Предыдущая публикация
Я жить хочу, Андрюха!
Часть 1
Наталья Павлинова
– Георгий Иванович, Георгий Иванович, что с Вами?
Медсестра Танюша схватила хирурга за рукав. Но не удержала, он привалился к стене, наклонил голову в выемку низко, молчал.
Танюша даже с некой гордостью за весь медперсонал сразу подумала о том, как же отдают себя врачи больным, работают чуть не до обмороков! Да только никто этого не ценит. Больной, которого только что оперировал Георгий Иванович это не увидит.
– Георгий Иванович, что с Вами? Я сейчас позову ...
– Не нужно, – врач оторвал голову от стены, пошатываясь пошел в ординаторскую, – Перед дверью обернулся к испуганной медсестре, – Нормально всё, не волнуйтесь.
Георгий устало упал на кожаный диван, прилёг. Нормально ли? Уж не первый раз он замечал у себя такие вот приступы головокружения. Переутомление? Всего скорей.
Когда-то у него были выходные. Настоящие выходные, в которые можно было отдохнуть после всей этой больничной суеты недели – сходить в гости с женой, съездить в парк с детьми.
Но сейчас... Когда все врачи работают на три клиники, какой тут отдых... К тому же у Георгия второй брак. Жена моложе, дети – школьники, расходы. Да и ... машину хотелось поменять.
Но даже и это не главное. Главное – Георгий привык быть востребованным, хотел быть лучшим, мечтал об уважении, о врачебных победах ... И все это ему вполне удавалось на протяжении двадцати лет врачебной практики. К нему рвались больные, его ценили коллеги, его приглашали... обещали... ему хорошо платили.
– Паш, – он звонил коллеге-анестезиологу, – Наташка твоя на работе?
– Привет, Гер. Да сегодня там.
И к концу рабочего дня Георгий уже лежал у Натальи в МРТ аппарате, слушая противные звуки, которые не могла заглушить музыка наушников.
Вдруг навалился страх, хоть грушу жми, чтоб вывезли тебя из этой давящей на сердце трубы. Надо было отвлечься, подумать о чем-то приятном. А что там вспомнить приятного? Что?
И память его пошагала по ступенькам личной жизни вниз. Второй брак ... он уже на ногах, оперирующий хирург, отец семейства, а она – молодая учительница его третьеклассницы дочки.
Трещетка аппарата МРТ заглушила хоть какие-то попытки вспомнить хорошее в этом отрезке жизни. Работа-дом-работа. Первый брак ещё хуже – некрасивый развод сделал те воспоминания вообще неприятными, их он даже не рассматривал.
Студенчество? Да! Если это первые четыре года.
И память Георгия зацепилась, закрутилась, отвлекла от скрипящих звуков, унесла в прошлое. Стройотряд, мальчишки, Маринка из столовки, за которой волочились все...
Gеоргий, Виктор и Андрей – три друга студента-медика. Подружились они ещё на абитуре. Ярославль для всех был чужим городом, жили в общаге.
Андрей – очкарик из провинциального городка, скромный, немного наивный, но с какой-то невероятной харизмой. Возле него хотелось просто быть, просто слышать его умные тихие речи, смотреть в его голубые, тихие, какие-то бездонные глаза за стеклами очков.
Андрюха обладал невероятной памятью, знал наизусть все экзаменационные темы, мог ответить на любой вопрос.
Витька – его противоположность. Здоровяк из отдаленного, то ли ивановского, то ли костромского села. Шумный, непритязательный парень. Он постоянно болтал, эмоционально переживал за предстоящие вступительные экзамены, сразу подружился со всем этажом, и больше бегал по новым друзьям, писал какие-то шпоры, чем просто учил.
Георгий переживал за экзамены тоже. Казалось ему, что именно он и не поступит. Удивлялся глубоким знаниям Андрюхи и красноречию Витьки. Но из их комнаты не поступил только Михаил – четвертый. А они трое так и остались друзьями.
Hа первом курсе общагу им ещё не предоставили, и мама Андрюхи, заботливая и суетливая, приехала и нашла им квартиру на троих.
– Господи, благослови вас, мальчики! Живите ладно, – сказала она, когда прожила с ними пару дней на этой квартире, наставляя и заботясь, переживая за сына. Она наготовила им полуфабрикатов на месяц вперёд.
– Ух ты! Во даёт Ирина Павловна! А кем мама твоя работает, Андрюх?
– В иконной лавке, – жуя отвечал Андрей.
– Где? – оба смотрели с удивлением.– В церкви свечки продает. Ну, и не только...
– Так она что? Верующая что ли?
– Конечно. И я верующий, – выдал Андрей.
Парни оба покосились на иконы на подоконнике.
– Так это твои что ли? Я думал Ирина Павловна забыла.
– Нет, не забыла. Это она нам оставила, – он говорил спокойно, но посмотрев на парней, опустил глаза и поправил, – Мне оставила.
Виктор всегда сначала говорил, потом думал:
– Дураки вы что ли? Зачем в мед поступал, если тут наука, а вы в ахинею какую-то верите? Типа, Бог поможет...
– Врач тело лечит, а Бог – душу, – спокойно тогда ответил Андрей, и парни только пожали плечами.
Но разговоры о вере они больше старались не вести. Видели, что Андрей крестится. Но делал он это потихоньку, не афишируя, не бравируя. Был хорошим студентом, умел потушить накипающий меж пылким Виктором и упрямым Георгием пожар ссоры рассудительно и быстро.
Вообще он был немного другим, мелочи бытовые его беспокоили мало. Если Виктор и Гера заводились по поводу уборки, он просто брал тряпку и начинал мыть пол сам.
– Неужели эта проблема стоит таких нервов и ссоры? Лучше помыть...
И ребята успокаивались, от неловкости подключались, начинали помогать.
То ли Бог помогал Андрею, то ли был он от Бога одаренным, но первую сессию он сдал лучше всех. Запоминал латынь, как будто он ее учил с детства. Он был той самой связующей нитью, которая сплачивала их всё больше.
И влюбился, как ни странно, он первый. Его выбрали в профком, и там он встретил свою судьбу – Галину. Маленькая, с короткой черной челкой, достаточно боевая и добрая девчонка. Уже со второго курса они ходили за руку.
А вот Витька, несмотря на свою деревенскую простоватость, вдруг оказался довольно деятельным практикующим студентом. Уже зимой второго курса он работал на скорой, на практиках в больницах его подмечали, как толкового студента, доверяли сложные процедуры.
Георгию всегда казалось, что Виктор будет безалаберно бесстрашным, но в медицине Виктор как будто менялся – бесстрашие его никуда не делось, но появлялась дотошность и аккуратность. Ему все было очень интересно, он приставал к медперсоналу с вопросами, не спешил убегать из больницы, и вскоре уже его там знали, и стал он бесплатным помощником в онкологическом отделении областной клиники.
Георгий учился старательно и ровно. Выдающихся успехов у него не было, но медицина его интересовала – он очень хотел стать хорошим врачом.
МРТ аппарат вывез его на свободу. Георгий посмотрел в окно, вдохнул полной грудью. Откуда это состояние клаустрофобии вдруг взялось?
Вошла Наташа, начала снимать с головы оборудование.
– Ну, чего там, Наташ? Смотрели уже.
– Погоди чуток, доктор описание сделает. Я позвоню, зайдешь попозже, – а глаза прячет. Может просто устала? На ногах весь день...
– Завтра заберу. Домой хочу.
Но уйти из своего отделения он не успел. Наталья позвонила и принесла описание, диск и снимки сама.
– Гер, ты доктор, все понимаешь. Но тянуть с этим не стоит. Сходи к Анисимову. Он пусть посмотрит.
Георгий лишь глянул на описание, вставил диск в компьютер и долго крутил свои снимки на экране, без понимания, что это его голова там, его мозги и его очаг воспаления – определенный, четкий и явный.
Было ощущение, что крутит он МРТ своего пациента, но никак не свое... Осознание не приходило даже когда ехал в машине домой. Он не мог в это поверить, не давал себе право поверить. С ним просто не могло такого случиться.
Анисимов Кир Маркович был лучшим нейрохирургом их клиники.
– Я б смягчил, но ты, Георгий Иванович, сам хирург получше меня будешь. Чего тебе врать? Видишь ведь...
– Вижу. Это конец?
– Ой, – нейрохирург сморщил лоб, дернулся на стуле, – Вопросик истеричной пациентки. Чего говоришь-то? Тебе ль не знать – все в руках хирурга, ну, и ещё господа Бога.
– Не верится... Не верится, что это со мной. В Москву собирался на День медика... Пригласили ведь на сборище. Семью хотел взять, отдохнуть. А теперь ... Что б ты делал в моем случае?
– Я бы... Я б в Москву и ехал, только не отдыхать, а к Шимону Рокхинду. Чудеса они творят в своей клинике. И статистика лучшая. Только..– Что только?
– Только он сам уж не оперирует, но у него там ученики сильные и всё по его методике. Правда, там очередь на год вперёд. Как прорваться, не знаю... Но врачебное сообщество должно помочь. Ты ж хирург от Бога. Давай попытаемся...
Георгий работал, оперировал, консультировал, писал диагнозы. Боли его не беспокоили – разве что лёгкая слабость и головокружение. Но он быстро нашел медицинские способы от этого избавиться.
Он начал искать пути выхода на Рокхинда. Анисимов был прав – попасть на операцию туда практически невозможно.
Пришла пора сказать о проблеме жене, которая активизировала сборы в Москву.
– Инн, в Москву придется ехать мне одному.
Что-то? Это как, – она рассматривала какую-то кофточку, бросила руки с вниз, смотрела на него с обидой, – Ты обалдел! А дети?
Я не на конференцию, не на концерт, я поеду в больницу. Проблема у меня – опухоль мозга, – последнюю фразу он сказал медленно, и когда сказал, сам удивился, что сказал. Сказал – считай, признал. А раньше все гнал от себя эти мысли.Инна смотрела на него, в глаза набегала влага.– Господи! Господи, Гер... Как же так? Значит, значит ... Я должна ехать с тобой.
– Нет, Инн, об операции речь ещё не идёт. Возможно мне придется ждать, я еду как раз, чтоб быть там, ждать окно... Но возможно, этого окна не будет долго.
– Неужели так серьезно все, Гер? – она села рядом, – Рассказывай...
И Георгий, как маленький ребенок, утирая нос, стал рассказывать подробности не как врач, а сбивчиво, сумбурно, перескакивая с одного на другое: про давние догадки, про обследование, про результаты... А еще про свои мысли, про прошедшую жизнь, про надежды...
Инна слушала, держа кофточку в руках, наморщив лоб, молчала, смотрела на растерянного мужа. А он был рад, что есть кому излить душу. Он думал, что с первой женой таких вот доверительных отношений вообще быть не могло.
– Свидетели Иеговы обычно отказываются от переливания крови, цитируя Библию. «Только плоти с душею ее, с кровью ее, не ешьте».
Шел уже четвертый год обучения, они сидели на лекции.
– Священнослужители кощунственно выступают против согласия на трансплантацию органов и тканей человека, которая закреплена в законодательстве. Церковь протестует против любых путей деторождения, которые противоречат естественным. Они осуждают суррогатное материнство, все манипуляции связанные с донорством половых клеток. Подводят под это свои, только им выгодные каноны. Церковь с ее верою в сверхъестественные силы помощи, и медицина – несовместимы.
– Это неверно, – раздалось из аудитории.
– Что? – худощавый довольно молодой лектор поднял усталые глаза, – Как это – неверно? Кто сказал?
– Я, – поднялся Андрей, – Церковь и медицина творят одно общее дело – помогают человеку жить по-человечески.
– Хотите поспорить, молодой человек?
– Нет. Зачем спорить? Просто это так, и всё, – он сел.
– Нет уж, нет уж. Раз начали, так... Выходите сюда. Прошу Вас, – преподаватель хитро улыбался, предвкушая свою победу. Из глаз ушла усталость.
Андрей нехотя вышел. Смотрел на лектора спокойно.
Начал лектор, задавал вопросы. Андрей отвечал спокойно, с достоинством.
– Церковь думает о душе человеческой. Если муж или жена неспособны к зачатию ребёнка, и все медицинские методы делу не помогли, им следует со смирением принять свое бесчадие, как особое жизненное призвание. Возможно, это шаг к Богу. Возможно, их ждёт ребенок для усыновления. И искусственное оплодотворение от мужа церковь не отвергает, нет, тут Вы не правы, а вот от третьего лица – да, отвергает. Такая практика нарушает брачные отношения, да и порождает безответственное отцовство.
– Тогда почему же церковь выступает против суррогатного материнства? Обьясните нам, темным, пожалуйста, молодой человек. Там клетки отца и матери.
– Потому что думать надо и о суррогатной матери, которая выносила дитя и отдала. Да и о дите тоже... Это нарушает...
– Какие глупости! – лектор перекрикивал, говорил громко, – Вы сами себе противоречите! Православие должно думать о человеческой душе, но для этого сделать человека несчастным? Так по-вашему? На моих глазах староверы отказались отдать сердце умершего сына для другого ребенка. А все было готово. И мальчик умер. Как по-вашему, это по-божески?
– Да. Они не могли отдать сердце своего сына. Никак не могли. Они...
– Вот вы и открыли нам глаза на религиозный опиум! Этот опиум – самый страшный, самый распространенный и мешающий научным медицинским открытиям, – лектор уже кричал, выпучив глаза, – Церковь стеной стоит, боится того, что человек превзойдет своими творениями самого господа Бога! Конечно, ведь тогда церковь потеряет всё. Этим опиумом она насыщается. А это человек и его мозг – высший творец!
Лектор злился, ухмылялся, долго опровергал доводы Андрея. А Андрей стоял за столом, опустив голову, как ученик– двоечник. Лишь иногда поднимал глаза и смотрел на красноречивого, разгоряченного преподавателя, словно жалел его за ожесточение и очерствение души.
Бог для него был его собственной душой, которая вслушивалась, всматривалась в свою расширяющуюся глубину, и сквозь ее, как сквозь чудесные врата, попадала к окружавшим его любимым людям.
Он отвечал на вопросы лектора спокойно, с достоинством. Их борьба возбудила аудиторию, студенты вслушивались, ждали окончания. Лектор старался вовсю. Как мембрану он пытался проткнуть доводы студента, и ему казалось, что делает он это легко.
А Андрей не злился, смотрел на собеседника с сожалением, отвечал понятно, разборчиво, приводил слова из Библии. Защищая свою веру, он защищал свою маму, свою маленькую кирпичную церковь, в которую водила его ещё бабушка, защищал всех верующих и свое собственное сердце.
И его уверенность, его доводы выводили собеседника из себя. И сколько б преподаватель не кричал, не итожил, он уж и сам понимал – аудитория решила: он проиграл.
И начались с тех пор у Андрея неприятности. Его тягали к ректору, возвращался он грустный, рассказывал мало. Откровенничал только со своей подругой Галей. Но у нее выведать ничего было невозможно.
На пятый курс Андрей просто не приехал. Они получили письмо, где он объяснял, что его путь – другой, искренне прощался, благодарил, просил хранить их дружбу.
Георгий и Виктор оба были поражены. Лучший среди лучших! Одаренный. Мог бы стать великолепным врачом... Отучился почти до конца! Как же так?
Они быстренько нашли Галю. Но она молчала, таилась. Не хотела говорить о причинах ухода Андрея из института. Тогда они в выходные поехали к Андрею домой. Их встретила Ирина Павловна. Счастливая, гостеприимная. Сын поступил в семинарию – сообщила им радостную новость.
Обратно они возвращались, нагруженные припасами и снедью от Ирины Павловны, и все равно не понимающими и не принимающими такое решение друга.
– Как он мог, Бог ты мой! – в сердцах стучал себе по колену Виктор.
– Вот, видишь, мы уж тоже – Бог ты мой. От него ... Вот Бог его от нас и увел. Дурак – Андрюха. Ох, дурак!
– Да какая свечка? Ты чего, Кир. Я к другу поеду. Оформил уже отпуск.
Они сидели в ординаторской, говорили с Киром Марковичем. Через три дня Георгию ехать в Москву. Билеты он взял на поезд. На машине он ехать боялся, головокружения частили, уже и до работы ехал с осторожностью. Да и на операцию в Москве всё же надеялся. – К какому другу?
– Студенческому. Мы двадцать с лишним лет не виделись. Он с пятого курса в семинарию ушел, а теперь – целый священник. Батюшка, или как там их ... Тут недалеко. Завтра на машине поеду.– Я б не рисковал.
– Да, понимаю, но ... Поеду ...
Пресловутый известный своим монастырем и туристическими тропами городок оказался довольно убогим. Пожалуй, самой характерной его особенностью было обилие церквей. Они попадались буквально на каждом шагу.
Георгий направлялся к Троицкому монастырю. Странно, но за долгую дорогу сюда, он ни разу не остановился из-за головокружения. Видно, и правда: путь к Богу – путь к исцелению, улыбнулся он про себя.
И вот они – среди зеленого бора белые стены, башни, купола… И здесь все было иначе, чем в городке: цивильная стоянка с охранником, аллеи, невероятной красоты цветочные клумбы и золото куполов, так отливающее на солнце, что смотреть на них больно.Ему подсказали – литургия идёт. Батюшка занят. Надо ждать. Что такое литургия, и как долго ждать, он спросить постеснялся. Решил пройтись.
За стенами церкви – совсем небольшое кладбище, а дальше спуск к реке. Он прошел туда. Внизу увидел колодец, рядом с которым бродили люди. Странно, но больные старушки забирались по склону, а не поднимались по лестнице. Пригляделся – они делают это не единожды. Через реку переброшен высокий мост, а там, за рекой опять монастырские здания.
Зачем он приехал сюда? – мелькнуло в голове. Надо оперироваться, а он гуляет здесь... – А Вы что за святой водой не спускаетесь? – За святой? Да я собственно...– Вон там бутылки есть. Только трижды спуститесь по лестнице и поднимитесь по склону, – молодожавая женщина подсказывала с улыбкой.
– Зачем?– Вам виднее – зачем Вы здесь.
Георгий уж собирался ответить, что приехал к другу-священнику, но ничего не сказал. Не просто ведь повидаться приехал он...
Он взял из короба бутылку и пошел к колодцу. Спустился по лестнице, вскарабкался по склону. Оказалось, это не так легко, как виделось, но он проделал это три раза. Набрал воды и тут же напился. Вода была холодная, сладковатая и чистая, как слеза.
От чего-то стало радостней на душе, и уже не думалось, что ехал сюда зря. Если вся эта вотчина Андрюхина, так он, получается, получше их устроился. Георгий улыбнулся, подумав, что б сказал ему Андрей на эти слова.
Он вернулся, когда народ медленно и верно продвигался по аллее после литургии. Что-то толпа замешкалась у выхода. И тут вышел священнослужитель. Ряса, осанистая борода, природная дородность и красивый мягкий басовитый голос. Это не мог быть Андрей. Андрей был ниже ростом, худощав, и он был бы в очках, – подумал Георгий.
Он говорил с прихожанами, кого-то благословлял, обнимал, велел молиться. И вдруг в какой-то момент к Георгию обратились его глаза, голубые, глубокие, и он тут же узнал – Андрей. Он подошёл позади. – Ну, здорово, Батюшка.
На него строго зашипела прихожанка:
– "Благословите, Батюшка" обращайтесь... Разве можно?
Но Батюшка уже смотрел на него и улыбался.
– Георгий! Ох, здравствуй, друг...
Они обнялись. Прихожане начали расходиться, а Георгий с Андреем, обменявшись ещё парой вопросов, пошли по аллее.
– Какая же радость-то у нас сегодня! И не чаяли... Галина будет счастлива.
– Галина? Так она...– Да, матушка моя. Врач местный, педиатр. Не хочет профессию свою оставлять, а я и не перечу. Пятеро детей у нас. Выросли уж, считай. Только младшему десять.– Вот те и на! А я и не знал. У меня ведь тоже трое. Дочка от первого брака, и вот во втором – двое. А ты, значит, тут...
– Тут. Нравится нам с Галей здесь очень. Приглашали и в другие храмы, но пока держимся. Уж больно природа тут хороша, да и в монастыре работы хватает.
– Ты, вроде, вырос.– О, да. Я и после двадцати всё рос.– А очки? Как же твои глаза?– Да я прооперировался уж давно. Нормально пока с глазами, ну, и линзы есть.– Так значит, православие не отвергает медицины?Они оба засмеялись.
– А помнишь, как из Ленинской библиотеки пытались мы втроём книжку стыбрить? Ты библиотекаршу тогда отвлекал умными речами, а мы с Витькой...
– Ага, а вы ее выронили с грохотом, дурачье...– Ооо, а как ты артистично делал вид, что нас вообще не знаешь!– Так стыдно же было... Господи!– А я все вспоминаю, как мы к маме твоей Ирине Павловне в гости ездили. Как она?– Она? Хорошо. Не молода, конечно. Она тут, кстати, недалеко. Она постриг приняла в монашки, инокиня женского монастыря.
– Ничего себе! Это карьера по-вашему, да?– Конечно..., – смеялся отец Андрей.
Их догнала девушка в платочке, что-то сказала Батюшке потихоньку.
– Прости, дорогой. Люди к нам издали едут, ждут. Идти надо, служба. Но ведь и ты не просто так здесь. Значит... Вот что. Сейчас пришлю водителя, отвезёт он тебя ко мне домой. Галя встретит. Там и поговорим, когда вернусь.
– Я ненадолго. Но как скажешь, – Георгий развел руками, а отец Андрей его перекрестил.Поехал он на своей машине за черной иномаркой отца Андрея. Дом у Батюшки тоже был – ого-го. Одноэтажный, но с мансардой, ухоженный сад, двор в плитке, часовенка.Встретила Галина на пороге, обняла. Георгий и не ожидал, что его тут так встретят. В доме окна цветами уставлены, образ Богородицы в центральном углу зала, горят лампадки у икон.
А в остальном – светлый уютный дом с телевизором и компьютерами, современной техникой на кухне. Галя хлопотала, накрывала стол, было ей это привычно, она болтала без умолку. Рассказывала о том, сколько мест они поменяли, как оказались здесь, как устает отец Андрей, а она за него переживает. В доме был всего один мальчик, младший.
Георгий даже забыл, зачем он вообще сюда приехал. Казалось, что просто приехал к близким людям. Он перекусил, рассказал немного о себе, не затрагивая историю болезни, а потом задремал на уютном жёстком гамаке на веранде.Уезжать сегодня обратно уже не хотелось. На работе он взял отпуск, а до отъезда время ещё есть.
– Так ты знаешь эту историю?
– Конечно. Мы первое время с Витей переписывались очень часто. А потом и перезванивались, когда телефоны появились. Но в последнее время – увы... Потерялась связь. Я телефон потерял, писал ему, сын пытался по интернету найти, но ... На все воля Божья.– Осуждаешь меня?– Бог осудит да рассудит, а у людей у каждого своя правда. Только она для человека и совесть. Говори, Гер, какая беда у тебя? Вижу же... – Опухоль мозга, злокачественная...
Андрей вздохнул.– Плохо. Значит завтра службу отстоишь, коль тяжко, сядешь, потом исповедаешься и причастишься. А дальше решим...
– Ты как хоронишь меня.
– Ну, что ты... Просто, все в твоих руках. Никто тебе не поможет, кроме себя самого. Помни об этом. Священник – лишь путь укажет, остальное – дело души и сердца.
– Я расскажу, как тогда дело было..., – начал было Георгий.
– Не нужно сейчас. Вот завтра на исповеди и расскажешь.
Странно, но за эту ночь рассказ о том, как увел Георгий невесту у лучшего друга, принял совсем другой оборот. И звучал он на исповеди, как покаяние, а не как оправдание.
Да... Закадычные друзья тогда стали ненавистными врагами в одну минуту.
Служба была окончена. Народу в церкви было мало.
Андрей прочёл молитву, велел Георгию преклонить голову и произнес.
– Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое, я же — только свидетель. Говори, Георгий.
И Георгий начал.
– Я ведь тогда завидовал Витьке во всем. И на кафедре его все боготворят, и в больнице, и в общаге – Витечка, Витечка... Все девки толпой ... А тут ещё и Алла.
А дело было так. В больницу, где уж вовсю работал Виктор, попал случайно с приступом московский чиновник из ярославских, приехавший к родне. Вся родня была там, и дочь его – Алла.
Пока чиновник был нетрансплантабельным, дочь пропадала в больнице. Вот тогда и завязались отношения меж Виктором и Аллой. Они ездили друг к другу уж после того, как семья уехала в Москву, встречались то в Москве, то в Ярике.
Открылись для Виктора московские перспективы.
– Ты понимаешь... , – Георгий подняла голову на друга-священника и опять опустил ее, – То есть, Вы понимаете, отец Андрей, мне обидно было. Чего ж ему так везёт? Помнишь ведь – простак деревенский, а вот... Ну, и от обиды пару раз закладывал я его Алле. Мол, к Катьке Карьяновой забегает... А он, он ведь ...в общем, мои это были домыслы, чего уж. Каюсь...
А на свадьбе у Вовки Смирнова всё и случилось. Он же заводила, весельчак, тамада. Пришел с Аллой, а сам ... то невесту ворует, то тосты провозглашает. Алла скучает. Пошли мы с ней на лоджию эту... Уж потом мне сказали, что Витька нас видел там – замер и с минуту наблюдал через стекло лоджии, чуть приоткрыв штору, а потом ушел со свадьбы совсем. Мы с ней не видели его, мы целовались...
В этот же день он из комнаты съехал, а мы с Аллой через пару недель квартиру сняли, стали жить. Я доволен был, конечно. В институте мы с Витькой даже не здоровались, он смотрел на меня, как сквозь стекло...
Но меня ведь жизнь уж за грех этот наказала, отец Андрей. Аллочка лишь первое время казалась милой, а потом... Работать я в Москве начал, да. Но жизнь вся там под таким жёстким контролем тестей была, что я б с радостью уехал. А через четыре года тесть умер. Теща тут же все к рукам прибрала, и замуж выскочила. А Аллочка начала с меня требовать гор золотых. Мы тогда в Ярославль вернулись, там место хорошее предложили. Вот там она себя и показала во всей красе. Еле разошелся.
Да и разве мой грех с Витькой самый большой? Ооо ... И поболе грехи были. Из-за меня человек умер на операционном столе. Да. Старик, правда, но моя ошибка была точно... Да разве мало таких ошибок у хирургов?
И жене я изменял. Помнишь ведь, в институте я этим не славился, а как женился, чуток времени прошло, и по-оехал. Кругом медсестрички, все в глаза заглядывают, сами просят... Чего б не... А один раз одна мне отпор дала, красивая такая – коса до пояса. Так уволили ее. Я сделал так, чтоб уволили... Кто имеет право отказывать мне, думал?
А вот Инну встретил – отлегло. Она простая, родители в селе. Дианкина учительница была, дочки от Аллы. Так они с Дианой до сих пор друзья, дочка в пединституте учится. Она хорошая, Инна моя. Но я и ей изменял. Без фанатизма, а так...бывало пару раз.Он замолчал. Что ещё рассказать? Глупо всё как-то...– Так можете мне грехи отпустить, отец Андрей?
– Грехи Бог опускает, а не священник. Ведь главное, чтоб ты искренне каялся, Гера.Георгий посмотрел на друга, кивнул. И тут на глазах вдруг появились слезы. Он схватился обеими руками за аналой, упал на колени.
– А ты передай Богу, что я каюсь, передай, отец Андрей, – зашептал он, – Я жить хочу, Андрюха, хочу Инку свою любить, хочу детей вырастить, сына выучить. Я работать хочу. Мне не надо ничего, не надо ... Простым врачом хоть где буду работать. Ты передай...– Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами своего человеколюбия прости чада Георгия твоего, вся согрешения его..., – молился священник.А потом он замолчал, Георгий поднял красные глаза и встретился с глазами отца Андрея, светлыми бездонными глазами.
– Я вот что думаю, Герыч. Тебе Виктора найти надо, поговорить. Попросить у него прощения, – сказал он, наклонившись к другу.– И где я его найду? Мне в Москву послезавтра, – пожимал плечами Георгий.– Надо найти. Он в Новосибирске, в онкологической клинике работает. Ты не в Москву поехать должен, а туда.– Ох, отец Андрей, ещё скажи, что я и оперироваться там у него должен.– А почему бы и нет?– Сразу понятно, что ты уж далек от медицины. Это...это... там же каменный век. Ты даже не представляешь, какие технологии у Рокхинда. Разве сравнить? – Георгий поднимался с колен.– Да, отстал. Но знаю, что Виктор тоже разработками по нейрохирургии занимался, он кандидат медицинских наук, и в Москву катается. Вам повидаться надо.– Повидаться надо бы. Но... Сначала в Москву. Время не терпит...– И девушку ту. Ну, что уволили из-за тебя, найди... – А вот это легко. Это я успею... , – Георгий кивнул, хоть вспоминать ту историю было больно, – Найду, – он взглянул на Андрея, – Молитесь за меня, пожалуйста, отец Андрей. Мне ведь самое главное, чтоб врач этот в Москве меня принял, чтоб окно нашлось на операцию. А то и правда, – Георгий усмехнулся, – В Новосибирск лететь придется.
Перед отъездом Георгий неистово раз пятнадцать влезал в гору у реки, после каждых трёх раз пил воду из колодца и лез опять ...
Верующие смотрели на него, крестились сами и крестили его. Пусть Бог поможет...
Продолжение здесь > #яЖитьХочу_опусы
***
ОКОНЧАНИЕ
Остальные работы автора вы найдете здесь ⬇ #рассеянныйХореограф_опусы
Ссылка на авторский блог на Дзен: Рассеянный хореограф https://dzen.ru/persianochka1967
Следующая публикация
Комментарии 15