Предыдущая публикация
Шуршали голуби на крыше.
Часть вторая. Город
Глава шестая. Грибная пора
Август – пора грибная. В окрестных перелесках, не вытоптанных и не выезженных, росло столько грибов, что только самые ленивые хозяйки не заготавливали их на зиму. Зина решила отправиться за грибами в дальний перелесок. Там в дубняке росли грузди. Эти заветные места открыл ей отец, а теперь одна она знала про них. Идти пешком туда было далеко, но рядом было хлебное поле, на котором как раз работали комбайны, и Зина решила воспользоваться попутным транспортом. Она оделась по-походному, повязала голову белой косынкой, взяла большую плетеную корзинку и пошла к зерновому двору.
Там все гудело. То и дело подъезжали машины, груженые зерном. Его выгружали на бетонированную площадку под навесом, и оно лежало золотистым ворохом, ждало своего часа на обработку в зерносушилках. Когда Зина подошла, как раз разгрузилась машина Ивана Захаровича.
– Подвезите меня до поля!
– Садись, голубушка, конечно подвезу! Кто же откажет нашей кормилице ненаглядной! Кто посмеет! Садись поудобнее! С ветерком домчу! Каждую выбоину на дороге объеду, чтобы не растрясти такой драгоценный груз! Где нужно, приторможу, остановлюсь, где скажешь.
Иван Захарович подал руку девушке, чтобы она взобралась на высокую ступеньку, но Зина сама ловко поднялась в кабинку.
Вначале ехали молча, а как только выехали за околицу, Иван Захарович вдруг откашлялся и начал осторожно серьезный разговор.
– Зина, а я ведь знаю, что по ночам наш Юрий Григорьевич не на речку ходит подышать свежим воздухом. Я знаю, где он бывает. Что молчишь? Сказать нечего? Ну, и молчи! Я тебя известить должен, как дочь родную предостеречь, что у него нет серьезных намерений насчет тебя. Я его вызвал утром на откровенный разговор. Я спросил у него, что дальше будет. А он ответил, что ничего не будет. Уедем, и все забудется. Ему деревенская простушка-почтальонша ни к чему в его городской жизни. Он сказал, что ты красавица, каких еще поискать, но ни слова сказать культурно не умеешь, ни вести себя как следует. У него мама – профессор, к ним в дом люди приличные ходят, и ты, Зина, будешь чувствовать себя в их среде, как птица в клетке. И даже теорию такую развел, что ваши отношения тебе во благо, что женщина чаще всего ненавидит своего первого мужчину, а он избавляет тебя от такой ненависти. Даже если женщина живет с одним мужчиной весь свой век, она все равно думает, что с другим ей было бы лучше и рано или поздно изменяет своему мужу. Он тебя обогащает женским опытом. Он так и сказал! Я не зря затеял этот разговор, я хочу, чтобы ты все знала и правде смотрела в глаза!
– Вот как!
– Вот именно так. И я ему пригрозил и сказал, чтобы он тебя оставил в покое. Он и оставил. Он же бывший офицер. Видишь, выправка какая. И понятие о чести он имеет!
Ах! Все оборвалось внутри у бедной девушки. И небо ей опять показалось в пятачок, и земля под ногами с кулачок! Все внутри стало сжиматься, сжиматься и возникло странное желание: превратиться в какого-нибудь паучка, забраться в темный уголок и затаиться там от всех. Но она виду не подала никакого. Она улыбнулась Ивану Захаровичу.
– Однако, какое сильное воображение у вашего Юрия Григорьевича! Не беспокойтесь, дядя Ваня, я тоже к нему ничего серьезного не испытываю. Подумаешь! У меня таких может быть ещё десяток будет. Пусть катится в свой город без оглядки. Я его никак не задержу! Голосить по-бабьи и на шею вешаться никому не стану! Гляньте, гляньте, косули по полю бегут. Целое стадо, голов семь, восемь. Мелькают как, и не пересчитаешь!
– Да, Зинуля, места у вас красивые! А какой родник чистый в распадке течет. Подъеду напиться, а сам все оглядываюсь вокруг! Зеленые луга, перелески, а озеро наверху на солнце как играет. Ключевое озеро. Вода в нем ледяная, чистая, как слеза. А рыба в нем водится?
– Только ротаны. Его ротаньим называют. Я в нем с отцом весной ротанов ловила. Просверлим луночку в прозрачном льду, забросим удочку и нам все видно. Как ротаны к приманке подходят, как не решаются попробовать рыбье угощение, а потом так стремительно откусывают часть наживки, что если не подсечешь вовремя, они все объедят, а на крючок не попадутся. Хитрая рыбешка!
– Тебе возле перелеска остановиться или до поля со мной поедешь? – До самого поля, дядя Ваня.
Зиночка ехала в машине, и со стороны было незаметно, что в кабину Ивана Захаровича полчаса назад села одна девушка, а теперь ехала совсем другая.
Внутри горело жгучее пламя и выжигало, выжигало все и ничего не оставляло взамен. А мир не рухнул. На огромном ровном поле, окаймленном перелесками, работали комбайны. Зина всегда их считала чудом техники. Они жали хлеб, обмолачивали его, отделяли зерна от соломы, наполняли специальные бункеры, солому небольшими копнами оставляли на поле, а зерно забирали машины.
Когда бункер комбайна заполнялся зерном, комбайнеры поднимал над комбайном шест, на конце которого был прикреплен кусочек ткани. Комбайнеры привязывали к шестам чаще всего черные полотнища. Зина, когда впервые увидела в поле комбайн с поднятым черным флагом, даже стала искать на нем череп и две кости. Черные флаги были, как известно пиратскими, а пираты делали черное дело.
Комбайнеры делали светлое дело, может быть самое светлое дело на свете, а черные стяги на комбайнах никого не удивляли, кроме Зиночки. Цвет не имел значения. Важно было только одно, чтобы сигнал был заметен издалека и правильно понят. И если поднимался такой шест и комбайн останавливался и гудел натружено и как-то обиженно, к нему мчался самосвал и останавливался рядом. Комбайнер открывал заслонку, и зерно текло по брезентовому рукаву рекой в кузов. Водитель во время загрузки тоже не бездельничал, он брал лопату, ловко поднимался в кузов автомобиля и разравнивал зерно, чтобы вместить в самосвал как можно больше драгоценного груза.
Как челноки сновали машины туда и сюда по неровным полевым дорогам. Нужно было обладать большим искусством вождения автомобиля, чтобы на рытвинах и колдобинах не стряхнуть на землю ни одного зернышка. Если такое происходило, и это видели старики, они устраивали водителю такую разборку, что он её запоминал надолго.
– А ты, мил человек, видно у Верки сильно перетруждаешься по ночам, а руки поэтому руль не держат как следует. Вот ты и ведешь машину абы как, перегружаешь её, зерно стряхиваешь. Урвать сюда приехал, заработать стремишься? Не с той стороны заходишь. Делай больше рейсов, крутись, вот и будет тебе заработок.
Так отчитывали они водителя, а он только отворачивался, и сказать в ответ ему было нечего.
– А ты, Юрий Григорьевич, вместо того, чтобы на речку бегать по утрам и прыгать там на откосе речном, да руками махать, смотрел бы лучше за своими, так глядишь, на зарядку меньше времени бы оставалось.
– А ты, Матвей Иванович, потачки городским не давай! Стряхнул он зерно, а ты ему штраф накладывай! У них есть у кого поучиться! Видишь, Иван Захарович у них так машину водит, как мать колыбель с дитем качает. Сколько смотрели, а он и зернышка не уронил!
– Народный контроль в действии! Возьму на заметку! Исправлюсь!
Матвей Иванович отшучивался, но сам в эту страдную пору спал по два-три часа в сутки, да и то урывками.
Зина увидела знакомый газик на полевой дороге. Сам Матвей Иванович в промасленной куртке с засученными рукавами вместе с комбайнером и его помощником устранял какую-то поломку.
Работа в поле была такой напряженной, требовала таких усилий, что и в самом деле походила на битву. Убирали прямым комбайнированием, потому что дни стояли теплые, и влажность была допустимой. Участков с полегшими хлебами было немного. А это значило, что поле было обработано вовремя и вовремя засеяно. Пшеница выросла не загущенная, и стебли у неё были крепкие. Они держали колос и не полегли ни от ветра, ни от дождя.
Зина издалека узнавала знакомые лица односельчан. По деревне комбайнеры ходили в кургузых кепочках да старых телогрейках. Иногда они соображали на бутылку на троих за углом клуба, а их жены устраивали им такую головомойку, что слышно было и за деревней их визгливые голоса. Мужики привычно побаивались этого писка-визга, но терпели справедливые попреки с пришибленным видом. А здесь в поле они имели вид горделивый и даже богатырский. Вот какая даль неоглядная уже убрана, а сколько будет убрано ещё! Только справятся с зерновыми, как настанет время убирать сою – амурскую чудесницу. Уже полетят первые белые мухи, когда комбайны поставят на площадки на машинном дворе до следующего урожая. Промоют, прочистят, подремонтируют и через год опять выведут на поля. Комбайнеров будут привлекать для работы в животноводстве, весной на полевые работы, а осенью настанут их звездные деньки.
К комбайнерам и отношение в хозяйстве особенное. Им одним часть заработка зерном отдают, им сено для домашней скотины заготавливают в совхозе, им дают ордена и медали за высокие намолоты, как бойцам на мирном фронте.
По обочине полевой дороги шла Зина. Рядом с этим радостным трудом она несла свое горе, не показывая никому и вида. Она приветливо махала рукой односельчанам, а походка её была твердой и уверенной. #опусы И никто не знал, что она несла в душе непомерную тяжесть и едва-едва дошла до заветного места, вышла на полянку, а там упала в траву и дала волю своему отчаянью.
Так вот значит как! Юра и не собирался никогда на ней жениться. Не нужна ему в его городской жизни простушка. Мама у него профессор, она её не примет. Он ходит к ней, как мартовский кот, получает своё, пользуется, и этим не только её не оскорбляет, он ей делает благо! Обогащает её житейским опытом. А что будет с ней? С её чувствами? Поплачет, забудет, а житейский опыт, подаренный им, ей пригодится.
Ну, уж нет! Не на такую напал! Она ему покажет! Она ему даст от ворот поворот! Он ещё узнает, на что способна деревенская девушка! Жизнь продолжается. Она зачем сюда пришла? Грибы собирать? Вот и будет их собирать всему наперекор. Нечего раскисать, сама виновата!
Зина поднялась, вытерла слезы и осмотрелась. Груздей не было видно, но то там, то здесь поднимались, возвышались холмики из опавшей весною дубовой листвы.
– Вот вы где спрятались, голубчики!
Зина присела на корточки, аккуратно раздвинула листву и вот он, губастый крепыш молочного цвета, показался на свет. Пожалуйте в корзиночку!
Уже через час Зина шла по полевой дороге, сгибаясь под тяжестью ноши. Её обогнал газик Матвея Ивановича, резко затормозил, распахнулась приветливо дверка, Зина ускорила шаги, молча уселась удобно на переднем сиденье, корзину поставила под ноги.
Матвей Иванович посмотрел на неё внимательно, ничего не сказал, ни о чем не спросил, а почему-то протянул руку и по-отечески погладил Зину по голове.
Выходило, что вся деревня все про неё знала. И этот жест так растрогал беднягу, что она горестно со всхлипом вздохнула и отвернулась к окну. Матвей Иванович заметил по вздрагивающим плечам, что Зина плачет. Он вдруг резко затормозил, ударил кулаком по рулю.
– Это я виноват! Но узнаю, кто тебя так обидел, я ему ножки выдерну и наоборот вставлю. Ты не скажешь, я сам мужиков порасспрашиваю.
– Не нужно этого делать! Я сама за себя постою! – Постоишь?
– А Вы что, мою кличку детскую забыли? Я в гневе бываю такой сильной, что со мной никому не сладить! И ему не сдобровать!
– Мне моя Анюта протокол выпишет, если узнает, что кто-то из мужиков тебя обидел. Я же им говорил, говорил, чтобы они к тебе и близко не подходили со своими шурами-мурами. Да этих мужиков разговорами не остановишь. Я то их понимаю. Когда рядом такая красота!
Управляющий вздохнул и замолчал. Оставшуюся дорогу они ехали молча.
Дома Зина перебрала и перемыла грибы и замочила их в баке, залив холодной чистой колодезной водой. Она трижды сольет воду, пока горечь не выйдет из каждого груздочка, а потом пересыпит грибы солью, добавит укроп и чеснок, поставит под гнет и выдержит так денек-другой, останется только уложить грузди в стеклянную банку и спустить в холодный погреб. Будет чем полакомиться долгой зимой.
Разобравшись с грибами, Зина пошла на огород и собрала поспевшие помидоры. Она их перемыла, поместила в давно подготовленную деревянную бочечку и осторожно спустила в погреб. Потом залила приготовленным рассолом, сверху закрыла укропом и положила гнет. Делала она дела автоматически. Заложена в ней программа, вот по программе она и действует! Потом она пошла к козе, чтобы задать ей накошенной травы, почистить у неё, напоить животное. Вот тут-то и возникло недопонимание! Коза никак не хотела выходить из сарая в загон и не давала Зиночке поменять ей подстилку.
– Ах, ты коза! Еще и ты меня мучить вздумала! Я тебя сейчас быстро уговорю! Коза-дереза! А ну-ка вышла из сарая и встала в сторонке! По стойке смирно! Ходишь тут за тобой, топчешься, а ты неблагодарная, ещё и капризы свои показываешь. Я тебя сейчас утихомирю! Я мигом тебя утихомирю!
Коза заморгала своими желтыми глазами, не издала ни звука, покорно покинула сарай и смирно встала в пригоне у стеночки. Ну, просто не коза, а братец козленок из сказки! Маленькая жалкая козочка, которая всех слушается, и никому ничего плохого не сделала.
– Да ладно, не сердись! Ты ни в чем не виновата! Это я – простофиля. Смешная деревенская девушка, которая то ли полюбила, то ли пожалела этого бедолагу. Я больше не буду! Извини!
Зина погладила животное, а коза глядя ей прямо в глаза стала жалобно мекать. Видно сострадала хозяйкиному горю. Как Зина доживет до вечера и как встретится с Юрием Григорьевичем, она не знала.
А Юрий Григорьевич явился на ужин в прекрасном настроении. Он балагурил, осыпал комплиментами поварих, напевал какие-то победные марши. Потому что Зина САМА подошла к нему и шепнула, что соскучилась!
Он еще не знал, какой сюрприз приготовила ему Зиночка. А она вела себя как ни в чем не бывало, но когда двор опустел и настал поздний вечер, она сняла тяжелую собачью цепь, опутала ей входную дверь, продевая концы цепи в отверстия в стене и двери. Потом принесла из сарая огромный амбарный замок и повесила его, напрочь заперев дверь. Постояла немного, залезла в дом через заранее открытое окно, достала из письменного стола кусок мела, вернулась опять через окно на крыльцо и нарисовала на дверях огромную фигу. Рисунок вышел хоть и корявым, но был очень выразительным.
Оглядев все внимательно, Зина своей работой оказалась довольна! Вот тебе Юрочка от ворот поворот! Вы тут не бывали и нас вы не видали! А мы тут не сидели, на вас мы не глядели! Она представила, как вытянется у него лицо, когда он поймет, что ему дали отставку! Без слов – так без слов! Обойдемся без объяснений!
Зина опять вернулась в дом через окно, затаилась в сенях. Было уже очень поздно, когда послышались во дворе знакомые шаги. Послышались и замерли на пороге. Потом раздался… хохот.
– Ну, Зиночка, ну, ребенок! Каких только я отставок не получал, но в такой форме – первый раз в жизни. Зина, я это запомню! Запомню, Зина! А фигу сотри, а то совсем по-детски как-то получается! Сотри фигу! Не смеши народ!
И он ушел.
Зина думала, что он станет заглядывать в окна, пытаться поговорить с ней, а он развеселился! И как он догадался, что она рядом и слышит его?
Она опять вылезла через окно, открыла замок, вытащила цепь и вернула её Полкану. Потом набрала из бочки целое ведро дождевой воды и отмыла дверь. Зина зашла в дом через дверь, никак не заперла её, потому что ей стало как-то все равно.
Она юркнула под одеяло и долго и мучительно думала над одним единственным вопросом: ну, почему он так с ней поступил? Если она ему не нужна, зачем он ей жизнь искалечил? Он как путник, который увидел при дороге прекрасный цветок и сорвал его за его красоту, чтобы полюбоваться и швырнуть в придорожную пыль через несколько шагов. А самое главное – почему она так поступила? Вернее, почему уступила? Ответа на эти вопросы она не знала. Она почему-то вспомнила строчку из «Евгения Онегина» – «Пришла пора – она влюбилась». Ей в августе исполнится двадцать один год. Не маленькая уже. Должна отвечать за свои поступки. Перед кем отвечать? Перед своей совестью. Но совесть её не укоряла, она молчала. Значит, Зина не сделала ничего плохого. Только откуда-то появились непрошеные слезы. И она заплакала, заскулила, как брошенный кутек под забором. А старый дом кряхтел и охал и чуть дрожал застекленными окнами. Он видел многое, он знал, что все проходит, и это пройдет. Вначале рана подсохнет, потом зарубцуется. И только шрамы будут напоминать о том, какую боль пришлось вытерпеть бедному сердцу когда-то. Зина заснула только под утро, и сон её был больше похож на забытье.
Утро следующего дня было туманным. Тетя Маша ушла проверять свои закидушки, тетя Паша хлопотала на кухне. Зина молниеносно переделала всю работу: подоила козу, вывела её на поляну и привязала к колышку пастись, вернулась, процедила молоко, убрала его в холодильник, потом протерла стол и расставила тарелки. Она ждала встречи с Юрой и страшно боялась её. Как она посмотрит ему в глаза?
Продолжение следует… #ШуршалиГолуби_опусы
Валентина Телухова
#опусыИрассказы
Следующая публикация
Комментарии 11