Калейдоскоп жизни

Ангел выглядел так себе: сутулый, хyдoй, облeзлые перья, жёлтая шeршавая кожа в проплешинах. Да и в целом изрядно напоминал пoжилyю кyрицу. Его собеседник, явный человек, впрочем, был не лучше: давно разменял восьмой десяток, одет был вполне по-пенсионерски: на рыхлом носу повисли древние чиненные очки, небритые щёки морщинисто утянуло вниз, к вороту засаленного пальто, глаза поблёкли, спину согнуло годами. Они сели на краю ржавой крыши, обнялись, как стaрые друзья, в унисон тяжко вздохнули. – Ну как ты? – спросил пернатый. – Нормально, – закашлялся дед. Потянул папиросу, дежурно прихватил вторую из мятого картона пачки. – Будешь, или начальство не велит? – Начальство простит. Ты же знаешь. Оба сипло затянулись, отворачиваясь от ветра. – Жалеешь? Нет, честно? – Сложно сказать. По крыльям скучаю. Но разве я тогда мог иначе? А сейчас бoлeет она, не видит почти, возраст, почки, понимаешь? – Понимаю. Помочь чем?    – А чем тут поможешь? Старость не лeчится. Люблю её, веришь? Вот люблю, и всё. Одно смешно – дети. Ты же знаешь?    – Все знают. Пилот, альпинист-инструктор и руферша. Внук в космическую программу записался. Наши даже ставки делают, мол, папкины гены.  – У меня все гены теперь обычные, не смеши. А их в небо тянет. Судьба не лишена иронии, да?    – Да. Как ты уволился, многие спорили, что каяться будешь. Мол, бaба – это на год, на два. А сколько лет прошло, и не жалуешься. То ли гордый, то ли упёртый, то ли просто дyрак.    – Дyраки вы все. И я дyрак. И она – дyра. Знала бы, за кого пошла, дак ведь не скажешь, не объяснишь. Бoлeет вот. В поликлинике талон взять – дак проще Перекоп и Севастополь. Как подумаю, что когда-то мог одним вздохом исцелить – дyша немеет. Тошно это, тебе не понять.    – Пора мне. Наши яблочек послали, весна всё же, в магазинах всё тепличное. Витамины. Возьми, может, повеселеет?  – Те самые? Дак ведь здесь не работает?    – Да нет, обычные. Те-то, понятно, и не вынесешь, и не работают тут, по крайней мере, считается, что так. А ты бери, не ершись. Детей побалуй, сам пожуй, глядишь, полегчает. Её накорми обязательно. Хорошая она у тебя, наши завидуют. Только это… много сразу не давай. Почки же. И панкреатит, я проверял.    – Вот блин. И панкреатит?    – Ага. Я кoнтакты хорошего врача черкну, ты не тяни. И это… за младшим присматривай. У него на июль так себе прогноз, а он неверующий. И бaб меняет, как ты видовую принадлежность. Всё. Яблоки ешьте. И ещё. Не ждём мы вас. Вот нафиг вы нам не сдались. Не спешите, хорошо? Очень прошу! А начальство простит. Ты и сам знаешь… Автор: Зоя Атискова

ЧЕРЕЗ ТЕПЛО ЕЁ ДЫХАНЬЯ Андрей стоял на остановке, ожидая хоть какой-нибудь транспорт, в направлении дома. Наконец-то их отпустили. До нового года оставалось три дня. Сейчас не новый год, а ожидаемая сессия занимала все мысли, а ещё больше предстоящий диплом. В его ранце было больше конспектов, чем вещей. Автобус задерживался. До его села было часа три езды. Он бы сел уже в любой автобус, даже с пересадкой, только бы двигаться в направлении маминого тепла, а не стоять тут на пронизываемой ветрами остановке. – Я до Верюгино. Надо кому? Остановилась попутка. Андрей заглянул. – Мне до Малашевки, подбросите? А сколько? – Залезай, договоримся. Андрей бросил рюкзак назад, увидел там аккуратно завернутую в целлофан меховую вещь, и с радостью сел рядом с водителем в теплый уютный салон дорогого авто. Он замёрз. – Я не ради денег, а так. Не люблю один ездить, а дорога неблизкая, – сказал, прибавляя тепло печи, водитель – респектабельный мужчина лет пятидесяти, – Оплатишь беседой... Он посмотрел на Андрея и улыбнулся.    – Куда едешь?    – Домой, к родителям на праздники. Я из Малашевки. Учусь тут. Вот на каникулы, потом сессия.    – Готовиться будешь после праздников?    – Ага, надо....    А дальше пошёл рассказ о зловредности преподов, о том, как напрягают они несчастных студентов, как трудно стало сейчас на сессиях таким вот простым безденежным пацанам.    На выезде из города остановили их на посту сотрудники ГИБДД. Гаишник взял документы водителя и тут вдруг вскинул руку в воинском приветствии, и стоял по стойке смирно, пока машина не отъехала.    – Вы военный что ли? – оглядываясь на странного гаишника спросил Андрей.    – Ну да, в некотором роде, – как-то неопределенно ответил хозяин автомобиля.    – А Вы к кому едете? – спросил Андрей.    О себе он много уж наболтал, а вот о водителе ничего не знает.    – Я? - вопросом на вопрос ответил тот и замолчал.    Андрею показалось, что он задумался, а может просто сосредоточился на дороге. Ветер к вечеру поднимался, дорогу заметало, пригоршни колючего снега били по стеклу.    Но вскоре водитель заговорил.    – А я, наверное, к себе еду, в детство. Я вырос там, в Верюгине, но давно уж там у меня нет никого. Родителей в город перевёз, умерли они уж давно, я поздний был.    – Так к кому же едете? К родне?    – И родни там нет. А еду я к учительнице своей первой. Только она об этом не знает.    – Это ей? – Андрей показал на большой свёрток сзади.    Водитель мотнул головой.    Андрей замолчал. Он почувствовал, что после этого вопроса мужчина как-то погрузился в себя, задумался, на лбу появилась складка.    Запорошенный лес, как будто по большому вертящемуся сказочному кругу мелькал за окном. Казалось, они выехали из реальности и оказались в необычайно философском месте, где нет ни времени, ни пространства. Они как будто висели в снежном потоке над тёмной полосой трассы с летящим навстречу снегом.    Водитель заговорил, изливая то, что копилось в его душе долго и требовало слушателя, то, что озвучить было нужно, хотя бы для того, чтоб ответить на свои же вопросы.    И для Андрея рассказ этот слился со сказочным заоконьем.    В Верюгине школы никогда не было и нет. Они ходили в школу соседнего села – Артемьево. Автобусы школьные тогда ещё не придумали, идти надо было километров семь.    Зимой прямо в одном из кабинетов школы оборудовали для таких как Сергей спальные места, типа интерната. И домой ходили они уже только на выходные.    Водила их Лидия Ивановна – молодая учительница. Собирала в Верюгине, потому что сама оттуда родом, и вела. А было их там всего трое, а потом и вовсе двое ребят.    – Она и сейчас стоит перед моими глазами. Девчонка совсем. Наверное, мы её любили за человечность, за добрые помыслы, но сказать об этом не умели. Воспитаны были в какой-то ненужной мальчишеской суровости. Она нам обещала, что жизнь будет у нас другая, надежды вселяла и мечты. Говорила, что скоро на месте нашей старой деревянной школы- барака построят новую светлую и с большими окнами. Мы верили, как не верить. Но, почему-то, смеялись.    В пятницу, ближе к вечеру она вела их домой. Однажды, провожая их, уборщица школы баба Варя отдала юной учительнице свою тёплую шаль – пуховую. Завязала как ребёнку накрест и за спину.    – Дивуюсь я на тебя, девка. Кости курячьи, а одёжа тоньше кожа. Эдак-то и настудить себя не долго. А нут-ка, надень!    Пальто у Лидии Ивановны, и правда, было хиленькое. Серое тоненькое, с обветшалым искусственным воротником, который она старательно поднимала на ветру. Так она и стояла у Сергея в памяти – обвязанная пуховой шалью в сером пальто на тоненьких ножках и в больших валенках.    А ещё он помнил как однажды в пути, когда были с ней вдвоём, попали они в ужасную метель. Ветер бесновался, захлёбывался в лесных дебрях, а потом внезапно накидывался и швырял в их лица пригошни колючего снега.    Лидия Ивановна поставила свой тяжёлый портфель с тетрадками прямо в снег. Сняла с себя свою пуховую шаль и закутала ею Сергея, как малыша: крест - накрест завязала сзади. А потом стащила свои большие варежки и натянула их на ручонки Серёжи, в этот день он потерял где-то свои.    Прикрываясь портфелем от хлещущего ветра, она тянула мальчика за собой.    – А а я вот думаю: как же продувал её тогда насквозь этот ветер, её хилое пальтишко, её тонкий платок, сморщенные на коленях рейтузы. И зачем ей надо было вот так, вовред своему здоровью, заботиться о совершенно чужом для неё ребёнке?    И ведь лучшим учеником я не был, учился так себе, хулиганил. В общем, обычный пацан. Да и дом свой она проходила, а потом, отведя меня, возвращалась через всё село.    Прежде чем отпустить меня в мой двор, она снимала с моих рук свои варежки, забирала шаль, дышала на мои красные руки и ещё давала какие-то советы на выходные. Хотя саму дрожь била.    А я не то, чтобы "спасибо", и "до свидания" - то после неё уж говорил. И убегал домой, как будто так и надо, так и требуется. И родители мои в благодарностях не рассыпались, не было тогда такого.    А теперь вот мечтать стал – вот рвануть бы сейчас в то время, согреть её – девчонку совсем!    Сергей помолчал. Андрей уже думал, что рассказ его окончен, но оказалось, это не всё.    – Мы уж тогда постарше были, ходили сами. Но тут как-то вышло на санях ехать зимой. Опять вместе с Лидией Ивановной. А снега тогда насыпало немеряно. И вроде дорогу до этого расчищали, а всё равно лошадь встала. Провалилась ногами в сугроб и ни туда, ни сюда, бьётся, бедная. Возница ее распряг, но никак.    Помощь нужна, лопаты. Вот и отправились мы с Митькой в деревню пешком, а Лидия с мужиком ждать помощи остались, лошадь ведь не бросишь.    Недалеко отошли, вдруг слышим – гнусавый такой утробный вой. Волки. Знали мы, что бродила тут стая не то диких собак, не то волков. Уже и скот они не раз таскали. А подвывания всё сливались и как будто окружали со всех сторон, то приближаясь, то удаляясь.    Мы растерялись. Что делать? Решили, что Митька в деревню побежит, а я назад, на выручку, если что.    Картину, которую увидел Сергей, он не забудет никогда. Мужик стоял на расположенных санях и умолял Лидию, чтоб она тоже лезла к нему. Бог с ней, с лошадью. Но учительница с длинной оглоблей стояла перед бедной лошадью, ушедшей по грудь в снег. Лидия стояла к ней спиной и лицом в поле. А там черными пятнами лежали звери. Они перебежками перебирались всё ближе и ближе к людям и лошади, они выжидали.    Серёга тоже струханул не на шутку. Но отвязал вторую оглоблю и встал невдалеке. Хрупкая маленького роста Лидия, утонув почти по пояс в снег, выглядела совсем не угрожающе. Но она свистела и кричала, ругалась и стращала волков. Те выжидали.    Сколько бы ещё продлилось это стояние и чем бы закончилось неизвестно. Одно ясно, если б не окрики и оглобля Лидии, волки всего скорей уже б подобрались к лошадке. Но со стороны деревни показался УАЗик, от звука машины волки заволновались и ретировались.    – Ну, Лидуха, ну ты даёшь, дурёха! – потом страшился мужичок- возница, – Ну, порвали б лошадь, я б отбрехался, а если б тебя? Глупая!    – Так ведь жалко лошадку-то, – спокойно отвечала Лидия Ивановна.    ...    Сейчас на месте старой школы – большая новая светлая с большими окнами. И вот в декабре пригласили туда и Сергея.    – Я, вообще-то, знаменитость, герой России. И там доску в честь меня повесили, отряд юнармейский назвали.    – Ух ты, ничего себе!    – Ну вот, приехал я туда, а там учительницей моя одноклассница работает. Спрашиваю: а где Лидия Ивановна-то? Ну она и говорит, что на пенсию ушла уже. Она ведь ненамного нас старше была, лет на 13 всего. Детей у неё не было, не родились дети. Муж умер. Одноклассница говорит, теперь вот скучает она по школе, видно. Сдала в последнее время что-то.    Она показала Сергею фото на телефоне – недавно они ходили поздравлять старую коллегу с Днём рождения. Лидия Ивановна стоит во дворе, как показалось Сергею, в прежнем своём пальто. Хоть этого и не могло быть.    Уехал он тогда с грустными мыслями. И всё думал и думал ....    В честь кого и надо открывать памятные доски в школе, так это в честь таких вот учителей, какой была и остаётся его первая любимая Лидия Ивановна.    А недавно поехали покупать жене шубу. И вдруг Сергей понял – если он сейчас этого не сделает, никогда себе не простит. Он позвонил однокласснице, попросил прикинуть размер, и выходили они из магазина уже с двумя шубами. Жена видела, как загорелись глаза Сергея, как важен для него этот шаг в прошлое. Не препятствовала, поддержала.    Запорошенный лес, как будто по большому вертящемуся сказочному кругу мелькал за окном. Казалось, они выехали из реальности и оказались в необычайно философском месте, где нет ни времени, ни пространства. Они как будто висели в снежном потоке над темной полосой трассы с летящим навстречу снегом.    Андрей очнулся только тогда, когда Сергей начал тормозить у остановки в Малашевке.    – А тебя где высадить, брат?    – Вон там, если можно, через пару проездов.    Выходя Андрей спросил об оплате, Сергей махнул рукой.    – Спасибо Вам! И не только за дорогу, за рассказ Ваш спасибо. Я теперь о вас только и буду думать и о вашей Лидии Ивановне. Я ведь на журналистском учусь. Вы прям идею для дипломного рассказа мне подарили ... Есть над чем подумать...    Сергею осталось полчаса езды.    Его учительница не услышала от него слов благодарности в детстве, не слышала их и потом, жизнь закрутила и унесла. И теперь он не стал мастером красивых слов, но она должна почувствовать его благодарность и любовь, просто хотя бы вот так, без слов, просто через тепло натурального меха.    Как и он почувствовал тогда через пуховую шаль, через тепло её дыханья на свои раскрасневшиеся руки.    Сергей прибавил газу. Хотелось приехать быстрее.    И будет февраль.  Будут вьюги скулить у порога.  И окна зажгутся.  И свет будет — тёплая медь.  Наверно, зима для того и придумана Богом  — Чтоб людям почаще хотелось друг друга согреть.  Автор: Вихарева Ю.

Просто улыбнитесь! Старенькое,но вызывает улыбку.(Из школьных сочинений). Сыновья приехали к Тарасу и стали с ним знакомиться. Герасим бросил Татьяну и связался с Муму. Летать на костылях непросто, но он научился. В горницу вошел негр румяный с мороза. В 1968 году крестьянам выдали паспорта и те начали путешествовать по стране. В пещере первобытного человека всё было из шкур животных, даже занавески на окнах. Лось вышел на опушку леса и завыл от досады. По небу летели ласточки и громко каркали. Отело рассверипело и убило Дездемону. Анна Каренина не нашла ни одного настоящего мужчины и потому легла под поезд. Медведи увидели, что постель медвежонка измята, и поняли: здесь была Маша. В комнате громко тикали солнечные часы. Машинист поезда и сам не мог толком объяснить, как очутился на Анне Карениной. Дед вылечил зайца и стал жить у него. В клетке сидит мой пернатый друг - хомячок. Аня, сидя на стуле, спала, и мимоходом ела булку. На крыше было много голубей. Человек соpок. Корова - это большое животное с четырьмя ногами по углам. Интернет.

ВНУЧКА

Если какой-то юноша тебе понравится, сходи сперва в его семью. Посиди тихонько, посмотри, как его отец обращается с матерью. Не кричат ли, не ссорятся ли. Потом сходи к его деду с бабкой. Посиди, поулыбайся, чаю попей. Не спорь ни с кем, помалкивай, поддакивай. А сама внимательно смотри: не гнобит ли дед бабку. Хорошо ли живут, мирно ли. А потом, если все понравилось, можешь сказать молодому человеку: «Как, ты там говорил, тебя зовут?»

Год 1952... Язык не поворачивается называть Днём Знаний ( таким должен быть каждый школьный день ) традиционный добрый праздник 1 Сентября. Этот день помнит каждый. В 1952 году я пошла " в первый раз в первый класс". Папа был на работе. Бабушка осталась дома готовить свой фирменный сладкий пирог. А меня провожала в большое плавание мама и расстроенный шестилетний братишка Вова. Он тоже хотел учиться вместе со мною. Однако новая школа была переполнена ,и его не взяли, велели подождать годик. За партой со мной оказался мальчишка с нашего двора Витька Лапин. Я его не очень праздновала. Он постоянно шмыгал носом, не сказать больше. Но всё равно мы не ссорились. Помню свою первую учительницу Нину Фёдоровну Свердлину. Она тоже жила в нашем дворе, и о моих проказах мама узнавала незамедлительно. Вот Нина Фёдоровна с нашим 1 А на фотографии 1952г. Какие мы все здесь серьёзные, дети рождения первого послевоенного года, хотя озорничали не меньше нынешних сверстников. Я (третья слева от нашей наставницы) в белом переднике и белыми бантами в косичках. Ученицей я была неусидчивой, но способной. Счёту обучали на палочках. Мама нарезала в парке из веток 10 ровных штучек, и я выкладывала их на парте на уроке арифметики. Почерк мы отрабатывали по прописям на уроке чистописания. В моих тетрадях были одни пятёрки, но вскоре мне захотелось чего-то новенького, и я стала писать не с наклоном вправо, а в обратную сторону. Несколько двоек ,полученных за эти "шедевры", положили конец моему новаторству. В школу с собой мы носили чернильницу-непроливашку в мешочке, а писали перьевыми ручками, соблюдая, где нужно, нажим и волосяные линии. Сейчас это уже архаизм, но выглядело красиво. А ручку с пёрышком храню до сих пор. Пальцы у нас были обычно измазаны фиолетовыми чернилами. Иной раз и кляксу посадишь. А тетради продавались с промокашками. Однажды (3-й класс) я уронила промокашку на пол, а когда подняла её не сразу, на ней было написано :"Давай дружить. Боря" И мы действительно с ним подружились. Милые детские воспоминания ! Далёкие школьные годы ! Учителя, которых мы уважали и любили ! Друзья-одноклассники! Мои выпускники ! Желаю, чтобы всё это было дорогим для каждого из нас ! #школьныегодыкп