ПОЭТИЧЕСКИЙ АЛЬМАНАХ

КРАСИВО оформленные СТИХИ с указанием АВТОРА

Красиво оформленные СТИХИ без указания автора.

Какая… тонкая пора, Пора философов, поэтов, Меланхоличного сюжета С дождливым замыслом с утра. Какая… гордая пора, В ней - беззащитность увяданья, Но нет в бессилии признанья, Хоть и окончена игра. Какая… странная пора - Прощая всё, со всем прощаясь, Себя сжигает, не сдаваясь, В пылу багряного костра. Ошеломив, приходит вдруг К нам осознание явленья, Что вечен, бесконечен круг Потери и приобретенья. Ах, осень - дивная пора! Лишь в ней - и страстность, и небрежность, И золотая всюду нежность - Всё… для бегущего пера… Анна Опарина

ПРО СЧАСТЬЕ

к годовщине смерти поэтессы « УЖ СКОЛЬКО ИХ УПАЛО В ЭТУ БЕЗДНУ…» Эти строки написала Марина Цветаева. Очень немного найдётся людей, которые о них задумаются. Большинство из нас волнуют проблемы чисто бытовые, «желудочные». А вот Марина в двадцать лет задавалась глубоким философским вопросом: зачем эта суета, если её итог – могила? Сама поэтесса жила иным. Осознавая, что жизнь коротка и мимолётна, она торопилась ощутить всю гамму человеческих эмоций, малейшие оттенки сердечных порывов, музыку любви со всеми её октавами. Ей были неведомы холодный расчёт и прагматизм. Её эмоциональный заряд порой зашкаливал. Пугая окружающих и принося ей самой сплошные неприятности. Она не была идеальной женщиной. Да и не мудрено, с таким клокочущим сердцем. Она изменяла мужу, но просила у него прощения. Ухаживала за ним, больным туберкулёзом, всю жизнь. Отдала трёхлетнюю дочь Ирину в приют (совсем нечем было кормить); однако отчаянно боролась за жизнь старшей дочери Али, когда та заболела. И она выздоровела. Марина Ивановна пришла в этот мир взбалмошной девчонкой, жаждущих сердечных впечатлений; а ушла из него женщиной, умудрённой опытом страданий и самоотдачи. Конечно, самое страшное в жизни Цветаевой – это её роковой поступок. Многие осуждают её до сих пор. Называя «никчемной», не уставая напоминать о ней как о самоубийце. Вот только хорошо это делать без войны и голода, в уюте и комфорте. Вы, осуждающие, жили в страшной нищете, когда истощённые дети смотрят на вас с отчаянной надеждой, а у вас для них ничего нет? У вас арестовывали дочь и больного мужа? Наконец, вас заставляли доносить органам на друзей и знакомых, угрожая судьбой сына? Я не оправдываю её поступок; однако, по мнению многих исследователей её биографии, Марина Ивановна таким образом пыталась отвести беду от своего сына и при этом не запачкать себя доносительством. И главное. «Никчемным» памятники не ставят. О них не пишут книги и не снимают фильмы. А на их стихи не слагают песни...

А на войне любовь была? А как же без любви?! Сирень по прежнему цвела И пели соловьи... И был малиновым закат И розовый рассвет! Огонь любви в душе пылал- Ведь восемнадцать лет! Девчонка с русою косой Глаза, как васильки! И он, от счастья сам не свой, Войне той вопреки... Вчера был бой И он в бою мог голову сложить, Но уцелел, чтоб дальше жить. Надеяться, любить... И гром войны, как будто, стих. Зарницы далеки. Сегодня вечером у них Свиданье у реки. Звучала музыка весны В двух молодых сердцах. И песнь любви Большой любви Слагалась в небесах!!!

СУДНЫЙ ЧАС ЮЛИИ ДРУНИНОЙ Юля родилась 10 мая 1924 года в Москве, в интеллигентной семье: отец, Владимир Павлович, - учитель истории; мать, Матильда Борисовна, работала в библиотеке и давала уроки музыки. Жили в коммуналке. Очень бедно. Но дочь с самых ранних лет приобщали к культуре. Читала девочка много. Отец давал ей классиков, от Гомера до Достоевского. Сама же девочка тянулась к Дюма и Чарской. У них она находила ту запредельную отвагу и искренность чувств, которые классиками никогда не описывались, ибо считались в реальной жизни невозможными. Но Юля, как и все ее поколение, верила в эти идеалы... Быть девочкой Юле ужасно не нравилось. Она дружила с мальчишками, играла в войну. Ненавидела бантики и всякие украшения настолько, что однажды из чувства протеста отстригла огромный бант вместе с хвостиком, на который его повязали: семья ждала гостей, и Матильда Борисовна решила приукрасить дочку; но в результате пришлось срочно вести ее в парикмахерскую и стричь под мальчика... Больше бантиков ей не завязывали. Вообще, с мамой у Юли были сложные отношения всю жизнь. Уж очень разное у них было мнение относительно того, какой следует быть девочке, девушке, женщине... Матильда Борисовна полагала, что женственной, кокетливой и нежной. Юля же видела своим идеалом кавалерист-девицу Надежду Дурову; а высшими качествами считала безграничную отвагу, верность клятве и упорство в достижении цели - разумеется, самой высокой цели, которую только можно себе избрать! Стихи Юля писала уже в школе. Кроме этого, она посещала литературную студию при Центральном Доме Художественного воспитания детей, помещавшуюся в здании Театра Юного Зрителя. В конце 30-х годов участвовала в конкурсе на лучшее стихотворение. В результате одно из ее стихотворений - «Мы вместе за школьной партой сидели...» - было напечатано в «Учительской газете» и передано по радио. Позже она вспоминала: «Я никогда не сомневалась, что буду литератором. Меня не могли поколебать ни серьезные доводы, ни ядовитые насмешки отца, пытающегося уберечь дочь от жестоких разочарований. Он говорил, что на Парнас пробиваются единицы. И почему, мол, я должна быть в их числе?..». Как и все ее поколение, Юля мечтала о подвигах. «Спасение челюскинцев, покорение полюса, Испания - вот чем жили мы в детстве, - писала она впоследствии. - И огорчались, что родились слишком поздно... Удивительное поколение! Вполне закономерно, что в трагическом сорок первом оно стало поколением добровольцев...». Она была ровесницей молодогвардейцев и Зои Космодемьянской. Так же, как они, светла, наивна и изначально готова к подвигу и даже к гибели во имя Родины. В поэме «Памяти Клары Давидюк», посвященной радистке, погибшей в тылу врага, подорвавшей одной гранатой себя и своего смертельно раненого возлюбленного на глазах у группы фашистов, Юлия Друнина написала как бы про себя: "Застенчивость. Тургеневские косы. Влюбленность в книги, звезды, тишину... Но отрочество поездом с откоса Вдруг покатилось с грохотом в войну..." Когда грянула война, Юля как раз закончила школу. Сразу бросилась с военкомат. Но ее оттуда прогнали: ведь ей едва исполнилось семнадцать лет, а на фронт брали с восемнадцати. Это было ужасно обидно, поскольку тогда, в июне-июле 1941 года, шестнадцатилетние и семнадцатилетние боялись, что война окончится раньше, чем они успеют в ней поучаствовать... Юля завидовала тем девушкам, которые были старше ее хотя бы на год; ведь они могли попасть на фронт: в санинструкторы, в стрелковые батальоны, в авиацию, в радистки. "Какие удивительные лица Военкоматы видели тогда! Текла красавиц юных череда… Все шли и шли они - Из средней школы, С филфаков, Из МЭИ и из МАИ, Цвет юности, Элита комсомола, Тургеневские девушки мои!" Юля и сама была совершенно тургеневской девушкой. Книжной, романтической. Казалось, она даже не подозревала, что в жизни существует жестокость, грубость, грязь... В начале войны она работала санитаркой в глазном госпитале в Москве. Окончила курсы медсестер. Немцы рвались к столице. И к концу лета Юле пришлось оставить госпиталь и идти рыть окопы. Там во время одного из авианалетов она отстала от своего отряда, и ее подобрала группа пехотинцев, которым очень была нужна санитарка. Правда, Юля с самого детства ужасно боялась крови, ей становилось дурно при виде даже крохотной ранки. Но комсомолка должна была воспитывать в себе железную волю. И Юля справилась со страхом перед кровавыми ранами. Тем более, что очень скоро ей пришлось хлебнуть куда более серьезных испытаний. Пехотинцы попали в окружение, тринадцать суток они пробирались к своим: «Мы шли, ползли, бежали, натыкаясь на немцев, теряя товарищей, - вспоминала Юлия Владимировна. - Опухшие, измученные, ведомые одной страстью - пробиться!.. Все душевные и физические силы были сконцентрированы на какой-нибудь конкретной задаче: незаметно проскочить шоссе, по которому то и дело проносились немецкие машины; или, вжавшись в землю, молиться, чтобы фашист, забредший в кусты по нужде, не обнаружил тебя; или пробежать несколько метров до спасительного оврага, пока товарищи прикрывают твой отход. А надо всем - панический ужас перед пленом. У меня, девушки, он был острее, чем у мужчин. Наверное, этот ужас здорово помогал мне, потому что был сильнее страха смерти». Именно в той группе, что осталась от батальона, попавшего в окружение, Юля встретила свою первую любовь, самую возвышенную и романтическую. В стихах и воспоминаниях она называет его Комбат - с большой буквы. Но нигде не упоминает его имени. Хотя память о нем пронесла через всю войну и сохранила навсегда. Он был чуть старше ее. Красивый парень с голубыми глазами и ямочками на щеках. «Наш молодой Комбат действительно оказался человеком незаурядным, - писала она. - Такого самообладания, понимания людей и таланта молниеносно выбрать в самой безнадежной ситуации оптимальный вариант, я больше не встречала ни у кого, хотя повидала немало хороших командиров. С ним солдаты чувствовали себя как за каменной стеной, хотя какие «стены» могли быть в нашем положении?». Помните фильм «Офицеры»? В котором один из командиров сказал солдату: «Есть такая профессия - Родину защищать...» Но у молодого комбата профессия была другая - учить детей. Так же, как у влюбленной в него юной санитарки - совсем иное предназначение - писать стихи. Однако Родине в 1941 году солдаты и санитарки оказались нужнее учителей и поэтесс. И молоденький учитель вдруг оказался прирожденным воином. Когда их осталось только девять человек, они вышли к немецкому переднему краю; и единственным местом, где они могли проскочить, оказалось минное поле. И комбат пошел по полю один - прямо на мины... Которые, к счастью, оказались противотанковыми и от веса человека не детонировали. Тогда он позвал за собой солдат. И уже на краю поля, когда они все сочли себя в безопасности, одна из мин оказалась противопехотной... Погибли комбат и два человека, которые шли за ним. Юля уцелела. «Мина, убившая Комбата, надолго оглушила меня, - признавалась Юлия. - Я запомнила этого юнца на всю свою жизнь...». Юля снова оказалась в Москве. Была осень. Москва эвакуировалась. Отец, директор школы, должен был уехать вместе со всем коллективом и учениками в Сибирь. А Юля ехать не хотела. Вскоре родители уехали, и она осталась одна в пустой квартире. Но среди ночи, в бомбежку, вернулся отец и сказал, что остается с ней... У отца были больные сосуды, и в начале войны с ним уже случился инсульт. Теперь он хромал, у него дрожали руки... Второго инсульта он бы не перенес. И Юля поехала в эвакуацию - чтобы спасти его. Через некоторое время отца хватил удар и несколько недель он лежал парализованный, медленно угасая. Юля ухаживала за ним. Отец умер в начале 1942 года. И когда Юля его похоронила, то решила, что больше ее в эвакуации ничто не держит. И она уехала в Хабаровск поступать в школу младших авиаспециалистов. Однажды девушкам – выпускницам этой школы объявили, что их переводят в женский запасной полк. Старшина-инвалид, который принес им эту радостную с его точки зрения весть, пояснил: «Будете там, как на роду положено - нас, мужиков, обстирывать да обшивать. Так что поздравляю! Живыми останетесь и не увечными». Юлия Владимировна позже вспоминала, что едва не упала в обморок от этого известия. Ведь не для того она столько времени мучилась со сборкой-разборкой пулемета, чтобы стать прачкой в бабьем батальоне! Старшина, однако, добавил: «Окромя, конечно, медиков. Без них пока обойтись не можем. Больно много медицины ТАМ выбивает». Юля тут же помчалась искать свидетельство об окончании курсов медсестер и, ликуя, вручила его этому самому старшине. Он пожал плечами и пробормотал: «Жизнь молодая надоела?» Но, видимо, медики и впрямь до зарезу были нужны армии: уже на следующий день Юля получила направление в санитарное управление Второго Белорусского фронта. “Я бежала на Белорусский вокзал, - вспоминала она, - а в голове неотступно крутилось: «Нет, это не заслуга, а удача - стать девушке солдатом на войне...” Дописала это стихотворение Юлия Владимировна только двадцать лет спустя: "Нет, это не заслуга, а удача - Стать девушке солдатом на войне. Когда б сложилась жизнь моя иначе, Как в День Победы стыдно было б мне!.." «Два с лишним года понадобилось мне, чтобы вернуться в дорогую мою пехоту!» - сокрушалась Юлия Друнина и через сорок лет. Она радовалась, что попала на фронт, что ей удалось поучаствовать в великих сражениях. «Но как же было тяжело, - вспоминала она. - Холод, сырость, костров разводить нельзя, спали на мокром снегу; если удавалось переночевать в землянке - это уже удача. Но все равно никогда не получалось как следует выспаться: только приляжешь - опять обстрел, опять в бой, раненых выносить. И многопудовые сапоги с налипшей грязью, и длительные переходы, когда буквально падаешь от усталости, а надо все равно идти... А еще грязь и, как следствие, чирьи и постоянная простуда, перешедшая в болезнь легких. И голод, потому что еду не всегда успевали подвезти...» "Я пришла из школы в блиндажи сырые, От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать», Потому что имя ближе, чем «Россия», Не могла сыскать…" И это не говоря об артобстрелах, о ежедневных свиданиях со смертью, об отчаянии, которое охватывало ее от сознания собственной беспомощности, когда раненые умирали у нее на руках – ведь порой можно было их спасти, если бы поблизости был настоящий госпиталь, настоящие врачи и инструменты! Но довезти не всегда успевали... А еще чисто женские проблемы, о которых писатели и кинематографисты послевоенной поры просто не подозревали! «Сколько раз случалось, - писала Юлия Владимировна позднее, - нужно вынести тяжелораненого из-под огня, а силенок не хватает. Хочу разжать пальцы бойца, чтобы высвободить винтовку - все-таки тащить его будет легче. Но боец вцепился в свою «трехлинейку» мертвой хваткой. Почти без сознания, а руки помнят первую солдатскую заповедь - никогда, ни при каких обстоятельствах не бросать оружия! Девчонки могли бы рассказать еще и о том, например, как, раненные в грудь или в живот, они стеснялись мужчин и порой пытались скрыть свои раны... Или о том, как боялись попасть в санбат в грязном бельишке. И смех и грех!..» Юле и самой пришлось однажды скрывать свое тяжелое ранение - осколок артиллерийского снаряда вошел в шею слева и застрял в нескольких миллиметрах от артерии. Но Юля не подозревала, что рана опасна. До госпиталя было далеко. И, замотав шею бинтами, она продолжала спасать других. Пока ей не стало совсем плохо... Очнулась она уже в госпитале. Где и узнала, что была на волосок от смерти.

От мысли до звука дорога c немыми губами близка, нелегка и разбита чужими шагами. Но в этом безумии столько святого, что всё повторится в желании новом, и снова о Боге и радостном лете сыграет душа на потерянной флейте. Веро Франко

- Согласна? - Конечно! Самое трогательное видеo дня... #ГолубaяУстрица #Зеленский #Макрон #Украина #Франция #Романтика #ЭтоБлядиСэр #Политика