Михаил Лермонтов: поэт, рожденный от пули Дантеса
В первой половине февраля, сразу после смерти Пушкина, Лермонтов закончил стихотворение «Смерть поэта». Оно создавалось в два приема и точной датировки не имеет. До сих пор это центральный текст русской поэтической пушкинианы, который в том числе открыл общественности поэта Лермонтова.
Лермонтов первый оплакал Пушкина, причем сделал это, когда поэт был еще жив, – 28 января (по старому стилю):
Погиб поэт! – невольник чести, –
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде… и убит!
Убит!.. К чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь… Он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно
Навел удар… спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И что за диво?… издалека,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..
И он убит – и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей?..
И прежний сняв венок – они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него:
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело;
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
И умер он – с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять:
Приют певца угрюм и тесен,
И на устах его печать.
Это первая часть «Смерти поэта». И надо признать, в ней нет и намека на «обобщающую оценку исторического всенародного значения Пушкина», если таковой не считать таковой метафоры «светоча», «дивного гения» и «торжественного венка» и риторического умолчания – неназванный Дантес, видите ли, «не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал»
Первый известный список «Смерти поэта» датирован 28-м января. Затем случился «максимальный перепост». Такой популярности, пожалуй, не знал и сам Пушкин. Ее заметно подогрел и тот общественном скандал, который разгорелся после знаменитого «прибавления»:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда – всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли, и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
7 февраля Лермонтова навестил его родственник Николай Столыпин, камер-юнкер, приятель Дантеса, один из сотрудников министра иностранных дел Нессельроде (салон его супруги был известен враждебным отношением к Пушкину). И. Андронников в книге «Лермонтов. Исследования и находки» (4-е изд., 1977) рассказывает, что Столыпин похвалил стихи Лермонтова, но заметил, что тот зря так жестоко обвинил убийцу, дескать, Дантес не мог не стреляться (тоже «невольник чести», выходит). Лермонтов возражал, утверждая, «что русский человек, конечно, чистый русский, а не офранцуженный и испорченный, какую бы обиду Пушкин ему ни сделал, снес бы ее во имя любви своей к славе России…» Столыпин только рассмеялся в ответ. Вот тогда-то поэт огрызком карандаша и на одном дыхании, как и первую часть, написал «прибавление» к «Смерти поэта». Но если первая часть нареканий у властей не вызвала, то после второй они сочли себя не вправе отмалчиваться, тем более что на стол Николаю I они легли еще и с эпиграфом «Из трагедии»:
Отмщенье, государь, отмщенье!
Паду к ногам твоим:
Будь справедлив и накажи убийцу,
Чтоб казнь его в позднейшие века
Твой правый суд потомству возвестила,
Чтоб видели злодеи в ней пример.
Даже сегодня обескураживает этот призыв к царю казнить убийцу поэта – при одновременном утверждении, что его надо искать в той самой жадной толпе палачей Свободы, Гения и Славы, которые стоят у трона. Неудивительно, что при аресте по делу «О не позволительных стихах…» к Лермонтову отправили заодно и врача, чтобы тот разобрался, а в своем ли уме господин сочинитель (поэт всего лишь был сильно простужен, когда писал стихи).