– На Вас какие-то заботы легли?
– Безусловно. Я помогала маме с малышами. Тоже воспитывала, тоже растила, занималась с ними, ухаживала, и для меня это было абсолютно естественно.
– А какие у Вас сложились отношения с их папой?
– Ну, я называла его «папой».
– Сразу?
– Почти сразу. Он появился на горизонте, когда мне было 5 лет.
– Как мама Вас познакомила?
– Ой, я уже даже не помню. Как-то постепенно. Может быть, он приходил в гости к нам поначалу, может быть, мы ходили куда-то все вместе гулять. Как-то очень органично это произошло.
– Вы сами записались в музыкальную школу в 8 лет. В чём ещё проявлялась Ваша самостоятельность?
– Я, наверное, потому и стала самостоятельной, что родилась сестра. Когда это произошло, я взяла на себя определённый груз ответственности. В какой-то момент ты понимаешь, что ты себе не принадлежишь. Безусловно, сестра не мой ребенок, брат – тоже, мы на одной ступени иерархии, но тем не менее огромную ответственность я за собой ощущала.
– Вы даже говорили, что взяли на себя мужскую роль…
– Не совсем так… Скорее, я стала главной кормилицей в семье. Мне кажется, так происходит у всех, кто чего-то добивается в семье. Уверена, сестра и брат сделали бы то же самое.
– В 13 лет Вы разработали план покорения столицы…
– Да, это было очень рано.
– Что это был за момент, когда Вы поняли, что вот там, где Вы находитесь, ловить уже нечего?
– Наверное, когда все конкурсы выиграла и на всех концертах выступила. Я поняла, что нужно двигаться дальше. Я не знаю, почему Москва. Я ж её только на картинках и по телевизору видела, но, видимо, фраза «присылайте на абонентский ящик Академика Королева, 12» сыграла свою роль. Я понимала, что раз эти артисты там, на улице «Академика Королева, 12», а это Москва, значит, мне нужно туда. Логично? Конечно, я мечтала о большой сцене, о мировой. Это и сейчас остаётся моей целью, мечтой, задачей.
– Когда Вы сообщили маме о своих далеко идущих планах?
– Просто я сказала, что я хочу поступать в Москву, и мне нужно поехать к бабушке, потому что мне нужно получить российское гражданство. Было мне тогда лет 14.
– А кто Вас надоумил?
– Сама придумала это. Может, где-то услышала. Может быть, мама подсказала. Я сказала: «Хочу в Москву поступать». Она сказала: «Так у тебя гражданство украинское, тебе тогда нужно российское гражданство». Я и говорю: «Ну, всё, тогда к бабушке еду». Наверное, так это было.
– Мама легко отпустила?
– Да. Я уехала на лето и там осталась. Мы каждое лето ездили к бабушке, и в очередной раз мы просто поехали к бабушке на лето, мама с сестрой и братом уехали обратно, а я осталась. Это было обговорено заранее. Так я осталась у бабушки в доме и жила там с дедушкой, дядей, его женой, их ребёнком, через год появилась ещё дочка. Дом был достаточно большой, поэтому мы все нормально помещались.
– А живность какая-то была?
– Была. Я, например, доила корову. Но меня сильно не напрягали! И спасибо дяде – у нас у первых появилась тарелка, и, соответственно, вся крутая зарубежная музыка, которая появлялась, у нас была.
– То есть Ваша семья шла в ногу со временем в плане музыки?
– Да! У меня вся семья очень музыкальная, и я всё время что-то напевала.
– А что слушали Ваши сверстники?
– То же самое. «Backstreet Boys», «Spice Girls»… Плюс я жила на Украине, а там очень качественную музыку делали и делают по сей день. Группы «Океан Эльзы», «Вопли Видоплясова», Таисия Повалий, Ани Лорак тогда только начинали свою карьеру – это всё было в доступе.
– Вас называют русской Уитни Хьюстон. А Вы помните, когда впервые её услышали?
– С появлением фильма «Телохранитель». Когда я впервые её услышала, меня парализовало. Я вообще знать не знала, что так возможно. Что можно столько эмоций и чувств выражать голосом. Даже не мимикой, не жестами, а посредством голоса. В нём столько любви, тепла, заботы, он прямо ласкает, хочется прямо укутаться в него и получать удовольствие.
– Когда Вы решились сами исполнить её песни?
– Я постоянно мурлыкала её песни под нос, в комнате закрывалась и пела. Я всегда пела. В школе учительница математики Инна Петровна Гринёва не отпускала никого с урока, пока я не исполню что-нибудь. Даже если звенел звонок, она говорила: «Так, никто не расходится, сейчас Маргарет будет петь».
– Маргарет?
– Маргарет. Она меня всегда и по сей день называет Маргарет. Мы до сих пор общаемся, переписываемся. Помню, как я была приятно удивлена, потому что ни у кого не было желания смыться с урока. В общем, у меня были сольники ещё тогда, в школе, после каждого урока математики.
– Исполнить песню Хьюстон – это трудно?
– Это непросто. Я перенимала её манеру, её постановку. Я, как обезьянка, все перенимала и пыталась воспроизвести. Помню, перед физкультурой в женской раздевалке девочки просили: «Ритка, Ритка, спой Хьюстон!»
– Приехав в Москву, где Вы жили?
– О, это интересная история, кстати. Потому что мне Боженька послал человека, который мне всё рассказал о Москве. И этот человек пришёл ко мне домой, прямо во двор – его привела моя подруга. Помню, приходит ко мне очень высокая, вся в косичках девушка. Эдакая столичная штучка. Зовут её Наташа – сейчас она под псевдонимом выступает. «Вот это Наташа, она из Москвы, и она тоже поёт», – сказала подруга. И мы начали общаться. Оказалось, что Наташа учится в колледже при эстрадно-джазовом училище. Мы с ней всё обсудили. «Через год приезжайте к нам», – сказала она. Я приехала, она привела меня к своему педагогу, та меня послушала и дала добро. Я сдала вступительные экзамены в училище, но декан сказал так: «Девица сильная, пусть поступает в институт». Я подала документы в институт, хотя у меня только музыкальная школа была за плечами, и поступила сразу на третий курс ВЭСИ. Но, к сожалению, там не было бюджета.
– Кто Вам помог?
– Помогали всей семьей. Мама работать пошла, тогда уже брат с сестрой постарше были, тетя с дядей очень много помогали. Не знаю, как я бы существовала там без их поддержки. Дедушка помогал – он ещё продолжал работать, что-то они с бабушкой могли продать даже.
– Корову могли продать, чтобы Вам отправить деньги?
– Да, да. Это была огромная поддержка. А дальше я начала обрастать знакомствами.
– Где Вы жили после того, как поступили?
– Ой, это смешно. Где я только не жила! Меня привезли к знакомым знакомых, которых я никогда в жизни не видела – и я у них какое-то время занимала койко-место. Потом я переехала ещё раз и ещё, спала на раскладушках…
– Как долго это продолжалось?
– Наверное, год, а потом мы нашли общагу через знакомых, и я стала снимать место в общежитии. В 19 лет я пошла на подработку. Но я только исключительно по своей профессии работала – пела в ресторане. Среди моих однокурсников были музыканты, и многие из них в тот момент работали в ресторанах. И кто-то меня позвал на замену.
– Долго Вы пели в ресторанах?
– Вообще да, до 2017 года, получается лет 13. И только в последние годы я работала в элитном ресторане, где могла два-три раза в неделю выходить по несколько часов. А сначала, конечно, надо было за 500 рублей фигачить весь вечер и каждый день.
– Рестораны в 90-е – самая жесть, когда могли и пострелять во время выступления. Столкнулись с этим?
– Однажды, но не там, где работала. Я просто пришла на чей-то концерт в ресторан, где приятель работал. И мне говорят – сейчас будет стрельба, убегай! Помню, я совсем новую сумочку порвала, потому что мы так быстро собирались. В какой-то момент действительно началась стрельба, но мы уже выбежали в холл и спрятались.
– Какая песня принесла Вам больше всего денег? Певцы-мужчины говорят, что очень хлебным был «Владимирский централ».
– Нет, я «Владимирский централ» не пела, разве что подпевала иногда. Но были песни, которые просто просили часто. Например, однажды я пела «Адажио» Лары Фабиан целых три раза подряд.
– Я где-то слышала, что Вы отказались петь песню Ваенги…
– Было дело один раз, да. Ну, я не то чтобы отказалась, я просто сказала: «Я не знаю эту песню».
– Вы уже более 10 лет работаете официально в оркестре Федеральной службы исполнения наказаний... У Вас есть трудовая книжка, удостоверение, звание?
– Нет, я гражданский служащий. Мне предлагали звание, но я поняла, что со своим гастрольным графиком я не смогу укладываться в распорядок и правила нашего учреждения. Потому что, например, когда я летала на гастроли в США, мне это было бы очень сложно объяснить в нашей структуре. Но мне действительно предлагали должность прапорщика. Наверное, именно поэтому я до сих пор там работаю, потому что у меня нет каких-то прямо ограничивающих факторов. Но у нас есть свой концертный зал. То есть это не для всех, соответственно – только для работников. Плюс у нас бывают гастроли в наши же и другие подразделения. Один раз мы даже пели при какой-то тюрьме. По местам не столь отдалённым мы тоже периодически ездим. Но, конечно, не для заключённых.
– А Вы туда попали случайно?
– Я вообще не знала о существовании этого оркестра. Всё произошло случайно. Мой напарник по ресторану работал в этом оркестре. Это был 2009 год, и начальник оркестра, узнав, что Дима работает со мной, попросил его меня пригласить в оркестр на переговоры.
– Вы прекратили петь в ресторанах в 17-м году. Почему?
– Честно? Потому что не согласились платить больше. Я посчитала, что я не могу работать так же, как я работала 10 лет назад, за тот же гонорар. Они не согласились, и я поняла, что это время отпустить рестораны. Я этому очень рада, потому что я долго была отчасти заложницей этой работы. Деньги капают, но хочется в театр, хочется на чей-то концерт. В общем, решила, что надо ходить в театры, нужно ходить на концерты, встречаться с друзьями.
– На шоу «Голос» к Вам повернулись все три наставника – Агутин, Градский, Билан. Почему Вы выбрали Билана?
– У меня изначально были фавориты – Леонид Николаевич и Дима Николаевич. Но Дима первый повернулся. А во-вторых, он так же, как и я, любит Хьюстон. В-третьих, отчасти его стиль мне очень близок.
– Чему он Вас научил?
– Он меня убедил, что нужно петь на русском. Потому что до этого я писала и пела на английском. И после его наставлений я начала писать песни на русском языке. Кроме того, он мне очень много дал в актёрском плане.
– Вы же подружились с Биланом помимо того, что он был Вашим наставником…
– Подружились. Мы в приятельских отношениях и по сей день, но очень редко видимся. Во-первых, Дима почти каждый месяц меняет номер телефона, а во-вторых, Дима – очень занятой и постоянно гастролирующий артист.
– Если бы сейчас у Вас на «Голосе» был такой же выбор…
– То я сделала бы абсолютно аналогично.
– Почему? Ученики Градского часто побеждали.
– Я не за победой пошла туда. Я вообще изначально пошла на «Голос» для галочки, потому что меня никогда не брали на кастинги «Фабрики Звёзд» и «Новой Волны».
– Вы смотрели последний сезон шоу «Голос»?
– Да.
– Уход Градского – это невосполнимая потеря?
– Александр Борисович и проект «Голос» – это было чем-то одним целым. Учитывая, скольких участников он довёл до победы. А вообще это очень круто, что Александр Борисович появился в «Голосе» и таким образом совершил камбэк – люди вспомнили о такой легенде, о такой глыбе, как Градский. Если вы смотрели, то знаете, что каждое слово Градского – это… То есть если Градский сказал, то это да. Его вес в этом шоу, конечно, был неоспоримым.
Комментарии 35
ВСЕ,ЧТО,КАСАЕТЬСЯ
КОНКРЕТНО***
ЭТО НАШИ ОБЩИЕ
ПРОБЛЕМЫ,,И
Пожелание,наших
Проблем****
Мы будем решать
Их,все,,ВМЕСТЕ***
Желаю настоящей,,
Дружбы
О,КЕЙ!!,ДРУЗЬЯ
Вчора, здається, вперше за три дні я знову почув сирену повітряної тривоги.
Це сталося в парку, біля озера, де гуляло багацько людей - з кавою і морозивом.
Мерзенний звук особливо не змінив поведінку перехожих - хіба всі синхронно матюкнулися і пішли ближче до лісу.
І тут повз промайнули двоє: молодий хлопець з тату на шиї і дівчина, що міцно притискала до себе поснуле немовля.
Вона пригортала його так сильно, наче хотіла розчинити його в собі.
Аби ця мала миша не чула ревіння сирени, сховалася в утробі і була там до мирних часів.
Я дивився на них і думав: я не хочу, щоб росіяни помирали.
Я хочу, щоб вони сиділи у своїх містах і животіли від страху.
Щоб матері в смердючих бомбосховищах на цементних вогких підлогах притискали до себе дітей і з болем в очах спостерігали, як в напівтемряві марнується їхнє дитинство.
Щоб чоловіки тижнями не розуміли, що буде далі, на що сподіватися і що планувати.
Щоб панічно купували гречку, воду, паливо, сірники, св...Ещё"Я не хочу, щоб росіяни помирали.
Вчора, здається, вперше за три дні я знову почув сирену повітряної тривоги.
Це сталося в парку, біля озера, де гуляло багацько людей - з кавою і морозивом.
Мерзенний звук особливо не змінив поведінку перехожих - хіба всі синхронно матюкнулися і пішли ближче до лісу.
І тут повз промайнули двоє: молодий хлопець з тату на шиї і дівчина, що міцно притискала до себе поснуле немовля.
Вона пригортала його так сильно, наче хотіла розчинити його в собі.
Аби ця мала миша не чула ревіння сирени, сховалася в утробі і була там до мирних часів.
Я дивився на них і думав: я не хочу, щоб росіяни помирали.
Я хочу, щоб вони сиділи у своїх містах і животіли від страху.
Щоб матері в смердючих бомбосховищах на цементних вогких підлогах притискали до себе дітей і з болем в очах спостерігали, як в напівтемряві марнується їхнє дитинство.
Щоб чоловіки тижнями не розуміли, що буде далі, на що сподіватися і що планувати.
Щоб панічно купували гречку, воду, паливо, сірники, свічки, гумові чоботи і горілку.
Багато горілки.
І нею заливали собі очі, аби не чути виття сирен і не бачити, як їхні діти рядочком сплять на підлозі в коридорі чи ванній.
Щоб кожен їхній наступний день був абсолютно ідентичний попереднім - в очікуванні бомбардувань.
Хаотичних, та невідворотних.
Нібито по військовій інфраструктурі, але ж все трапляється на війні.
І от ррррраз - і немає сусіднього будинку чи кварталу.
Щоб вони дихали і не знали, чи їхній будинок не наступний.
Чи їхній подих не останній.
Щоб вони гадки не мали, чи не в останнє притискають до себе своїх дітей та чують їхній сміх.
А, ні, брешу.
Сміх своїх дітей вони припинили чути у перший день, коли вся територія росії опинилася під перманентними ударами.
Я хочу, щоб росіяни уявлення не мали, коли це завершиться.
Чи це середина.
Чи лише початок.
Чи це жахливий кінець, чи таки жах без кінця.
Я хочу, щоб вони страждали.
За всі наші зруйновані маленькі світи - багаті і бідні, здорові і не дуже, з вірою чи без, з планами на Єгипет чи Одесу, з мрією навчити дитину кататися на велосипеді чи відправити в університет.
За всі знищені назавжди всесвіти.
За Бучу, за Ірпінь, Гостомель, Чернігів, Ворзель, Маріуполь, Попасну, Рубіжне.
За всі могили у дворах, особливо за ті, де віднімання дати народження від дати смерті дає в результаті число для пальців на одній руці.
Росіяни мають мучитися.
Невідомістю. Болем. Голодом. Хворобами.
А потім хай помирають.
Від бомб. Ракет. Під завалами власних осель. Від гангрен. Виснаження. Задухи. Спраги. Рук мародерів.
Хай помирають.
Всі, разом.
Хай на їхні місця приїздять китайці, білі ведмеді, інопланетяни… мені фіолетово.
Аби їх - потворних, підступних і, головне, брехливо-самооманливих - не існувало на цій планеті.
Дай Всесвіт нам сил це витримати.
Витримати наші втрати і після війни лишитися людьми.
Усвідомлювати, що вони не лишили нам вибору, бо інший вибір - лише наша смерть і смерть наших дітей.
Наша ненависть все ще недостатня.
Але росіяни щодня роблять все для того, щоб чаша люті була повна.
Багряно-повна.
Будьте сильними і пам‘ятайте, що найскладніший етап ще попереду.
Ще попереду.
P.S. Цей пост провисів на фейсбуці кілька годин і був знесений як такий, що порушує стандарти спільноти. Росіяни своїм існуванням не порушують стандарти спільноти, а пост порушує. Млію."
Anton Senenko
#росія_має_здохнути!
Ищите своих.