ЭДИТА ПЬЕХА.ЛЮБИМЫЕ ПЕСНИ

МЕТЕОР

Рождество, много снегу, ясные морозные дни, извозчики ездят резво, вызывающе, с двух часов на катке в городском саду играет военная музыка.
Верстах в трёх от города старая сосновая роща.
Смеясь, переговариваясь, идут к ней по снежному полю, суют ногами в длинных шведских лыжах, держа в правой руке длинные тонкие палки с колёсиками на конце, лицеист, гимназистка, высокий и полный богатый молодой человек, кадет и курсистка в пенсне, очень близорукая, неловкая и очень обидчивая. Она одна молчит, идёт старательнее и хуже всех. Все одеты так, как ходят на каток. Одна она в настоящем лыжном кастюме, в белой шерстяной вязанке и такой же шапочке.
Роща близится, становится живописнее, величественнее, чернее и зеленее. Над нею уже стоит прозрачно-бледная круглая луна, Справа чистое солнце почти касается вдали золотисто-блестящей снежной равнины с чуть заметным зеленоватым тоном.
Курсистка впереди всех, - порой спотыкаясь и роняя пенсне, она первая входит в рощу, в длинную снежную просеку среди мачтовых сосен. Белая длинная вязанка обтягивает её большой зад и груди. Живой, смуглый, широконосый кадет, не отставая от неё ни на шаг, всё подсмеивается над ней, всё острит. Она каждый раз зло и находчиво отвечает ему, старательно делая своё дело. Однако между ними что-то есть.
В роще вечереет, морозит, высокое небо над просекой холодеет и синеет; далеко впереди, за поляной, верхушки нескольких сосен, особенно высоких, краснеют. В роще ещё слаще чувствовать себя молодым, праздничным, всё время близким к какому-то счастью дышать этим зимним эфирным воздухом. Лицеист ждёт счастья напряжённее всех, двигаясь всё время рядом с гимназисткой.
Спокойнее прочих богатый молодой человек с его необыкновенно нежным цветом лица и пятнистым румянцем.
На поляне останавливаются, отдыхая и говоря все разом, мужчины курят, испытывая от табаку особенное наслаждение. У всех блестящие глаза, лёгкий иней на ресницах.
- Теперь куда?
- Конечно, вниз, на реку!
- А вон, господа, ещё лыжники!
- Кто это? Неужели Ильины? Вот приятная встреча!
Пролёты высоких аллей расходятся от поляны во все стороны. В той, что ведёт прямо к реке, приближаются мужчина и женщина. Слышен звонкий женский смех, кажущийся притворным.
- Кто это? - спрашивает гимназистка лицеиста. - Вы лучше меня видите.
- Ваши партнёры по любительскому спектаклю. Залесская с Потёмкиным.
- Ах, я не хочу встречаться с ними. Я её терпеть не могу. Уйдём куда-нибудь. Встретимся с нашими на лугу.
- Слушаю-с, Господа, мы вам пока откланиваемся. До скорого свидания на реке.
- Это почему? - спрашивает кадет, нелепо выкатывая глаза. - Что сей внезапный сон значит?
- Нам пора отношения выяснить, - отвечает гимназистка, смеясь. - Au revoir*, господа. Можете нам завидовать.
И, взявшись за руки, лицеист и гимназистка едут в просеку направо. Их провожают напутственными криками, шутками.
У лицеиста крепко бьётся сердце. Он чувствует, что она под видом шутки, с той спокойной и удивительной смелостью, на которую способны только женщины, сказала правду. Он знает, что за эти праздничные дни всё сказано без слов между ним и ею, что они ждут только момента и решительности осуществить это сказанное без слов. И вот этот момент внезапно настал. Однако она идёт и молчит, и его волнение увеличивается сомнением, не ошибается ли он.
Она молчит, она спокойно и как ни в чём не бывало двигает лыжами. От волнения молчит и он или же говорит что-нибудь явно ненужное.
- Хотите идти слева? Тут глубже снег...
- Нет, спасибо, мне очень хорошо...
И они опять молча суют лыжи, слегка наклоняясь вперёд. Снег вокруг, среди сосновых розоватых стволов, становится всё глубже, белее, сосны всё оснеженнее. Вечер мягко меняет краски, всё больше сливаясь с воцаряющейся лунной ночью.
- Ох, я, кажется, устала! - говорит она наконец, поворачивая к нему раскрасневшееся лицо и слегка улыбаясь. - Куда мы идём? Мы заблудимся...
У него ещё больше замирает сердце, но он отвечает, стараясь говорить как можно обыденнее:
- Ещё немного. Скоро опять поляна и скамейка, - разве вы не помните? Вы потише, поровнее. Вот так: раз, раз... раз, раз...
На поляне, возле скамейки, утонувшей в снегу, он отпускает её руку и, только отпустив, чувствует, какое это было наслаждение держать её, как будто сосредоточившую в себе всю прелесть всего её женского существа.
Он утаптывает снег возле скамейки, срезает лыжей снежную подушку с неё, смахивает платком сухие остатки снега. Она садится и на минуту блаженно закрывает глаза.
- Как хорошо. Какая тишина. Какие это птицы?
По кустам можжевельника перелетают толстые, зобастые, с красными грудками снегири.
- Это снегири.
- Как они красивы!
- Хотите, убью одного?
И он вынимает из кармана маленький револьвер.
- Нет, не надо, - говорит она с нерешительной улыбкой.
Толстый снегирь перелетает ближе.
- Видите, он сам идёт навстречу смерти. Так я стреляю.
- Нет, нет, не надо.
- Вы боитесь?
- Нет, но не хочу...
Она слабо махает рукой на снегиря, но снегирь перелетает ещё ближе. И тотчас же, как хлопнувший кнут, раздаётся выстрел, от которого она быстро закрывает глаза и затыкает уши.
Снегиря на кусте уже нет. Промах, конечно? Подняв глаза кверху, они видят, что луна среди верхушек сосен уже в сиянии и возле неё вьётся серебристый ястребок, которого откуда-то спугнул выстрел. Потом смотрят в кусты. Снегирь взъерошенным комочком лежит на снегу.
- Это совершенно неправдоподобно! - восклицает лицеист, кидаясь к нему. - Из револьвера и вдруг попасть!
И ещё напряжённее чувствует, что время идёт, а они оба говорят и делают совсем не то, что надо.
- И вам не жаль? - спрашивает она, разглядывая ещё теплого снегиря.
- Увы, ничуть! - шутливо выговаривает он с трудом, стукнув от внутренней дрожи зубами при взгляде на её губы, мех вокруг шеи, маленькие ботинки в снегу. - Вы запачкали кровью руку...
Она кладёт снегиря на скамейку и поднимает на него глаза, которые кажутся вопросительными и ждущими.
- Дайте вытру снегом...
Она протягивает руку. Он вытирает, замирая от нестерпимого желания целовать, кусать её.
Вечера уже почти нет. Луна между соснами уже зеркальная. В лёгкой тени от верхушек сосен снег принял цвет золы, а на местах освещённых искрится.
- Однако что же это мы? - говорит она, вдруг поднимаясь. - Мы рискуем не найти их. Идёмте скорее!
И опять они берутся за руки и поспешно двигают лыжами. Проходит пять, десять минут...
- Постойте! Мы, кажется, совсем не туда идём! Где мы? Опять какая-то поляна...
- Нет, верно, - говорит лицеист. - Видите - поляна покатая, это уже спуск к реке. Мы незаметно всё время забирали влево.
Но она стоит, растерянно оглядываясь. Поляна глухая, в глубоком снегу. Над головою уже совсем по-ночному блещет луна, тени меж сосен черны, четки, на краю поляны тонет в сугробах чёрная изба без окон, снежная, пухлая крыша её вся играет белыми и синими бриллиантами. Тишина мёртвая.
Вы куда-то завели меня, - говорит она негромко, уже с неподдельным страхом. - Идём назад.
Но он странно смотрит на неё и тянет её за руку вперёд.
- Давайте только заглянем в эту избу... На одну минуту...
Она делает несколько шагов, но возле избы решительно противится, останавливается и отнимает у него руку. Он, бросив лыжи, идёт по твёрдому сугробу к раскрытой двери и, наклоняясь, скрывается в её темноте. Через минуту раздаётся из избы его голос:
- Как здесь хорошо! Загляните хоть в окно! Неужели вы боитесь?
- Нет, но не хочу. Где вы? Пойдёмте, поздно.
- Как красив здесь лунный свет! Это что-то сказочное!
- Если вы не выйдете, я уйду одна...
И, скрипя по морозному снегу, она подходит к окну, заглядывает в него:
- Где вы там?
И вдруг её ослепляет таким дивным, таким страшным и райски прекрасным зелёным светом от прорезавшего всё небо и разорвавшегося метеора, что она вскрикивает и в ужасе бросается в дверь избы.
Через полчаса они снова выходят на залитую луною поляну и уже imageдо самой реки не могут произнести ни слова.
*До свидания (франц.)