Предыдущая публикация
Когда я начинала читать Бродского, он был жив.
Было важно, что он жив, что пишет про нас и про наше, оно же - свое собственное время. Мысль, что он где-то там ходит, пусть с другой стороны земли, возбуждала в самом невинном смысле слова.
Не читать классику под предлогом: «Там про какую-то старую жизнь» - тупость та еще. Не сразу же доходит, что жизнь всегда одна и та же, просто в разных декорациях, и что проблемы повторяются, и ситуации, и отношения… В 15 лет не очевидно, что «Война и мир» про тебя, и «Идиот» тоже. Но великий поэт - современник, это как прямой эфир из вечности, к которому подключаешься в режиме реального времени.
Конечно, я мало что понимала в его стихах. Конечно, мне нравилось «и дети лишь оправданье нашей наготе». История о том, что целого Бродского кто-то мог отвергнуть, ввергнуть в отчаяние была мне неприятна. «Как она могла?» и все такое. Я завораживалась ритмом, музыкой, отдельными метафорами и словами. В них что-то узнавалось, с ними совпадало что-то невидимое и неназванное. Они будто тоже были из моего пространства и времени, только с верхнего этажа.
Смыслы начинали догонять после многократных прочтений и не скажу, что прямо все догнали.
Когда стало известно, что Бродский умер, я восприняла это как абсолютно личное. Как еще одну несправедливость: «ну все, теперь мне никто ничего не объяснит». Это было преувеличение, но рядом с фактом смерти поэта так не казалось.
В годовщину 28 января в его полутора комнатах играли удивительный спектакль по пьесе «Мрамор». Бродский сказал, что единственная логика, по которой развивается это произведение, — это логика невыносимости. А мы как раз пытаемся ее освоить.
Играли в первый и в последний раз. Снимали много камер наблюдения. И транслировали в прямом эфире, как в том самом прямом эфире из вечности.
Цыганов придумал, поставил, сыграл одного из двух главных персонажей, а всего их три. И при этом, самого Цыганова - действующей звезды первой величины, там будто и нет совсем. Как и должно быть, когда актеру важно, что он актер, а не что звезда.
В спектакле есть Туллий. И есть его собеседник Публий. Публий озвучивает обычные поводы для жалости к самому себе. Туллий его стыдит и осаживает. И приводит сложные аргументы в пользу безжалостности и в то же время в пользу надежды, что в ситуации внешней несвободы можно оставаться совершенно свободным. Настоящим римлянином.
«Ты — сам часы. А не тот, кто на них смотрит... Вот во что верим мы, римляне. Не зависеть от Времени — вот свобода».
На обсуждении после спектакля актер Денис Самойлов успокоил:
- Если во время просмотра вы ничего не поняли и ощутили уныние - значит, все в порядке, так и было задумано автором пьесы и авторами спектакля.
И в этом смысле я, чувствующая уныние в остальное время, пошла вразрез задуманному. Пока смотрела спектакль, мне вдруг у Бродского было все понятно. И мне было очень хорошо. Будто со мной говорят именно о том, о чем не у кого спросить. И теми словами, в которых нет сомнения.
Надеюсь, Цыганов не как Мэрлин Монро и знает, как много людей его любит.
Полина Санаева
Следующая публикация
Комментарии 3