнетушитель под рукой был.
– Не знаю, не знаю. – Возразил я. – Мне, он одиннадцать лет верой и правдой служил. Ну, бывало, ломался. Но, ни одной аварии, ни одного происшествия – за всё время.
– Ладно байке (старший брат), - уважительно, как здесь подобает младшему – к старшему, обратился ко мне новый хозяин, - я всё понял. «Ностальгия, то да, сё…». Вот, вам – ключи, сделайте прощальный круг вокруг заправки, разрешаю. – И протянул, до боли знакомые мне, ключи от «Запорожца».
Взяв ключи и понурив голову, я медленно поплёлся к своей бывшей машине, чтобы сделать на ней последний прощальный круг. Подойдя, увидел, что мой «Запорожец», как-то встрепенулся, оживился что ли.
Вот, тогда-то я впервые и подумал, что ВСЁ вокруг душу имеет. Не только, живые существа.
Когда я сел за руль и вставил ключ в замок зажигания, «Запорожец» обрадовался и, как бы, спросил: «Мы, сейчас уедем? Мы, убежим?»
Общение, конечно же шло не на словесном уровне. Если всё это можно было бы назвать общением. Просто, в моем мозгу были четко сформулированы именно эти, адресованные мне, два ясных вопроса. Я даже, чуть-чуть испугался. Поэтому ничего не ответил. Завёл мотор и…
Боже, мой! Стук! Скрежет! Какие-то хлопанья и хлюпанья! Это, так работал мотор. Сердце заныло от боли. Какой уж, тут, «последний прощальный круг»! Минуты три послушав эту какофонию, совсем уж расстроившись, заглушил двигатель.
Долго стояла мертвая и глухая тишина. Потом, я вышел из машины, со скрипом захлопнул дверь, закрыл её на ключ и только хотел уйти, как снова в моем мозгу отобразились два, чётких и ясных, вопроса: «Ты, собираешься уходить? Ты, хочешь опять меня бросить?» Я даже, вздрогнул.
И тут, понеслось: «Не уходи! Не бросай меня! Ты же, видишь, во что меня превратили! Не оставляй меня!»
Но что, я мог ответить? Я, молча, прижался к своему «Запорожцу» всем телом, погладил его по капоту и сказал вслух:
– Прости, друг. Прости. Не могу. У нас, у людей, всё – очень и очень сложно. Тебе не понять. Спасибо за всё. И прости…
Потом, резко повернулся и, не оглядываясь, пошёл прочь. А вдогонку, неслось:
– Стой! Стой! Не уходи! Не бросай меня! На кого, ты меня оставляешь? Предатель!...
Жумагулу я отдал ключи на ходу. О чём-то он спрашивал меня. Но я не слышал.
И после всего этого, кто-то ещё смеет говорить, что наши машины – совершенно бездушные куски железа?! …