Предыдущая публикация
Новогодние рассказы-пародии Александра Флита
ХРАБРОСТЬОтрывок из "Синеватой книги"
Михаил Зощенко
Один Людовик, куриная морда, не то пятнадцатый, не то шешнадцатый, точно не припомню, выпивал с приближенными в своем королевском дворце.
Они встречали ихний Новый год во французском духе с певичками и тому подобное.
Они встречали и радовались этому маловысокохудожественному празднику и хлестали, между прочим, вино из бокалов, как лошади. Сидевшая за столом пожилая королевская подруга мадам Помпадур тоже выпивала и закусывала.
Она беззаботно закусывала, как птичка, пирожками с ливером щебетала разные французские слова и выражения, как вдруг она заметила, что ейный сожитель Людовик хватил лишнего и сейчас свалится с королевских копыт.
Чуткая подруга жизни подошла к Людовику и говорит ему интеллигентным сопрано по-французски: дескать, ваше величество, нализались, как свинья, и будет.
На что Людовик, не то пятнадцатый, не то шешнадцатый, храбро ответил: дескать с Новым годом, мадам, пущай после нас хучь потоп, вас не спрашивают. И вылакал, пьяная морда еще пол-литра шампанского.
НОВОГОДНЯЯ СУББОТА
Исаак Бабель
Реб Мендель Сахновский, высохший на бесплодии талмуда и мудрый, как тысячелетие, сказал мне в канун Нового года на старом базаре в Одессе, где бродил я под бременем моего безотрадного детства:
-Что значит Новый год в океане времени? Почему Абрам Шапиро, владелец трех галантерейных магазинов на Дерибасовской, встречает Новый год в кругу семейства, в шелковом жилете с золотой цепочкой и с бокалом в руке, а ломовик, рыжий Мотель с Молдаванки, не встречает Нового года и лежит без задних ног на старом тряпье, ветхом, как библия?..
Мы сидели на базарной скамье, заброшенной, как жизнь местечкового еврея.
Я взглянул, содрогаясь, на реб Менделя Сахновского, с любовью и благоговением пожал ему руку, желтую как пергамент истории.
Первые звезды медленно зажигали светильники, и тишайшая новогодняя суббота плыла над старым базаром, мертвым, как величие талмуда.
ПРИЗМА
Юрий Олеша
Сквозь призму бокала преломляются хорды света, сталкивающиеся в моем хрусталике.
Я воспринимаю их как фугу Баха, переложенную на стихи Данте.
Девушки входят в зал в вечер Нового года. Она идет по прямоугольнику пола, выпуклая, как апельсин, хрупкая, как метафора.
Мы садимся за столик. Мы бродим по меню, как в пустыне томимые жаждой. Мы заказываем бутылку Абрау.
Химическая формула шампанского взрывается в наших бокалах золотым дождем воспоминаний.
Я пью их, как драму, и читаю, как сказку.
Я разрезаю стальным перпендикуляром ножа бумажный ранет, и он падает двумя сферическими полушариями на ослепительную плоскость тарелки.
Новый год входит в орбиту мира легкий, как пушкинская рифма.
Хрусталики девушки отражаются на моей сетчатке, и мы вонзаем острия наших вилок в грудь пулярки, как римляне вонзали копья в грудь карфагенян.
БОЛЬШАЯ ЖРАТВА
Алексей Толстой
Под Новый тысяча семьсот…надцатый год бояре пили долго, матерились яро, оседая тяжкими соловыми задами в полукафтаньях, отороченных кандибобером.
Зазвонили у Макарья - на Овражках, потом у Никиты на Варварке.
- С Новым годом, господи благослови,- блаженно рыгнул с перепоя Иван Варсанофьич раздавил четвертную, не сходя с места, закусив соленым огурцом.
- Ной Яр, гратулирен,- защебетали боярские девы с политесом, вертя шустрыми задами в аглицких турнюрах с прострочкой, и налегли на бутыль с вишневкой.
- Я вас, суки заморские,- икнул на них Иван Варсанофьич, засопев курносием своим. (Рожа на бок сворочена, глаза сивые.) И ковырнул в зубах большим пальцем с загогулиной.
Холопы боярские, смерды и дети холопьи подавали перепелов с орехами, баранов с желудями, жареных в тесте, гусячьи потроха заливные со сметаной, пироги с бычьими почками, с каплунами, с поросятиной…
Вошел внезапно. Дрыгнул ногой. Сел Схватил штоф меду, осушил жадно. Вытер усы ладошкой.
- С Новым годом, бояре. Пошто бород не бреете?
Задергалась левая бровь, потом поджилки в правом колене. Поднял за ножки стул точеный, тонкой голландской работы с бисером, и об пол.
Вышел единым духом, дергая правым предплечьем. И с Алексашкой - в возок. Ударили к заутрене у Евграфия на Стромынке. Сидели бояре на задах, по клетям и подклетям, трясли окаянными бородищами, дули горькую.
- С Новым годом. Ужо быть беде.
Следующая публикация
Нет комментариев