Предыдущая публикация
Иногда ледяное дыхание мировой справедливости можно спутать с морозной свежестью холодильника).
Но кот Матвей вчера покусился на святое. На тирамису.
Нежнейшее, свежайшее пирожное ждало меня на блюдечке: мягкое, как облако, безупречное, как Софи Марсо в юности. Пять минут! Всего пять минут заваривался чай.
Что я обнаружила, когда подошла к столу?
Во-первых, стол выглядел так, как будто на нем обкакался пингвин. Выяснилось, что если тирамису тащить волоком, оно оставляет за собой крайне неаппетитный след. Во-вторых, остатки нашлись размазанными по полу. Причем видно было, что перед смертью они претерпели падение с большой высоты.
Что характерно: когда я сказала «ну, тварь», кот взглянул на меня так оскорбленно и невинно, как не могла бы даже Констанция посмотреть на палача, вздумай мушкетеры по ошибке казнить ее вместо миледи. В глазах его читался глубокий упрек и горечь от того, что я поверила наветам. Этот взгляд удивительно контрастировал с его рожей, до ушей перепачканной в шоколадной пудре. Ничто не выдавало в Штирлице русского разведчика.
Я не успела сфотографировать это ворье со следами кражи и обжорства на морде. К тому же, окажись у меня в тот момент в руках фотоаппарат, я бы могла причинить коту тяжкие телесные. Можно простить прокомпостированные туфли, утренний сиртаки в лотке и хвост в супе. Но всему есть предел, и в моем случае он проходит по тирамису.
Так что просто покажу эту рожу саму по себе. Мысленно заштрихуйте ее шоколадным.
(с) Елена Михалкова
Следующая публикация
Комментарии 6